Орелинская сага. Книга третья
– Ну, как? – осторожно спросил Дихтильф, видя, что Донахтир дочитал.
– Мы должны довести дело до конца, – ответил Правитель.
Он встал, не отрывая глаз от последних слов на плите, немного подумал и легко подхватил её на руки.
– Пожалуй ты прав, Дихтильф, не стоит нам, двоим, заходить в тайный тоннель. Сначала я думал оставить эти записи недалеко от входа, но теперь считаю, что их нужно отнести подальше, к самому сокровенному месту.
Летописец облегченно выдохнул.
– Мудрое решение, Правитель, – пробормотал он, почтительно отступая.
Донахтир перехватил плиту поудобнее и без колебаний шагнул в черную пасть тоннеля.
* * *
Рассвет, лениво потягивающийся над краем бесконечных гор, застал Летописца сладко спящим перед входом в Галерею Памяти.
Всю ночь несчастный Дихтильф мерил шагами узкую площадку, недоумевая, что могло так задержать Великого Иглона?! Сначала он терпеливо дожидался на большом валуне, любовался появившимися звездами и обдумывал потрясающую новость, рассказанную Донахтиром сегодня днем. Благо для размышлений пищи хватало. Как всякий орель, Дихтильф не мог не радоваться тому, что дети Дормата выжили. Но мысль о переходе власти в их руки почему-то не радовала… Но потом, растущее беспокойство вытеснило из головы Летописца все другие мысли. Судя по положению луны, Донахтир отсутствовал уже несколько часов! Это можно было понять, если бы он ушел в Галерею Памяти – там действительно недолго заблудиться, блуждая по заворачивающимся коридорам и многочисленным ответвлениям, и такое нередко случалось, когда какой-нибудь несведущий орель забредал туда в поисках сведений о своих дальних родственниках. Но в этих случаях достаточно было позвать любого из ройнов, и бедолагу очень скоро выводили наружу.
Сейчас был не тот случай. Великий Иглон ушел туда, где по слухам был только прямой и недлинный тоннель, в который никто больше не смел заходить. И Летописцу, изнывающему от беспокойства, ничего другого не оставалось, кроме как сидеть, ждать и строить разные предположения.
Он долго напряженно прислушивался к мертвой тишине в тоннеле, надеясь услышать хоть что-то, и не заметил, как заснул, уткнувшись лбом в округлый завиток на камне. Ласковый рассветный ветерок легко скользнул по щеке спящего, пробежался по его одежде, и вдруг испуганно отпрянул – из жерла тайного тоннеля вырвался душный порыв ветра, похожий на выдох гигантского чудовища. Он мгновенно стих, и тут же, щурясь на тусклый свет, едва забрезживший на горизонте, в проеме входа появился Донахтир.
Летописцу очень повезло, что он заснул и не стал свидетелем этого зрелища.
Страшная бледность в лице Великого Иглона испугала бы кого угодно. Правитель пошатывался, как после тяжелой болезни или неравной схватки, но вид имел решительный, будто в этой неравной схватке он все-таки одержал победу.
Осмотревшись вокруг, Донахтир заметил спящего Летописца, и устало опустился возле него на камни.
То, что Дихтильф заснул, было на руку Великому Иглону. Сейчас менее всего ему хотелось что-то объяснять. Впереди предстоял нелегкий разговор с амиссиями, поэтому Донахтир рассчитывал просто дождаться, когда его спутник проснется, объявить ему, что намерен отправиться в сторону Тихих Гор и сразу же улететь. Встреча с прорицательницами не требовала отлагательства.
Правитель поудобнее устроился возле стены, соединяющей оба входа, и, привалившись к ней, закрыл глаза.
Он чувствовал себя наредкость уверенно, потому сразу прогнал из головы всякие мысли. «Чем больше думаешь о чем-то, тем больше в этом запутываешься, – в полудреме сам себе прошептал орель. – Мудрый не тот, кто без конца копается в проблеме, размышляя, что будет, если он поступит так или этак. Мудрый тот, кто сразу видит правильное решение. А оно всегда лежит на поверхности – нужно только суметь его отличить…»
Летописец сонно завозился, и Великий Иглон с готовностью раскрыл глаза.
Нет, еще рано. Дихтильф всего лишь передвинул голову. След от каменного завитка, на который он опирался, красной вмятиной украшал его лоб.
Донахтир улыбнулся.
