Великий Север. Хроники Паэтты. Книга VII
Кроме того, северная часть Баркхатти, поговаривают, являлась студёной преисподней. Скалистый остров был похож на показавшуюся из воды рыбью спину – с востока на запад его пересекал горный хребет, который якобы защищал южную часть от ветров, дувших с севера, отчего здесь было относительно тепло. По ту строну острова же, как говорили, даже летом люди ходили в меховой одежде.
В общем, жизнь на Баркхатти была совсем несладкой, и всё же Шерварду тут нравилось, и он не захотел бы уехать на материк, даже если бы ему предложили там дом и работу. Чего бы ему действительно хотелось, и о чём он думал втайне – так это военное ремесло. Хотелось бы податься на службу, но кто-то должен был присматривать за всем хозяйством, потому что на Тробба надежды было маловато.
Воины были, конечно же, элитой келлийцев. Лишь они имели право на ношение кланового имени, тогда как Шервард, скорее всего, так и помрёт Шервардом сыном-Стокьяна, также как и его старик-отец на всю жизнь остался Стокьяном сыном-Герида. Увы, но теперь всё реже островитяне отправлялись в боевые походы. Большинство кланов предпочитало торговать с жителями материка – это было куда выгоднее.
Клан Шерварда, Гримманды, тоже был из «смирных», как называли их палатийцы в противовес «буйным» – тем, что не отказались от своих лихих занятий. Впрочем, ни сам Шервард, ни его соплеменники, не слыхали о такой градации и, несомненно, сочли бы её оскорбительной. Однако факт оставался фактом – из всей их деревни лишь один был воином на драккаре ярла Одноухого, тогда как остальные предпочитали более мирную жизнь…
Войдя в небольшой двор, Шервард сбросил тушку кабанчика на землю в достаточном удалении от цепного пса, чтобы тот не решил, что это лакомство предназначено ему. Значительная часть двора была заставлена сохнущими мазанками, поленницами с дровами и прочим хозяйственным скарбом. В небольшом окошке мягко теплился огонёк – все домочадцы уже были дома, ждали лишь его.
– Мы уж думали, ты сегодня не объявишься, – ворчливо приветствовал его отец.
Шервард видел, что они слегка взволнованы – нечасто он пропадал так надолго. Не то чтобы охотника вроде него подстерегало здесь множество опасностей, но всё же случалось всякое – кого-то подрали кабаны или волки, кто-то свалился со скалы. Один охотник, провалившись в чью-то нору, сломал обе ноги и почти двое суток добирался до дома ползком… Так что их волнение можно понять.
– Клятые кабаны совсем поразбежались куда-то… – устало буркнул в ответ Шервард. – Еле нашёл одного, да и тот худосочный.
– Да, маловато дичи стало в лесу… – качнул головой старик-отец. – Ергерд вон давеча жаловался, что на днях вообще вернулся ни с чем… Уходит зверь… Дурак, похоже, совсем расшалился…
Дурак, он же Шут, был одним из богов, которым поклонялись на Келли. Пантеон келлийцев отличался от двоебожия Паэтты – здесь богов было четверо, да у каждого ещё хватало помощников, которых тоже не стоило обижать молитвами и подношениями, если не хотелось заполучить проблем на голову.
Главными почитались Отец и Мать. Это лишь глупые южане считали, что всё сущее создал их Арионн. Такое впечатление, что эти недотёпы понятия не имели, как на свет рождается новая жизнь! Интересно, они когда-нибудь задумывались о том, что если Арионн-мужчина способен был сотворить жизнь, то для чего же ему пришлось создать женщину, чтобы продолжать человеческий род?
Конечно же, жизнь во всём её проявлении – от человека до мелких рачков в море – породила Великая Мать. Её муж, которого островитяне называли то Отцом, то Хозяином, сотворил всё остальное – землю, небо, деревья, скалы… Как добрый Хозяин, он поддерживал и порядок в своём мире.
А ещё у Отца и Матери было два сына – Воин и Дурак. Воин – защитник, охранитель мира. Чем-то он, должно быть, походил на южного Асса, но лишь отчасти. Островитяне не считают Воина прародителем всего зла. Зло творят мелкие и крупные духи, населяющие мир, и именно с ними должен постоянно бороться Воин.
А Шут, или Дурак, как называли его чаще, наверное, ближе всего был к абстрактному южному пониманию Хаоса. Вечный бедокур, который не со зла, а в силу характера то и дело разрушал всё то, что создали его родители. Развлекаясь, он крушил всё вокруг, вносил сумбур и беспорядок. Но зато он же покровительствовал искусствам и разным стихиям.
