Тот взгляд поднимает, и не моргая в глаза прямо глядя, цедит сквозь зубы:
– Не рыжий, а Сергей Дмитриевич для тебя!
ВДВ-шник сперва немного опешил, но сразу же в себя пришел, обрадовался даже:
– О, – говорит, – совпадение какое! А меня Дмитрий Сергеевич, как раз! – и в бубен Рыжему, раз-второй, а другие толпой уже Точило пинают по почкам, в кустах.
Валерик рассказывал потом, что когда услышал это "Сергей Дмитриевич", у него, конечно, душа в пятки сразу прыгнула, но так весело на ней стало в тот момент, что аж пятки те защекотало. Он, конечно, понял, что сейчас их будут безбожно лупить, но выступил Серега ох как достойно. Будет что рассказать, если насмерть не забуцкают.
Короче, изметелили их нормально так – почки отбили, носы расковыряли, зубы не повыбивали, но поскалывали передние. Поджопников дали на ход ноги и наши герои дальше пошли в Степанчиково. Мост миновали и сидят умываются в реке, кровь сплевывают. Из темноты силуэт вырисовывается. Присмотрелись, Дядя Коля Жаворонок – наш местный алкаш деревенский, из мужиков. Думают, хоть бы этот стороной прошел. Фиг вам, заметил их, подходит. Мол, что да как? Кто обидел? Ну, парни нехотя рассказывают. Жаворонок в героизм, типа, охренели они что ли совсем, в нашей деревне наших хлопцев трогать! Пошли, мол, мстить сейчас буду за вас! Рыжий с Точилом не горят желанием! Дядя Коля орать! Ну, пошли, ладно…
Мост назад перешли. Жаворонок без разговор "мельницу" включает руками – троих за минуту в глубокий нокаут отправил. Фаустов с ним "раз на раз" вышел. Мужик его тоже забивать начал сперва, но тут у молодого, видимо, в голове ВДВ, Чечня и т.д. Какой-то немыслимый крик издает, и из стойки, с вертухи Жаворонку в "щи". Тот как стоял, так плашмя и упал без сознания! Рубаха на нем была, только пуговицы на ткани воротника остались висеть, словно галстук на голое тело надет. Рыжий с Валериком его за руки схватили и опять бежать на другую сторону моста. Ничего, очухался, даже вроде забыл что случилось и пошел дальше самогонку искать в своем "галстуке". Мы еще долго потом его за глаза "галстуком" звали, смешно же!
А Фаустова этого зарезали лет через пять в пьяной драке на кухне дома в его Красном Знамени.
А Дядя Коля Жаворонок года через два сел в свою шестерку кофейного цвета, приехал на пост ГАИ и говорит:
– Хочу заявление написать! У меня машину угнали!
ГАИ-шники:
– Хорошо! Какая марка/модель?
– Шестерка кофейная!
А сам в ней сидит! Они его вытащили. Скрутить смогли (он тогда ослабел уже сильно) и отправили в "дурку" его лечиться от белой горячки.
Там Колюху так пролечили, что вышел он овощем полнейшим, а через пару месяцев вновь "прикладываться стал". В общем, года не прожил и помер.
Глава 4. Что есть я?
Кто я? Что я? Нам всем рано или поздно приходит в голову этот вопрос, не так ли? Блин, да нет, не так! Мне вот, например, не приходил и не приходит… Это в фильмах, в книгах герои терзаются внутренними метаниями, пытаясь осознать смысл своего предназначения! Они бросаются из крайности в крайность в осмыслениях и переосмыслениях собственной значимости для истории. И в этом нет абсолютно ничего плохого! Ведь, искусство во многом тому и служит – поиску смыслу жизни, осмыслению истинных ценностей и прочим интеллектуально-духовным догматам. Но это – искусство – язык аллюзий и аллегорий, метафор и гипербол! В реальной же жизни ничего этого нет. По крайней мере, в моей реальной жизни не происходило. Метаний и страданий, стремлений и полутонов, конечно, хватало, но они, как бы это правильно донести, не были духовными и высокопарными, а наоборот, скорее необдуманно-действенными, если существует такой термин. То есть, что я хочу донести, я никогда не сидел и не раздумывал о жизни на предмет – кем я стал, кем я хочу стать, что будет со мной через год, пять лет и тому подобное. Более того, я даже о выборе профессии никогда не задумывался. Я просто просыпался каждый день, зачастую желая чтобы он поскорее закончился. У меня были какие-то увлечения, но серьезно чем-то я никогда не интересовался.