Неизвестно почему, на память вдруг пришло то утро, когда растерянный и напуганный он вышел на эту самую площадку дожидаться своих подданных. Первое утро его правления… Как же он тогда боялся! И, как быстро ушел из него весь страх, когда гордость за орелей вытеснила все остальные чувства!. Правитель невольно посмотрел в сторону Шести Городов и попытался вызвать в памяти то, прежнее, видение – гигантские серебристые стаи, поднимающиеся на пустынными горами.
Тогда он ведь тоже испытывал сомнения, и тоже решил лететь к амиссиям. Правда, сомнения были иного толка, да и не знал Донахтир многого из того, что знает сейчас, но, по сути, и тогда, и теперь мучает его один и тот же вопрос – достоин ли он?
Правитель почувствовал, что не может больше сидеть спокойно. Ощущение утекающего в пустоту времени заставило его подскочить и несколько раз энергично взмахнуть руками, чтобы разогнать наваливающуюся дремоту.
Вдруг Донахтир замер. Со стороны Шести Городов, повторяя только что вызванное им видение, поднималась над горами небольшая группка орелей.
Скосив глаза на спящего Летописца, Донахтир осторожно, чтобы не разбудить его, расправил крылья и полетел им навстречу.
– Благодарение этому счастливому дню, Правитель, с тобой все в порядке! – еще издали закричал сын Ольфана Крастан, бывший на этот год предводителем саммов. – Иглон Восточного Города послал нас сюда! Он волнуется, и не спал всю ночь!
– Все хорошо, – успокоил Донахтир. – Вы прилетели, как нельзя кстати. У входа в Галерею Памяти спит Дихтильф. Я не хочу его будить – бедняга не спал почти две ночи, но и сидеть здесь дольше уже не могу. Оставайтесь с Летописцем, а когда он проснется, передайте, что я в добром здравии и абсолютной уверенности отправился в сторону Тихих Гор.
– Великий Иглон летит к амиссиям, – сразу догадался Крастан. – Но разве мы не должны сопровождать тебя?
– Нет, – отрезал Донахтир. – Это не визит Верховного Правителя. Я лечу туда, как простой орель, желающий получить совет. Свита мне не требуется.
Саммы неуверенно переглянулись. Все стало идти не так на Сверкающей Вершине. То Великий Иглон улетает с одним только старейшиной ройнов, не поставив их в известность; то оставляет их снова и отправляется в путь совсем один, тогда как по всем правилам должен даже по городу летать со свитой… Но приказ Донахтира – закон. И, как бы там ни было, а саммы сразу поняли – Великий Иглон знает, что делает, и потому не произнесли ни слова. Ничто так не убеждает и не вселяет надежду на лучшие времена, как вид уверенного в себе Правителя. Особенно теперь, когда все стало так непонятно и запутанно…
Крастан низко поклонился прямо в воздухе и, махнув остальным, полетел ко входу в Галерею Памяти. Саммы один за другим потянулись следом, склоняя головы перед Донахтиром.
«Отлично! – подумал он, разворачиваясь на Восток. – Видимо, Судьбе угодно, чтобы я летел к амиссиям как можно скорее, потому она и не заставила меня терять здесь время и дальше, дожидаясь пробуждения бедняги Дихтильфа!»
Донахтир оглянулся на саммов, опускающихся в некотором отдалении от спящего, мысленно похвалил их за деликатность и, приветливо помахав рукой, решительно направился в сторону Тихих Гор. Конечно, его официальная свита будет несколько удивлена этим дружеским жестом, совсем не свойственным Верховному Правителю, но сегодня Донахтиру ужасно захотелось хоть немного высвободиться из узких одежд этикета. Легкость от решений, принятых ночью, давала ему такое право. А самое главное…, но нет! Об этом Донахтир пока думать не станет. Пока… А потом…, потом – видно будет.
Великий Иглон набрал высоту и полетел к границам своих владений.
Возле пещеры амиссий все оставалось по-прежнему, кроме одного: исчез молот, которым следовало ударить по камню, чтобы дать знать о себе прорицательницам. Донахтир искал его повсюду и даже слетел вниз, решив, что молот, каким-то чудом, упал с площадки. Но ущелье внизу было слишком глубоким, чтобы отыскать в нем хоть что-то, да и молот, насколько он помнил, держался возле камня на толстой крепкой цепи, сделанной нохрами. Цепи этой тоже не было, и только углубление, из которого она выходила, темнело в огромном камне.
