Провокатор… Герой… Кто он?
– Полиции-то, полиции…
– Понятно! Со всей России стянули резервы: из Петербурга, Москвы, Риги, Харькова, Варшавы… Даже из Сибири и Кавказа прислали охранников. Усилили наружную охранную полицию. Пополнение получили отряды городовых, филеры, околоточные надзиратели… Совместными силами проверяют квартиры: уже не только в центре города. Сплошь прочесывают окраины. Ведут беспрерывное наблюдение за всеми приезжими. В гостиницах ввели специальный учет… Все на мази!
– Дай-то Б-г! Пусть все гладко обойдется…
– А как иначе? Не зря стянули такую силищу!
* * *Посторонние замечают, что судачат и о маневрах… Люди такого калибра теряются среди подробностей-деталей, не все видят главного звена в цепи жизни.
Государь и маневры – главная тема разговоров.
– Военные маневры… Гм… – Кандыба решил все поставить на свои места: он любит наблюдать за повсеместным порядком. В душе он анархист. Для русских это не обязательное свойство. Он привык требовать у других.
– Их специально приспособили к моменту… Главная цель торжеств – открытие памятника Царю-освободителю Александру II. Стоит у нас уже памятник Рюриковичу – Владимиру Святому. Будет еще и Гольштейн-Готторп-Романову. Да что я говорю… У нас уже одному Романову поставили, увековечили…
– А с трехсотлетием их дома разве это не связано? – в вопросе Бурко слышна уверенность; он хорошо разбирается в тонкостях политической игры.
– Рановато… Ведь еще два года жить-ждать! – заметил Кандыба больше из желания самоутвердиться и выставить аргумент против.
– Ну и что? В начале прошлого века двухсотлетие не удалось отметить должным образом – помешал Наполеон. И царю Петру – не до юбилеев: шла война со Швецией…
– Рано все же начинать…
– Прицел ясен: триумфально проследовать на виду у Европы всей. Провести торжества в империи Российской. Киев – только начало!
– Об этом пока что не стоит говорить… Всего лишь догадки…
– Но догадки обоснованные! – Но вот он поменял тему, начал петь арию из другой оперы: – Из царствующих домов повезло Габсбургам больше всего. Они пятьсот тридцать три года владели Священной римской империей германской нации. Испанией правили сто восемьдесят четыре года. Австрийской империей позже. Теперь Австро-Венгрией уже сто семь лет.
– Это Габсбурги…
– Валуа владели Францией двести шестьдесят один год. Бурбоны: двести двадцать один год…
– У нас всех грубиянов, хамов называют бурбонами, – в разговор вмешался тип со вздернутым носом, вросшим в узкий лоб.
– Они же двести пять лет держались у власти в Испании и сто семнадцать лет в Неаполитанском королевстве.
– Еще кто?
– Стюарты в Шотландии – двести тридцать два года. Затем в Великобритании ровно сто лет. Тюдоры там же – сто восемнадцать лет…
– Романовым нечего краснеть, они свое взяли.
– Да, во всей Европе нет более значительной семьи. Им ярко светит будущее, – опять этот тип. Верно, монархист. Искренние слова?
– Прелюбопытнейшая статистика!
– Статистика вообще наука наук. Моя страсть. Удивительная на цифирь память. Мне стоит один раз посмотреть или услышать – все! Запомнил на всю жизнь. Приведу даты рождений, правлений и смерти всех выдающихся государственных деятелей по памяти. Да и этапы жизни писателей, поэтов, художников, композиторов тоже. Последних особенно: музыка – моя вторая страсть. Может, даже первая. Только слушая музыку, музицируя сам – чувствую себя человеком, индивидуальностью… Личностью… Звуки… Нет ничего более удивительного в этом мире.
– Эмоциональный вы человек… Только сейчас другое стоит на повестке дня: как лучше подготовиться и встретить высочайших гостей, – заметил Кандыба. Он лишь подумал, но не сказал: «Только оторванные от жизни люди увлекаются музыкой и цифирью…»
– Думаете, вы один готовитесь к приезду высочайших особ? Все готовятся. У охраны особенно много дел, – неугомонно продолжает «интеллигент».
– У них всегда много дел.
– Случаются и перекуры… Нет рьяных служак в этом ведомстве. Спиридович был таким, пока не получил свою пулю.
– Почему «свою»?
– Пусть чужую… И Кулябко вначале крепко взялся: упрочился пока. Теперь он стал обрастать жирком.