– Если он и дальше будет так шалить, вскоре мы останемся без еды… – хмуро буркнул Тробб, который, похоже, уже успел приложиться к кувшину с брагой после возвращения с лова. – Рыба тоже уходит… Сегодня едва две бочки заполнили.
– Ничего, – зыркнув на приунывших невесток, ответил отец. – С голоду не помрём! Вот-вот новые мазанки подсохнут, можно в Реввиал отвезти. Я слыхал, там опять корабль с большой земли пришёл…
– Кому будут нужны мазанки, коли положить в них нечего! – на Тробба частенько нападала хандра после выпитого, он становился мрачным и тяжёлым в общении.
– Раззуделся… – недовольно заворчал отец, который с трудом сживался со старшим сыном, особенно когда тот был во хмелю. – Ты, Тробб, недостаточно долго живёшь на этом свете, чтоб меня учить! Видал я годы и похуже! В иные зимы кору отваривали в протухшем рассоле из-под рыбы, чтобы прокормиться! Хозяин поправит всё, дай срок! А ты шёл бы, да ложился! Завтра вставать чуть свет, нечего тебе слоняться. Лойя, накорми мужа!
Лойя, молодая рыжеволосая женщина, на несколько зим младше Шерварда, проворно поднялась на ноги, несмотря на большой живот, говоривший о том, что она вскоре родит. Она всё ещё казалась почти девочкой, особенно теперь, в домашней холщовой рубахе и с простой косой, перекинутой через плечо. Шервард поглядел на жену с глубокой нежностью, и, как обычно, невольно заулыбался, глядя на живот, в котором сейчас сладко спал его сын. Ну или дочь…
– Сиди, Лойя, я сам, – ласково проговорил он, направляясь к очагу.
– Я накрою! – тут же подскочила Генейра, его младшая сестра, видевшая ещё лишь четырнадцать зим. Она бережно взяла Лойю за руку и осторожно усадила обратно на лежанку, а затем отправилась, чтобы дать брату поесть.
Ужин был скудным – пара кусков жареной рыбы, овсяная похлёбка с остатками мяса, и грубый овсяной же хлеб. Запить всё это можно было слабым ячменным пивом, которое Шервард покупал в Реввиале. Впрочем, уставший и проголодавшийся охотник не привередничал – у него с утра во рту крошки не было, и потому сейчас любая пища казалась настоящим лакомством.
Тробб, отпустив ещё пару хмурых реплик, отправился за плетёную из камыша перегородку, где была их с супругой часть дома. Сестра, измотанная целым днём тяжкой работы, тоже отправилась спать. Отец, как и все старики, подрёмывал, откинувшись спиной к стенке, изредка приоткрывая глаза и оглядываясь вокруг. И лишь Лойя молча сидела, глядя на жующего мужа.
– Снова толкался? – утолив голод, наконец заговорил Шервард.
– Спроси лучше, когда он лежит смирно! – тихонько, чтобы не потревожить старика, проговорила Лойя. – Кажется, ему уже невтерпёж сидеть в утробе, так и просится наружу!
– Я завтра снова зайду к Сурге, попрошу её навестить тебя, – Шервард допил пиво и поднялся из-за стола. – Пусть поглядит ещё раз – может, в прошлый раз она ошиблась?
– Сурга никогда не ошибается, – поглаживая живот, улыбнулась Лойя. – Если она сказала, что ждать ещё одну луну, значит, так и будет. Не тревожь старуху понапрасну. Со мной всё в порядке.
Действительно, несмотря на худобу и юный возраст, его жена весьма неплохо переносила первую беременность. Мать, когда была жива, то и дело вспоминала, с каким трудом доносила Тробба, и отец тогда обычно добавлял, что вообще опасался, как бы она не умерла. И при этом он странно поглядывал на старшего сына, словно до сих пор укоряя его в этом.
– Через пару дней отправлюсь в Реввиал. Не нужно ли тебе чего?
– Мне ничего не нужно, – мягко покачала головой Лойя. – Я-то целыми днями дома просиживаю. Спроси сестру – кажется, Генейра говорила, что серп плохо жнёт.
– Ладно, – кивнул Шервард. – Поговорю с ней. Пойдём спать, а то я замотался совсем сегодня.