Донахтир в отчаянии опустился на него. Что все это могло означать? Неужели таким образом Амиссии дают понять, что не желают с ним разговаривать? Но почему?.
Он не успел ответить на этот вопрос, как вход в пещеру сам собой раскрылся, и из него выплыла амиссия, такая же, как всегда – укутанная в странные одежды, с лицом, на котором отсутствовало какое-либо выражение.
Великий Иглон немедленно подскочил и низко поклонился.
Амиссия скользнула к нему, но остановилась в некотором отдалении, полуприкрыв глаза и сцепив руки, на которых тихо звякнули многочисленные браслеты. Подол её одежд колыхался в едва заметном отдалении от земли, из-за чего казалось, что прорицательница все еще движется. Поэтому Донахтир не сразу сообразил, что может уже говорить, и затянул неловкую паузу. Все обусловленные этикетом слова вылетели из его головы, и вместо них наружу вырвалось только невнятное бормотание:
– Я искал молот…, куда-то он делся… Я боялся, что вы не хотите говорить…
Вместо ответа амиссия повела рукой, и молот неспешно появился, словно движение прорицательницы разогнало густой туман, укрывающий его.
Донахтир страшно удивился и вдруг поймал себя на том, что совершенно не знает, как начать разговор. Спеша сюда, он воображал уже саму беседу, а о том, что скажет при встрече с амиссией, как-то не думал. Ну, не начинать же, в самом деле, прямо в лоб: «Расскажи мне о Великом Знании…» Хотя, почему нет? В конце концов он за этим и прилетел. Да и амиссия вряд ли захочет терять время на пустые любезности и разговоры вокруг да около.
Великий Иглон набрал побольше воздуха, но произнести ничего не смог. Тихий голос прорицательницы словно прошелестел у него прямо в голове.
– Почему ты не стал читать то, что написано на той плите?
Донахтир вздрогнул. Что она имеет в виду? Неужели записи Гольтфора? Но откуда?! Когда успела узнать?!!!
– Говори же.
Темные бездонные глаза смотрели в упор и требовали ответа.
Донахтир окончательно растерялся, но все же нашел в себе силы пролепетать:
– Я?. Как я мог? Я недостоин… Раз живы подлинные Иглоны…
Амиссия, не дослушав, резко передернула плечами.
– Недостоин? Что ж, ты сам за себя все решил. Незачем было и прилетать.
Она развернулась и поплыла ко входу в свою пещеру.
У Донахтира на миг остановилось сердце.
Она что, уходит?!
Но, как быть ему? Как вернуться обратно, к тем, кому он наобещал избавление от сомнений? Как вернуться к самому себе, не получив ответа на вопросы, которые переполнили его, как Серебряная Вода переполняет чаши? Он больше не может носить их в себе и мучиться, мучиться, мучиться…
– Постой! – закричал Донахтир, чувствуя, что вместе с амиссией уходит его последняя надежда.
– Постой, – с отчаянием повторил он уже тише.
И амиссия остановилась.
– Я хочу кое о чем спросить.
Донахтир страшно волновался. Из тысячи неразрешимых вопросов тот, который пришел ему на ум, был недопустим для ореля. В чем-то он был даже крамольным, но Великому Иглону казалось, что сейчас ничего более важного чем ответ на этот вопрос не существует.
– Скажи мне, почему Великое Знание держится в такой строгой тайне?
Амиссия обернулась и – о чудо! – её обычно бесстрастные глаза сузились, как будто под своими покрывалами прорицательница широко улыбнулась.
– Наконец-то, – донеслось до Донахтира. – Ты не представляешь, как долго мы ждали, когда какой-нибудь Правитель Летающих задаст нам этот вопрос! И вот ты спросил. И теперь я буду говорить с тобой.
С непривычной резвостью амиссия вернулась к Великому Иглону, села на камень и поманила его присесть рядом. Темные глаза ненадолго задержались на побелевших шрамах раненой руки.
– На твой вопрос одним словом не ответишь, и мне придется рассказать очень длинную историю. Но прежде скажи, что ты чувствовал, когда лечил сам себя?
Донахтир задумался.