– Ему еще рановато подумывать о пенсии, – опять вмешался самозваный тип. Терпят: молчи и слушай, так нет же – со своими репликами и наблюдениями лезет…
– Все очень просто: сбили пламя революции – все успокоились, – заметил Кандыба удовлетворенно.
– Положим… – Бурко не со всем соглашается.
– Теперь ему нечего стараться и выслуживаться – высокий чин… Займет местечко потише, да обязанности спокойнее… Доживать будет! – заметил Кандыба.
– Он еще совсем молодой! – опять этот несдержанный выскочка. Словно без него не обойдется.
– Молодой, да ранний! Не хочет рисковать головой.
– Кому он нужен? – лезет нахально.
– Не говорите. На начальников охранных отделений охотятся…
– Прежде охотились. В последние времена революционеры отошли от индивидуального террора.
– Не все отошли! – опять и опять…
– Все же, стало спокойнее… – Он выдержал небольшую паузу и обратился к Бурко.
Кандыба, полюбопытствовал:
– А вы чем заняты?
Бурко одет скромно, но опрятно. По теме разговора, тону и очень скупым словам и жестам видно – человек он значительный. Много знает. Русский интеллигент! Такие не мирятся с судьбой и окружающими условиями – они ввязываются во все происходящее. Их даже никто не побуждает к деятельности, не тянет заязык.
Кандыба – человек другого склада характера: он ненавидит таких правдистов. Что им надо? Он сам давно понял механику и технику жизни. У нас как в Речи Посполитой: хитрый, нахальный, горластый правит, живет, а остальным поручает прислуживать и создавать удобства. Таков смысл существования. Отдельные люди все еще бредят давно и безвозвратно отнятой свободой. Бесконтрольно чешут языками. Это страшно: власть не может заставить трепетать перед собой. До сих пор дают о себе знать рецидивы революционной анархии. Остались бациллы. Революция – это страшный недуг. Ее дурь еще долго продолжит изводить и забивать головы.
Бурко как-то сразу сник и посуровел.
– Служу-с, – ответил уже сухо, с явной неохотой. Видно сразу: данный вопрос неприятен. Уточнил: – По почтовому ведомству…
– Ну и как? – спросил Кандыба, не заметив произошедшую с ним перемену.
– Ничего-с… Благодарствую за внимание…
– Получше держите язык за зубами. – Кандыба пронизывающе смотрит в глаза. Его совет, высказанный почти заговорщическим тоном, понятен однозначно. – Учтите, не стоит распространяться на политическую тематику. Если… Если, конечно, не желаете потерять службу.
– Учту-с.
– Путь держите на службу?
– Да-с.
– Идите!
– Желаю всего доброго!
– Идите!
И он ушел, смешно и скромно семеня ногами, к аппарату своему телеграфному, где может принимать заказную корреспонденцию возле маленького окошка. Скучнейшая служба!
* * *Кандыбе легче – он помещик. В некоторой степени даже фабрикант – содержит грибоварни. Грибы – даровой продукт природы. У нас любят соленья, а потому продукцию раскупают. Он специально приехал из своего имения на торжества. Страде нет конца: не выкопали клубни. И по возрасту ему рано забираться на печку. Очень хорошо пошла озимь. Теперь нужны дожди, дожди… У земледельца сейчас радостные забавы – пользуйся щедростью матери-природы. Осень – самая славная пора. Только бы вновь не начали бунтовать мужики! Шумно в городе, но не променять на него опьяняющую щедрость природы. Эх, умиротворяющая эта тишина мироздания! Не хватает определенных удобств, культуры, но зато жизнь здоровая, осмысленная.
Россия смотрит на Запад, создает города, а ее задача – почвы возделывать. Только в здоровом труде и в свежей пище залог могущества Отчизны. Почвенные угодья – главное богатство страны. Скученные города обречены. Но они пока существуют… Но только пока… Наша судьба и самобытность связаны с природой.
* * *В двадцатых числах августа в Нижний Новгород к губернатору А. Н. Хвостову заехал Григорий Распутин. Его приняли со всеми почестями и пригласили на беседу. На встрече старец сказал губернатору, что приехал посмотреть его душу. Предложил место министра внутренних дел. Губернатор к данному предложению отнесся легкомысленно, а потому ответил в несколько шутовском тоне. Он знал о влиянии Григория Ефимыча при дворе. Столыпина считают в провинции непреклонной силой. Никто бы не поверил, что в настоящее время он может уйти в отставку. Старец усмехнулся и ответил: «Уйти Столыпин должен!»