Ещё один угол дома был отделён, образуя их с Лойей комнату. Там была лишь лежанка – не слишком широкая, но это было даже хорошо. Шерварду нравилось, когда его жена тесно прижималась к нему. Чаще всего они не могли уснуть сразу и занимались любовью, нисколько не стесняясь, что их слышат прочие обитатели дома. Здесь, на Келли, к подобным вещам относились совершенно нормально, и у Шерварда были воспоминания с самого раннего детства, когда он слыхал ночами, как любили друг друга его родители.
Но сегодня он слишком устал, гоняясь за кабаном, а затем волоча его на себе, но, тем не менее, с наслаждением поглаживал нежную кожу Лойи, не упустив ни одного из своих любимых мест на её теле. И всё же усталость оказалась сильнее, поэтому через несколько минут он захрапел. А вскоре уснула и она, улыбаясь в темноте.
За перегородкой послышались шаркающие шаги – отец отправился на свой топчан, чтобы уснуть чутким стариковским сном, покуда не забрезжит рассвет. Что бы там ни вытворял Дурак, но этот мир по-прежнему оставался отличным местом, а жизнь была пусть и нелегка, но приятна!
Глава 9. Реввиал
Шервард правил парой оленей, впряжённых в повозку, а позади слегка побрякивали на ухабах мазанки, которые он вёз на продажу. На материке предпочитали использовать лошадей, и не только потому, что ездовые олени там почти не водились. Конечно же, лошадь сильнее, а может даже и выносливее оленя. Но здесь, на островах, остро вставал вопрос их содержания – почти половину года травы либо вовсе не было, либо было недостаточно, а сена эти животные сжирали просто немыслимое количество. И потому олени были просто незаменимы – неприхотливые, способные копытами выбить себе немного мёрзлых былинок из-под снега.
Островитяне частенько использовали также и собак, но собакам было нужно мясо. Раньше их кормили зайцами – в былые времена, когда в лесах было вдоволь крупной дичи, этих ушастых тварей и не почитали за добычу. Скорее это были мелкие вредители, обгрызающие кору на чахлых яблонях, да разоряющие огороды. Но в последнее время даже зайцы не слишком-то баловали охотников и не больно-то спешили в похлёбку, так что и речи не было, чтобы скармливать их своре собак.
Когда-то и у них была упряжка. Отличные псины, способные утащить что угодно. Но их пришлось продать прошлой зимой, хотя Шерварду было ужасно жаль расставаться с ними. Но делать было нечего – в противном случае, пришлось бы пробовать на вкус уже собачатину…
Дорога до Реввиала двигалась вдоль побережья, и когда стояла такая же прекрасная солнечная погода как теперь, она была весьма живописной. Стараясь огибать вездесущие скалы, поросшие кустарником и соснами, она изрядно петляла, иногда теряя из виду Серое море, но большую часть времени Шервард при желании мог бы любоваться бескрайней серебристой далью. Впрочем, для него этот пейзаж был совершенно обыденным, и он обращал на него не больше внимания, чем на куцые хвостики своих оленей.
Молодой охотник любил эти поездки. Реввиал был единственным городом, который он видел в своей жизни, и всё там было жутко интересно. На улицах всегда были люди, а особенно – у пристаней. Там всегда можно было потолкаться среди торговцев, рыбаков, да и просто зевак, добрую половину которых Шервард знал лично. Там было восхитительно шумно.
А особенно парню нравилось, когда на остров прибывал корабль из-за моря. Многие шеварцы (как называли здесь палатийцев) вели торговлю со «смирными» кланами, и в Реввиал нередко захаживали суда с юга. В свою очередь кланы решали вопросы безопасности с «буйными», чтобы не подвергать дорогих гостей риску.
Торговля с Шеваром была крайне важна для островитян. Здесь никогда особенно не процветало кузнечное дело – в скалах была руда, но её называли «тяжёлой», потому что выплавлялась она довольно трудно. Да и келлийские кузнецы не преуспели в своём мастерстве настолько, чтобы соперничать с южными собратьями. Чаще всего их умений хватало лишь на производство грубых орудий. Большинство же предметов из металла, включая оружие, островитяне предпочитали покупать у шеварцев.
Торговля мазанками приносила стабильный, не невысокий доход. Чаще всего этого хватало лишь для того, чтобы приобрести необходимые в хозяйстве вещи вроде того же серпа для сестры, наконечников для стрел, реже – посуды из обожжённой глины. Вообще островитяне старались производить всё, что было в их силах – меховую одежду, сети для рыбы, деревянные плошки и прочее. То, что не мог сделать сам, вполне можно было выменять на рыбу или мясо.