Что он чувствовал? Блаженство, как во время спокойного полета? Да. Но было в его ощущениях и еще кое-что. Словно кто-то вдруг стал напевать мелодию, вроде бы ему незнакомую, но которую узнаешь с каждым новым звуком, как слышанную когда-то много и много раз.
– Странные были ощущения – словами не выразишь, – признался он. – Показалось, что когда-то я уже такое испытывал, хотя и уверен, что ничего подобного со мной не происходило.
Донахтир покосился на амиссию, уверенный, что разочаровал её своим ответом, но прорицательница повела себя очень странно. Она вдруг дотронулась до руки Иглона, от чего он вздрогнул, и радостно произнесла:
– Хорошо. Очень хорошо!
А потом посмотрела Донахтиру прямо в глаза, и он явственно услышал в своей голове её голос:
– Не хочешь поговорить со мной на самом древнем языке? На языке Великого Знания? Попробуй, у тебя должно получиться.
Орелю стало немного страшно. Он же видел, что амиссия не произнесла ни слова, только смотрела. Откуда тогда доносится её голос?
– Ты слышишь не голос. Ты слышишь мысли, – тут же отозвалось в голове Донахтира. – Точно так же, как я слышу твои. С той лишь разницей, что ты думаешь сумбурно, отрывисто, а я, обращаясь к тебе, складываю мысли в законченные фразы.
– Но, как так можно?! – воскликнул Донахтир.
– Можно. Это легко. И когда-то все Живущие общались только так. И лечить себя умели… Ты, верно, думаешь, что чудодейственная сила заключена в твоих белых перьях? Но она в твоих мыслях. И только этим ты себя и вылечил. Ваши ольты сохранили кое-что из утраченных способностей, но пльзуются тем, что имеют, неосознанно. Поэтому лечение их не всегда приносит желаемые плоды. Точно так же, как все вы сохранили умение усмирять вулканы, но не отдаете себе отчета, как у вас это получается. А вот если бы к силе энергии добавить еще и силу мысли… Но, увы! С той поры, как погибли Создатели Живущих, Великое Знание открывается лишь единицам…
Донахтир затаил дыхание. По тону, каким амиссия произнесла последнюю фразу, он догадался, что сейчас последует главное повествование, поэтому придержал рвущиеся с языка вопросы.
– Знаешь ли ты, Летающий, как красива земля, на которой мы живем? – заговорила прорицательница. – Нет, вряд ли ты знаешь об этом. Кроме гор, что еще могли видеть твои глаза? А ведь там, внизу, есть места такой красоты, какую и не вообразишь, если не видел. И сердце, при виде этих мест, замирает так же, как и здесь при самом нежном рассвете и самом величественном закате. Потому-то десять Звездных Странников, сойдя на землю и увидев её красоту, так и не смогли уйти.
Эти Странники – жители безграничной Вселенной. Исполины мудрые и чистые. Бессмертные, пока они чисты и разумны… От звезды к звезде путешествовали, подобно другим, таким же, как они, слушали голоса Живых Планет и наслаждались гармонией их созвучий.
Земля восхитила своей мелодией. Но безмерно опечалило то, что все здешние живые существа оставались глухи к музыке Великой Вселенной. И, не слыша звезд, окружающих Землю, не могли добавить к их их голосам свой голос, а вели жизнь пустую, подчиненную одним инстинктам. От рождения до смерти только две заботы – добывание пищи и продолжение рода. Поэтому, желая во всем видеть законченность и совершенство, решили Звездные Странники дать Великое Знание этим существам, чтобы Земля смогла зазвучать в общем хоре в полную силу.
Из пойманного в космических просторах обломка какой-то потухшей звезды создали они дивный остров на глади самого большого океана. Воспроизвели на нем земные леса и равнины, взяли из земных Живущих десять разных видов и, вложив в каждого частичку самих себя, положили начало новой Жизни, которую уцелевшие Знающие зовут сейчас Изначальной.
Чудесное это было время! Десять племен удались на славу. Были там и ваши предки – прекрасные Летающие. Были Скачущие, те, кого вы зовете нохрами, и Ползающие – гарды. Были клыкастые Сфинксы, мудрые Плавающие, нежные Порхающие. Были Грызущие, Роющие, Многоногие. Был и Человек – Бескрылый по-вашему.