Распутин спешил в Ярославль, и Хвостов отправил полицмейстера его сопровождать до вокзала. Распутин выслал телеграмму на имя Вырубовой: «Хотя Б-г в нем почитает, но чего-то недостает».
Этому приезду и беседе Хвостов не придал особого значения. Он хорошо знал, что в Царском Селе Распутина держат только для духовных развлечений. Какое он имеет отношение к назначению министров? Сам Хвостов находится в добрых отношениях с государем. Началось все давно: он тогда губернаторствовал в Вологде, докладывал о возможности соединения вологодских дорог с сибирскими через Урал. Царя очень заинтересовал проект многообещающими экономическими перспективами. Перед самым приездом Распутина государь принял Хвостова, что являлось знаком высшего благословения.
И вот пришло сообщение о покушении на Столыпина, а затем о его смерти. Хвостов по делам отправился к царю. Государь его принял неожиданно сухо, почти неприязненно. Увидев такое к себе отношение, тот решил выйти в отставку. Добился избрания в Государственную думу.
* * *В последние дни августа Распутин приезжает из Ярославля в Киев. Он проживает инкогнито в квартире Размитальского. На вид Григорию Ефимычу около сорока пяти лет, но его сильно старит темно-русая борода. Роста он невысокого. Бесцветные, хитрые глаза его глубоко посажены. Он ходит в пиджаке и ботфортах. Говорит с явным ярославским или сибирским акцентом. Очень трудно подбирает слова и плохо составляет фразы. Часто повторяется. Производит впечатление страшно нервного человека. При встрече со знакомыми мужчинами он обнимается и троекратно целуется. Часто ездит в лавру: просвещает богомольных крестьян. Местные союзные организации оказывают ему удивительное внимание и весьма гостеприимны с ним.
* * *Муравьев входит в авантюрные историйки и мелодрамы. Он почему-то решил, что сможет в жизни совершить нечто героическое, особенное, что из него получится заговорщик, отличный революционер и преобразователь общества, что его действия выделят его из кодлы среднесписочного обывательского и в почитании вознесут на верхотуру. А почему бы и нет? Ведь он мечтает обо всем чистом и возвышенном. Жертвовать готов! Пока не решил чем. Он не знает, какой выбрать путь. Он лишь хочет… Мечтает… В мечтаниях у него все складно получается. Нужно постараться, и он достигнет всероссийской известности и даже всемирной славы. Да, он мечтает о всемирной славе!
Как хорошо получится! Без злого умысла идет по улицам, а дети пальчиками указывают: «Он!» Незнакомые девушки узнают и первыми раскланиваются. Бесчисленные почитатели снимают шляпы и крепко жмут ему руки. Как хорошо! И жизнь… не только его одного – жизнь всех станет лучше, чище, благороднее. С несправедливостью покончат сразу.
Все бывшие эксплуататоры и тунеядцы будут трудиться в поте лица. А трудящиеся воспользуются всеми благами жизни, как положено по теории классовой справедливости. Так и должно происходить. Ведь быстротечна жизнь. Почему трудящиеся вынуждены терпеть всевозможные несправедливости? Все это нужно уничтожить одним махом. Настанет царство мира и сплошного спокойствия, когда человеческому счастью ничто не будет мешать. Живите себе, плодитесь… Делайте тихо свое небольшое дело. Даже не пытайтесь ничем обидеть ближнего. Только так устроится жизнь! Вокруг весело и счастливо: сияют приветливые лица и детские улыбки, раздается радостный смех. Нет прекрасней согласованной и урегулированной жизни.
Тихо вокруг… Мелодично позванивают подковы, и стучат колеса журчащими трелями. Мостовые отремонтированы. Извозчики приветливы и радостно встречают, предлагая свои услуги. Они отучились матюгаться. В души людей вселились мир, покой и довольствие… Все живут по принципу миролюбия. Перестали быть лживыми, злобными и коварными. В преображенном мире развивается добродетель. Над всей планетой витают мир и покой. Хорошо! Благоухают розы, цветут тюльпаны, распускается сирень – от белой до темно-фиолетовой – и одуряет своим ароматом. Жизнь людей, достойных властителей природы, украшают цветы во всех смыслах воплощения. Сама природа преобразилась по принципам пользы и морали: потеряла злость, коварство, мстительность. Природа существует только для пользы человека: увидела в нем своего благодетеля и достойного сожителя. Больше не нужны борьба и напрасные жертвы, ведь всюду торжествует созвучие и гармония.