Вообще торговля на островах была развита гораздо слабее, чем на материке. Здесь не было собственных денег, а вместо них использовалось всё, что имело хоть какую-то ценность – монеты империи, украшения, те же наконечники для стрел. Например, мазанки Шервард частенько обменивал прямиком на необходимую ему вещь, если, конечно, владелец этой вещи был заинтересован в его товаре.
Но сейчас молодой человек ехал в город с особой радостью. Он хотел отыскать какой-нибудь подарок для своей Лойи, которая скоро должна была подарить ему первенца. Как и все мужчины, Шервард громко заявлял о том, что хотел бы получить сына, но в глубине души ему это было совершенно неважно. Они оба ещё молоды и сильны, и у них будет ещё много детей. Даже если сейчас родится дочка – неважно. Значит, сын появится позже. А сам он будет безумно рад и дочери.
Реввиал не походил на города империи. Островитяне не строили высоких домов – им не было нужды жить так тесно. Поэтому приезжие шеварцы между собой называли Реввиал селом, но делали это достаточно тихо, чтобы не услыхали болезненно гордые келлийцы.
Когда телега Шерварда въехала на широкие улицы, вдоль которых стояли добротные бревенчатые дома, он невольно заулыбался, как и всегда. Молодого человека окутал неповторимый запах, царивший лишь здесь. Пахло дёгтем, дымом, сушёной рыбой, навозом, но ко всему этому примешивались ещё десятки слабых запахов, которые и порождали тот чудесный букет, нехарактерный для прочих поселений острова.
То и дело ему встречались знакомые, которых он приветствовал то простым поднятием руки, то радостным возгласом. Иногда Шервард мечтал о том, чтобы переехать сюда, но отец был категорически против, а оставить его на Тробба юноша не мог. Может позже… Он без труда нашёл бы здесь работу, и, конечно, забрал бы с собой сестру, если к тому времени она ещё не найдёт себе мужа.
Течение его радужных мыслей было прервано внезапно.
– Опять привёз свои корзинки? – перед ним стоял немолодой бородатый мужчина, грозно уперев руки в бока. – Такие же дырявые, как в прошлый раз?
– Отчего это мои мазанки дырявые, Косма? – обиженно вскинулся Шервард. – Зачем говоришь это, да ещё так громко? Все знают, что мои мазанки – лучшие!
– То-то же несколько дней тому назад одна из них рассыпалась у меня! – не сдавался тот, кого назвали Космой. – Сперва трещинами пошла, а после и вовсе развалилась! Пересушили вы их, что ли? Или не досушили?
– Мой отец с ребячьего возраста мастерит мазанки! – Шервард пытался не потерять остатки уважительного тона, но обидные слова сильно задевали его. – Он сделал их столько, что из них можно сложить остров! И никто никогда не жаловался на его работу.
– А я говорю, что моя мазанка вся растрескалась! Я бы показал тебе её, да выбросил третьего дня. Но из уважения к твоему отцу я согласен принять от тебя новую за полцены.
Шервард хорошо знал Косму. Он был прижимистым и наглым скупердяем, всегда стремящимся урвать подешевле. Наверное, в Реввиале трудно было сыскать торговца, с которым у Космы ни разу не случилось свары. Молодой человек знал, что отец никогда не допустил бы отправку в город некачественного товара, но он также знал и то, что ругаться с этим прощелыгой – себе дороже. Тем более, что Косма имел неплохие связи на материке, и именно через него Шервард доставал лучшие наконечники.
– Хорошо, Косма, – выдохнув, заговорил он. – Я отдам тебе за полцены, но сверху накинь ещё два наконечника.
– Зачем тебе железные наконечники? – осклабился тот в ответ. – Говорят, крупного зверья в окрестностях не осталось.
– Места надо знать! – отрезал Шервард, стараясь, чтобы в голосе не слышалось слишком уж много раздражительности. – Ну так что?
– Ладно, – чуть подумав, кивнул Косма. – Две мазанки, каждая – в половину обычной цены, и два наконечника сверху.
– Одна за полцены, одна за две третьих, и четыре наконечника.
– По рукам! – легко согласился Косма, не желая испытывать судьбу дальше. – Я подойду позже. Смотри, отложи две для меня!