Изо всех Живущих Человека выделили особо. Единственный, он был лишен всего – умения летать, плавать, скакать. У него не было клыков и когтей; не было гибкого изворотливого тела и защитной брони. Проще говоря, он был лишен слишком многого. И Старший Странник вложил в Человека частицу самого себя, чтобы проверить уравняет ли Великое Знание это пугливое, беззащитное, дикое существо со всеми остальными.
Результат превзошел все ожидания!
Человек развился столь стремительно, что очень скоро все первое поколение этого племени стало обладать возможностями, превосходящими возможности всех остальных.
Именно Человек, как постигший до конца Великое Знание, первым покинул остров Изначальной Жизни и расселился по Земле заботливым хозяином…
– А орели? – не сдержался все-таки Донахтир.
– Погоди, дойдем и до вас. Вы тоже расселились по Земле и какое-то время жили на равнинах и в лесах, бок о бок с остальными Живущими. Но Звездный Странник, чья частица горела в вас, был буквально покорен земными горами и, любя их за вознесенность к небу, мечтал расселить свои создания именно на горных склонах. Ради этого, он удалился сюда, чтобы все подготовить. И, уже в первую эпоху после Изначальной Жизни, большая часть Летающих покинула Низовье и присоединилась к своему Создателю. Это вас впоследствии и спасло… Но пока позволь мне закончить о Человеке. Ведь именно из-за него произошли те страшные события, которые и лишили Живущих Великого Знания.
Тебе, наверное, сложно по одним моим словам понять, что значит жить Знающим? Вы, теперешние, смотрите за пределы Земли и видите лишь бескрайний голубой простор днем и глухую черноту, украшенную точками созвездий, ночью. Но Знающий смотрел по-другому. Постижимый голос Вселенной он впитывал в себя, благодаря обретенным возможностям. И излечение усилием воли, и мысленное общение были всего лишь обыденными пустяками. Разве можно их сравнить с умением, подняв глаза к небу, внутренним взором приблизить к себе любую звезду?! И не просто приблизить, а еще и рассмотреть Жизнь, идущую на ней или внутри неё! Знающий это мог. И в ночной черноте он различал не только таинственную мелодию, но и всевозможные оттенки событий, как происходящих, так и тех, которые уже произошли, и даже тех, которые еще только произойдут…
– Это, как за вашими окнами! – воскликнул восхищенный Донахтир.
– Да, похоже. Но за нашими окнами лишь следы чьих-то поступков. А Знающие видели Жизнь в полном объеме. Они чувствовали таинство её хода не только в далеких звездах, но и в каждом камне, цветке или струе воды здесь, на Земле. Заходя в лес, слышали голоса деревьев, и точно знали, которое из них болеет, в котором созрели семена, а которое только-только прекратило свой рост и готовится постепенно перейти в другое состояние.
Кстати, именно так: «перейти в иное состояние» называли в Первую эпоху уход из жизни, или смерть.
Впрочем, для Знающего смерти не было вообще. Покидая тело, которое больше не могло развиваться, высокий Разум лишь получал еще одно познание, обозревал Иной мир и, обогащенный, возрождался в теле новом, только что рожденном. Поэтому своих младенцев Знающие воспринимали как мудрецов, видевших то, что сами они ещё не видели. А о тех, кого уже не было рядом, думали с легкой завистью. Они ведь уже перешли некий рубеж, разделяющий миры, раскрыли тайну Бытия и Небытия. И, уверяю тебя, Летающий, каждому открывалась тайна своя, определенная всей его завершенной жизнью, и потому отличная от других.
Прекрасная жизнь!
Конечно, когда-нибудь она бы претерпела изменения, поскольку ничего вечного и неизменного не существует. И Звездные Странники это понимали. Но они считали, что любые перемены будут идти от Великого Знания и Чистого Разума, и совершенно не подготовились к тому, что произошло.
А произошло худшее изо всех мыслимых вариантов.
В каждом новом поколении Человека, наряду с множащимися познаниями, всё явственнее стали проступать черты того племени, из которого он был взят. Возможно, сказался дикий страх, которые слабые существа испокон веков испытывали перед своими клыкастыми и когтистыми соседями. И страх этот, будучи самым сильным переживанием народа, обреченного на истребление, не исчез до конца даже при Великом Знании. Более того, обогащенное этим Знанием, трусливое чувство, со временем, переродилось во зло. И надеждам Звездных странников пришел конец.