Хорошо! Всего этого удалось достигнуть быстро и легко – по своей природе человек создан для такой жизни. Необходимо только безошибочно выбрать цель, направить к нужному достижению, дать ему толчок: все остальное само наладится. Нужно знать и помнить, что существует злая альтернатива: люди способны перерезать друг другу глотки. Но ради чего? Даже при всей своей природной глупости они осознают тщету вражды. Вступят на стезю взаимного сотрудничества. Пойдут по этой дороге. Продолжат идти. До самого момента окончания жизни на этой планете могут существовать справедливость и мир.
До этого идеала никто никогда прежде не смог додуматься. Лишь отдельные люди на словах взывали к миру. А провоцировали и развязывали беспорядки другие. Другие оживляли ненависть и неправедным путем добивались власти для себя: «справедливого подчинения трудящихся масс». Все подобные пути классового устройства общества оказывались неверными. Только один путь привел к всеобщему счастью. Посрамил всех философов и богословов, оказавшихся очень слабыми и плохими психологами. Причина простая: они абсолютно не знают и не понимают потребностей человека. Они углубились в софизмы теории. Смотрят на живого, деятельного человека так, словно он абстрактный механизм. Он способен адаптироваться к изменяющимся условиям жизни. Зачем изменять человека? Легче изменить сами условия существования. Совершили – получили гармоничный мир благоденствия. В этом обновленном мире каждому человеку остается жить припеваючи.
Перевоспитались негодяи. Изменились преступники. Излишней, пустой, никчемной, даже обременительной стали ложь и подлость. Никто к ним больше не прибегает по причине ненадобности. Стало все недорого и доступно. Свой вкус мужчины способны проявить предметно: они по внутреннему побуждению выбирают женщин. И женщины обрели полную свободу. Определяющим стало влечение сердца. В прошлое ушли корыстные комбинаторства. По причине свободы волеизъявления дети рождаются крупнее и здоровее. Хорошо! А ведь могло произойти совершенно не так. Кануло в Лету все прошлое – оно страшное! Справедливость никогда больше не вернется! Как мало нужно для человеческого счастья. Это малое емко, значимо, велико!
Медленно надвигается ночь… Она сейчас не так страшна, как в прошлые годы. Тогда затемно не выйдешь на улицу: рискуешь оказаться ограбленным и раздетым. Сейчас ночь – пора отдыха, веселья и благородного времяпрепровождения. Интеллектуалы заняты физическими упражнениями. Трудящиеся не потеют у станков, а играют в шахматы, слушают музыку, танцуют… Развлекается каждый по своему желанию. Что тут плохого? В происходящем есть толк… Сблизились и перемешались люди физического и умственного труда. Хорошо! Обошлись немногими затратами, но создали грандиозное, на века! Даже на тысячелетия! Поэтому люди благодарны автору осуществленного проекта. Его непременно прославят потомки доброжелательным поклонением. Нужно кому-то начать. Задать тон. Все остальное произойдет само собой… Велико начало – основа любого дела, особенно такого грандиозного.
Даже спать не хочется: столь сладостны мысли и мечтания. Но жизнь иная – страшная! Не выйти на улицу и не включиться в активную борьбу! Для всего этого нет никаких возможностей: зреет только страх за свою безопасность. По городу шныряют ищейки, вынюхивают, ищут… Они ищут его – Муравьева. Хотят с ним расправиться. Они боятся его мыслей, страшатся его грандиозных планов, проектов преобразования общества и всего мира. Все давно узнали: они трусы, ничтожества, царские собаки, хищные шакалы… Благополучия своего не мыслят вне атмосферы страха, ненависти, лжи, подлости, зверств… Над всем честным и благородным в этом мире властвует глупость. Все станет иначе, как только осуществится его проект.
* * *Должен уснуть… Но как? Бессонница совсем измотала. Усталость сжигает мозг. И мысли, те мысли… Приятные они, но уж очень тягостные: обнажают беспомощность. Нет ничего страшнее бессонницы. Случается, что можно поднять на себя руку. Проще уйти из жизни! Станет лучше, не придется больше мучиться… Не проектировать, не выдумывать… Хлопнуть дверью, сказав свое «хватит». Хватит! Пусть пробуют другие, а с нас хватит!