– Не беспокойся! – кивнул Шервард, думая про себя, как приятно было бы плюнуть в каждую из двух этих мазанок. Но он этого не сделает, потому что тем самым он может подвести не только себя, но и отца.
Однако настроение было подпорчено. Выходит, что одну мазанку он отдал фактически задаром. Шервард знал, что отец одобрил бы его действия – репутация прежде всего. Однако теперь он пытался подсчитать в уме – как сильно это скажется на том, сколько он сумеет выручить, и хватит ли ему средств, чтобы побаловать жену и сестру.
На торговой площади Реввиала у него было своё место, и это знали все. Шервард уже несколько зим занимался продажей мазанок, и хотя он был ещё молод, но уже успел снискать уважение среди других торговцев и покупателей. Парень был хорош собой, сильный и рослый, и к тому же имел ровный и открытый характер, так что за всё это время умудрился не поссориться ни с кем, даже с типами вроде Космы. Многие с удовольствием налили бы ему браги за свой счёт, но Шервард почти не пил; много местных красоток были бы рады отдаться ему, но он очень любил жену и был верен ей.
Шервард любил приехать пораньше – до того, как рыночная площадь наполнится людьми. Он неспешно расставлял мазанки, перекидываясь словами с прохожими, а затем по нескольку раз обходил лотки всё прибывающих торговцев, приглядываясь и прицениваясь к их товару. Так было и в этот раз – когда он остановился у своего привычного места, на площади было всего несколько торговцев, и продавали они, в основном, свежевыловленную рыбу.
Шервард уже знал, что в городе сейчас находятся шеварские купцы – он видел их корабль, стоящий недалеко от берега. И это была добрая новость – с материка обычно приходили самые лучшие товары. К примеру, те же наконечники для стрел он вполне мог бы выменять у заморских, наплевав на Косму. Но делать этого он, конечно, не будет – шеварцы приходят и уходят, а Косма останется здесь, и плевать на него – всё равно, что плевать в колодец. Однако, если торговля будет удачной, пожалуй, в этот раз он действительно найдёт какую-нибудь милую безделушку, чтобы подарить её Лойе.
Постепенно торговцы всё пребывали. Появились и шеварские, выделяясь на фоне островитян. Молодой человек пару раз уже прошёлся мимо их лотков, стараясь не проявлять излишнего интереса. Он хорошо знал эту братию – дай им только понять, что тебе что-то нужно, и они тут же сдерут с тебя втридорога! Шервард всё равно останется в Реввиале как минимум до завтра, вот тогда и наступит время поторговаться.
Ещё через пару часов площадь уже была заполнена людьми. Здесь были не только жители города – в дни, подобные этому, в Реввиал собирались островитяне изо всех окрестных деревень. Это было замечательное время – нельзя сказать, чтобы Шервард тяготился тишиной и малолюдьем родной деревни, но этот гомон и пестрота толпы нравились ему определённо больше.
Здесь он был в своей родной стихии, одинаково приветливо болтая и с покупателями, и с обычными прохожими, которые ничего у него покупать не собирались. Весёлый хохот гулял по всей площади, но в окрестностях лотка Шерварда он задерживался чаще и охотней.
– Ничего себе! – присвистнул вдруг Шервард. – Лебланд, ты что ль?
– Привет-привет, приятель, – лучась самодовольством, к нему подходил рослый молодой воин. – Я тебя издали услыхал ещё, вот решил подойти поздороваться.
Лебланд был давнишним знакомцем Шерварда – он был из другой деревни, но они частенько встречались во время ярмарок, где Лебланд торговал шкурками и вяленым мясом. Несмотря на то, что и сам Шервард иной раз привозил шкуры на продажу, конкуренция не сделала их недругами – напротив, они довольно быстро сошлись и стали хорошими приятелями. Оба были примерно одного возраста, оба имели лёгкий и общительный характер, да и на торговой площади они располагались неподалёку друг от друга. Кстати говоря, Шервард сегодня уже успел отметить, что место охотника пустует, и решил, что тот, должно быть, не приехал из-за того, что не сумел добыть достаточно шкур на продажу.
Увидеть этого балабола с боевым топором за спиной и с кожаным наручем, который могли носить лишь воины, стало огромной неожиданностью для Шерварда. Но, разумеется, он и не подумал о том, что Лебланд просто вырядился так, чтобы покрасоваться перед народом. За подобное его ждало бы весьма тяжкое наказание. Ношение наруча обычными людьми, не имеющими на это права, почиталось весьма тяжким преступлением на Баркхатти.