Зло всегда требует действия. Оно ненасытно, потому что именно действием продляет свой род…
Сейчас уже и не определить, что послужило началом таким действиям. Самым вероятным мы сочли то, что кто-то из Живущих по роковой случайности причинил человеку вред. И по той же роковой случайности пострадавшим оказался тот, в ком уже перемешались первобытный Страх и Великое Знание. И Человек тут же нанес ответный удар. Удар более весомый, потому что нанесен он был обдумано. А когда в глазах обидевшего его тоже промелькнул страх, и страх еще больший, Человек ощутил могущество и удовлетворение, не испытываемые прежде. Природа их была иной и оказалась она, как ни странно, более привлекательной.
Злу вообще очень легко подчиниться. Поначалу оно всегда что-то дает тому, кто действует во благо его. Человеку была дана иллюзия превосходства. Шаг за шагом двигался он к своему вырождению, искренне полагая, что движется к какому-то новому величию. Но путь этот выстилали ошибки, которые усиливали раздражение Человека к остальным Живущим. А потом раздражение это распространилось и на самих Создателей.
Сильному можно ошибаться. Сильный признает свои ошибки и исправляет их. Слабый же начинает искать виноватых.
По мнению Человека самыми виновными были Странники за то, что наделяли Знанием без разбора. И он решил исправить их ошибку так, как сам счел нужным.
Поначалу его действия можно было принять за досадные промахи пытливого Разума. Казалось, что простого чувствования Жизни для тех, кого вы называете Бескрылыми, было мало. Им требовалось рассмотреть всё изнутри, чтобы убедиться, что всё именно так, как они чувствуют. И, доказывая попутно своё превосходство перед остальными, Человек среди всеобщего созидания принялся разрушать.
Для него не было зазорным отломать у живого дерева ветку, чтобы рассмотреть её внутреннее устройство. Ничего страшного не видел он в том, чтобы с помощью своих невиданных возможностей расколоть вековую скалу и её обломком перекрыть русло полноводной реки, а потом наблюдать за последствиями совершённых перемен. В результате очень скоро и леса, и горы, и воды навсегда замолчали для Человека. Но его это не смутило. Как не смутило и растущее недоумение перед бессмысленными действиями у остальных Живущих. Не считаясь ни с кем, Человек постепенно обособился. И, когда изумленные Странники снова обратили взор к своим созданиям, прежнего единения между племенами не было и в помине.
– Снова обратили свой взор? – переспросил Донахтир. – Но, где же они были все это время?
– Разумеется, на Земле, – амиссия слегка нахмурилась. – Просто, как заботливые отцы, они были заняты обустройством мест обитания для своих детей. Ваш Создатель трудился здесь, в этих горах. И, поверь, нужно было приложить немало усилий, чтобы среди холодных, заснеженных вершин создать целый остров тепла и не нарушить при этом извечный природный баланс. То же происходило и в лесах, и на равнинах, и в глубинах морей. Везде Звездные Сранники бережно и терпеливо обустраивали Землю. И самый Старший, тот, что создал Человека, трудился, не покладая рук. На тщательно выбранных местах возводил он величественные сооружения по форме крупных созвездий, и учил тех, в ком Страх еще не поднял голову, с помощью этих сооружений не только слышать звезды, но и говорить с ними.
Он вообще слишком многим одарил Человека, любя и балуя его, как ребенка слабого и беззащитного. Одарил даже отличительными особенностями каждого из Живущих, так что Человек мог на равных с Плавающими опускаться в морские глубины и подниматься в воздух не хуже вас, Летающих, одним только усилием воли. Старший Странник хотел добра, но лишь подогрел растущее в Человеке чувство превосходства.
– Но, как же все эти Создатели не рассмотрели, что всё стало развиваться не так, как они хотели?
– А думаешь это легко было сделать? Разве ты сам смог распознать зависть, растущую, скажем, в старейшине Гнездовища?
– Зависть?! Неужели он нам завидовал? – Донахтир был искренне удивлен. – Нет, я ничего такого не заметил. Но…
– Никаких «но», – отрезала амиссия. – Ты не заметил, потому что сам никогда подобного чувства не испытывал. Так же и Странники не смогли распознать зло, потому что раньше никогда с ним не сталкивались. А как бороться с чем-то, о чем не имеешь никакого понятия? Особенно тем, для кого и само слово «борьба» звучало ново и бессмысленно. Они даже толком не успели разобраться в том неладном, что стало происходить. Зато Человек быстро нашел способ погубить их всех.