Бросить все… Пожить свободной жизнью и познать ее радости. Жизнь непродолжительна, так почему приходится мучиться? Ради чего? Неужели кому-то нужно испытывать себя неудовлетворенностью и голодом? Почему вынуждают таить в себе месть? Побуждают звереть? Это ненормально, недостойно человека. Противоестественно.
Как тихо вокруг. Одно желание – уснуть. Уйти от изматывающих мыслей в беспамятство. Относительное счастье – в покое. Но чудовищные мысли лишают покоя и счастья! Страшно болит голова, она буквально разрывается на части. Для нее нет покоя. Хоть бы ненадолго забыться…
Вот уже брызжет рассвет. Который час? Конец лета. Еще рано? Заснуть. Отдохнуть. Глаза слипаются, но нет сна. Ворочаешься на жесткой койке и только. Деревенеют конечности, ломит суставы, а от бессонницы и избытка мыслей тупеет сознание. Нельзя без этого. В этой жизни нельзя обходиться без смысла, призвания, увлечения. Без добрых людей и хорошего настроения – не жизнь, а существование. Что поделаешь? Сам мир злой, многие люди глупы. Чаще побеждают ложь, подлость и коварство. Честное в меньшинстве. Его и вовсе нет: убивают, истребляют.
Муравьев уже давно нелегальный. Утопающий в полном смысле и значении этого слова. Собственная жизнь для него теперь безрадостна. Само будущее без просвета. Обычное ли стечение неблагоприятных обстоятельств? Невероятная ли тут злонамеренность – кто знает? Нельзя больше выдержать: иссякло терпение, нет мочи, выдержки…
Уважать следует свободу, собственный выбор и индивидуальное развитие. Уважать нас не хотят, считаться с нами не намерены. По этой причине люди слабы и безвольны: здоровому индивидуализму не позволяют развиться. Мы такими созданы самой природой: ничто не способствует изменению нашего национального характера. Мы слабы. Но в этом и наша сила: в порядочности и слабости, легковерии, незлобивости. Неизменными останемся на века. В этом наше неизменное счастье, наша судьба… Их окружает несчастная камарилья, вот они живут и здравствуют. До народа им нет дела, их тревожат только фамильные интересы.
В этой жизни не осталось ничего интересного, забавного и дельного: только пустое, мерзкое, слепое, дикое, тупое… Сама жизнь излишняя. За нее держишься из-за своей слабости.
Подполье – это мрак, гниль, сырость, соседство с отвратительными крысами… Такова современная жизнь человека: по собственному выбору, а чаще всего из нужды он живет в несогласии с существующим правопорядком. Протестует – пусть и в душе – против произвола и беззакония властей. Для протестной жизни нужен особый настрой, крепкие нервы и выдержка.
На что же годен интеллигент? В нем чувства сильнее рассудка. Самосохранительные инстинкты предательски мучают и гнетут. Вместо спасения вносят немощность тела, болезнь духа, слабость души.
Все могло быть хорошо, благородно, но не здесь, не у нас… Не в России! Ее судьба особая: она слилась с диктатом, несправедливостью, варварством. Скорее сбежать отсюда – куда глаза глядят. Хоть в «Херманию». Начать жизнь сначала. Трудиться, любить, наслаждаться… Человеку не надо много – лишь пища, одежда и покой. Немного счастья. Почему все это там возможно, а здесь, в России, нет? У нас лишь рабство и дикость.
Муравьев – аскет: его натура довольствуется удовлетворением минимальных потребностей. Живет тихо, скромно. Для нормальной жизни нужны тишина и возможность выбирать свой путь.
Облака опустились ближе к земле – не избежать грозы. Пусть хоть раз саданет нормально! Больше разрушит! Одним разрядом смести всю эту земную бестолочь и бессмыслицу существования. Пусть потоки свежей влаги оросят всю исстрадавшуюся почву, и новая жизнь даст ростки. Новое! Необходимо обновление нынешнего мира. Но на пути к лучшему будущему встречаются препятствия. Нет больше сил ждать…
Нужно бежать… Как можно скорее! Куда глаза глядят. В «Херманию»: там культура, цивилизация, право, порядок… Немцы – народ деловой и развитой. Они живут скученно, добропорядочно, но мирно… Не нужны им подполье, революция и борьба за власть. Только на российских раздольях возможны произвол власти и азиатская дикость. Нигде в мире не потерпят наслоения прошлых веков, остатки рабства, феодализма.