– Ты теперь воин?.. – всё ещё не вполне доверяя своим глазам, спросил Шервард, когда приятель подошёл вплотную и они смогли обменяться приветственными хлопками по плечам.
– Как видишь! – даже не пытаясь скрыть самодовольство, ответил Лебланд, поднимая руку, чтобы кожаный наруч с металлическими заклёпками оказался на уровне лица собеседника. – Я теперь на драккаре ярла Желтопуза.
– Как ты туда попал? – Шервард не знал такого ярла, но это было и неудивительно для простого селянина.
– А ты что же, не слыхал, что вокруг творится-то? – с видом полного превосходства над приятелем, поинтересовался Лебланд.
– Кое-что слыхал, – неопределённо дёрнул плечом Шервард, не знавший ровным счётом ничего, но не желавший ударить в грязь лицом. – Смотря про что ты говоришь.
– До вашей глухомани, я смотрю, новости не доходят! – хохотнул Лебланд. – Слушай, бросай ты это всё, да пойдём поболтаем.
– Я хотя и говорю всем, что мои мазанки сами себя продают, но ты же понимаешь, что это на самом деле это не так?
– Да ничего! – отмахнулся новоиспечённый воин. – Оставь, никуда они не денутся! После продашь! Потолкуем подальше от лишних ушей.
Шерварду показалось, или же Лебланд при этих словах как-то странно зыркнул глазами в сторону шеварцев? Надо сказать, что он был донельзя заинтригован, а ещё ему не терпелось узнать, как этот проныра вдруг умудрился сделать такую карьеру за столь недолгий срок. Сейчас, глядя на свои нераспроданные мазанки, Шервард не мог не ощутить укола досады. Ещё несколько лун назад они с Лебландом вместе стояли тут, пытаясь всучить покупателям свои товары, а теперь у того есть кожаный наруч!.. Да, ему было совершенно необходимо узнать все подробности!
Кивнув, он позволил приятелю повести себя через толпу к одному из кабаков, расположенному здесь же неподалёку. Шервард нисколько не переживал за свои мазанки, оставляя их без присмотра. Он точно знал, что здесь с ними ничего не случится. И не столько потому, что все обитатели Баркхатти были кристально честными – просто он понимал, что мазанку за пазуху не сунешь и тайком не утащишь. Здесь повсюду были его знакомые и приятели, и уж они бы не допустили, чтобы кто-то обокрал Шерварда.
Лебланд затащил товарища в свой излюбленный кабак, где первым делом отыскал взглядом место подальше от остальных посетителей. Впрочем, здесь были всё сплошь местные островитяне, и их он, похоже, не так таился, как заморских купцов. Новоиспечённый воин жестом попросил принести ему кружку эля. Шервард было мотнул головой – у него была нераспродана ещё добрая половина товара, так что нечего было мутить голову, но его приятель и слышать ничего не хотел, поэтому оттопырил два пальца. Трактирщик понимающе кивнул.
– Ты так и собираешься до конца дней продавать мазанки и гонять тощих косуль по лесам? – словно с укором проговорил Лебланд, будто пеняя другу за то, что тот отказывается выпить среди бела дня. – Это то, что тебе нужно?
– Нечасто мы выбираем свою долю, – чуть меланхолично отвечал Шервард, хотя на самом деле он горел нетерпением узнать, что же собирается поведать ему приятель. – Обычно это она выбирает нас.
– Восславь Воина, дурилка! – рассмеялся Лебланд в ответ. – Настали другие времена, и теперь любой, если он не губошлёп вроде тебя, может сам выбрать свой путь!
– Хочешь сказать, меня тоже могут принять в дружину? – против воли, глаза Шерварда загорелись огнём.
– Слыхал про ярла Враноока?
– Кто ж о нём не слыхал! – с почти благоговейным почтением ответил Шервард.
Ярл Враноок действительно довольно громко заявил о себе несколько зим назад, когда объявил на Совете ярлов, что хочет претендовать на титул конунга – верховного правителя Баркхатти. Это вызвало брожение в умах. Несколько раз за долгую историю вольного острова келлийцы избирали себе конунгов. Обычно это было во времена суровых испытаний или больших войн. И, как правило, отказывались от них, едва лишь наступали времена поспокойнее. Кланы не слишком-то охотно подчинялись кому-то постороннему, да и ярлы с трудом терпели даже чужих советов, не говоря уж о приказах.