Близка пропасть… Приходится дорожить каждой минутой: скорее, сейчас – иначе гибель. Спасение должно прийти немедленно… Утеряны связи, нет надежды на товарищескую поддержку… Гонимый отовсюду! Разыскиваемый полицией, на нелегальном положении, в подполье. У себя дома невозможно прожить спокойно. Вокруг шныряет полиция, следит охранка… Разыскивают… Им нужны жертвы! Муравьев один из них.
Исход мой окажется плохим, трагическим… Не вывернешься, не уйдешь, отрезаны все пути отступления… Перерезаны дороги… Капкан! Как не хочется погибать молодым! Еще пожить и порадоваться, но приходится страдать, болеть душой, ощущать безволие и слабость духа… Безысходность только умножает страдания, а неопределенность гнетет мукой. Что, что произойдет? Когда и откуда придет спасение?
Хоть бы Гриша из Гамбурга не отказал в просьбе! На него только упование – больше неоткуда ожидать спасения. Выхода нет! Остался я один, Муравьев – палимый солнцем и мучимый жаждой блуждающий пустынник. Не видно конца пути, даже сам путь неровный, неопределенный… Возможно, он ведет в никуда…
Одна надежда на Григория. Но как ему передать? Пусть поймет. Сама просьба для него может показаться странной. Верно, он уже успел забыть Россию, не знает ее современную… Не сможет понять человека, который находится под властью ее диких разрушительных сил. Следует самому находиться в этой берлоге и сталкиваться с издевательствами, только тогда можно понять другого и посочувствовать ему. Не познавший этого проявит безразличие к чужой судьбе. А Григорий поймет: у человека лишь одна надежда осталась – уехать из России, оставить навсегда эту страну, ее правителей и людей. Пусть живут сами, как знают. Он не хочет становиться им пособником в плохом и советчиком в хорошем. Уехать отсюда – его мечта, цель, необходимость… Иначе останется лишь один выход – броситься в Днепр. Но и это исполнить не так легко, как думается. Нужна твердая воля. Малодушный человек не готов совершить подобное.
У Григория ведь не черствое сердце, а потому он поймет и придет на помощь. Не может он, да и не должен своего товарища оставить в беде. В противном случае, это окажется подлостью. Прийти ближнему на помощь, когда он больше всего в ней нуждается, – это принцип человечности. Не навязывать себя, а подойти очень нежно и бескорыстно помочь. Иначе в помощи той какой прок? Одни корыстные побуждения, подобные ростовщичеству. Достоинствами своей души не торгуют люди высокой культуры. Они творят доброе по велению совести.
В детстве Григорий проявлял доброту. Но жизнь меняет людей до неузнаваемости. Возможно, он тоже изменился? Стал другим? Таким как все? И в «Херманни» может процветать крайний индивидуализм, когда каждый живет для себя и не замечает ближнего. Теряются семейные, родственные, дружеские связи. К чему может привести это? Эгоизма определяет почти всю человеческую жизнь. Мало у кого находится достаточно ума и воли, чтобы перебороть в себе скотские инстинкты. С ними большинство людей бороться и не пытаются – они живут по их влечению и велению. Нередко доходят до крайней степени абсурда.
Нет, Григорий таким стать не должен… Но подвержены сильным слабостям и слабым сильностям все без исключения люди-человеки. Такова природа – консервативная, но современная по структуре. Сердце Григория не должно очерстветь: тогда верить ни во что нельзя. Хоть частичка человечности должна же остаться. Перестать быть самим собой. Совершенно измениться. Жизнь доброе делает добрее, а злое – злее. Но превратить доброе в злое невозможно.
Григорий обязательно придетна помощь: есть выход из безвыходного положения. Эта недалекая «Хермания» манит к себе. Там безопасно, спокойно, существует свобода в первозданном виде: неиспорченная произволом и не рафинированная. Человек волен поступать свободно: жить так, как у нас не позволяют. А если не хочет человек, не может так – что тогда? Почему он должен кому-то подчиняться? Не считается этот кто-то с чужими интересами. Наша государственная машина порабощает самостоятельность и саму человеческую мысль. Она по принципу призвана служить человеку. Все мы – рабы государства! Его тупой бессостра-дательный механизм навязывает свою дикую волю разумному человеку. Любое государство – первейшее зло. Иногда зло необходимое, но чаще всего отупляющее, неотвратимо порабощающее, злобное. В мире нет ничего злее этого образования.