Родители мои развелись, когда мне только-только исполнилось шесть лет. Я не чувствовал себя по этой причине каким-то обделенным или ущербным. Наверняка, большинство моих одноклассников тоже росли в неполных семьях, но я этим как-то особенно не озадачивался. Просто, когда в одном из младших классов меня повели к школьному психологу, я упорно рассказывал ей о том, как мы живем дружной семьей – я, брат, мама и папа, все вместе и даже расписывал – кто за что отвечает в хозяйстве. Уже много позже до меня дошло, что я и попал-то к ней только по той причине, что рос не в полной семье. А еще намного позже мне довелось узнать, что неполные семьи являют собой особую группу риска для детей. Вот в таких рисковых условиях я рос и взрослел.
Мама моя растила меня одна. Отец не то, чтобы не хотел помогать, но мать всячески вычеркивала его из нашей жизни, а потом он видимо и сам, устав биться в закрытую дверь, смирился с этим и не перестал навязываться. Мама много работала. Она – участковый врач. По причине того, что ребенком я был капризным и балованным (родители же сражались на ранних этапах за пальму первенства моего благоволения), в ясли, а тем более в детский сад, я ходить отказался после двух попыток привода туда. Я выл, кричал, ныл, канючил, после чего мама бегом возвращалась за мной и уводила с собой. Так как, вести меня было особенно некуда, она брала меня с собой на прием в поликлинику или на обход вызовов по участку. Я за это время насмотрелся на больных бабушек-дедушек сполна. Конечно, я плохо помню то время, но в памяти навсегда осталось мамино чуткое отношение к каждому своему пациенту. Всех она знала по имени-отчеству и каждый норовил подольше порассказывать ей о своих личных проблемах: про соплячек – внучек непутевых и пятидесятилетних сыновей на выданье! Мама всех слушала и всем сопереживала, поэтому рабочие смены ее длились дольше других – зачастую до самой ночи.
В школу меня отдали с шести лет. Я был в классе семилетних самым младшим, что меня, опять-таки, не сильно беспокоило. Я довольно быстро влился в коллектив, несмотря на то, что ни одного человека там не знал, а многие уже были знакомы по яслям-садикам.
Забирала меня чаще всего из школы бабушка – мамина мама. Она также была врачом, только хирургом, но к тому времени уже вышла на пенсию и подрабатывала в приемной комиссии военного комиссариата. Если кто-то не знает чем занимается хирург в данном учреждении, то расскажу: он говорит призывникам снять трусы и смотрит все ли нормально с их писями, открывается ли головка члена и прочее. Короче, мне шестилетнему, бабушка покупала пакет кураги (как сейчас помню), сажала рядом с собой и разрешала рисовать пока она проводит осмотры. Мне было дико стыдно там находиться, а парням раздеваться перед каким-то краснеющим школотроном, жующим курагу и не знающим куда деть глаза от их междуножных змей.
А, вообще, бабушка была классная. Она никогда не ругалась, научила меня играть в карты, шахматы и шашки, разрешала рубиться в "Денди", хоть и боялась за посаженный кинескоп древнего телевизора ВЭПС, который они с дедом по-стариковски называли ВЕПС. В итоге их драгоценный ВЕПС переиграл и уничтожил мои глаза. Примерно в то время я начал терять зрение и к середине средней школы уже практически ничего не видел без очков. Надевал я их только на уроках, так как западло быть на переменах "очкариком – в жопе шариком", но передвигался я без очков, в основном вслепую, а товарищей различал, в большинстве своем, по силуэтам! Только к концу школы и уже позже, в институте, я забил на стеснение и начал носить очки на постоянной основе. По причине развившегося к тому времени алкоголизма, я довольно часто менял различные оправы. Но об этом потом…
А зачем я вообще пишу эту главу? Да просто потому, что за все время школы, за все десять лет, никому из родителей или просто родственников, которые всегда с радостью вписывались в мое воспитание, ни разу не пришла в голову мысль спросить меня – кем я хочу стать? Все так носились со мной, проявляли максимум ответственности, чтобы я не простыл, хорошо учился, позже старались оградить меня от тлетворного влияния друзей и улицы, что за всей этой суетой позабыли о том, что помимо деструктива существует и конструктив! Ни разу никто не задался вопросом моих интересов, стремлений, желаний. Всем было плевать на то кем я стану. Видимо настолько плевать, что и я как-то неосознанно решил, что это не так уж и важно. Я жил без мысли о том, что когда-то придет момент взросления, выбора жизненного пути… Наверно поэтому я и не получил интересующей меня профессии, не понял чем именно хочу заниматься в жизни, не отпускал детство намного дольше сверстников… Мне до сих пор постоянно кажется, что вокруг меня взрослые, а я ребенок, даже когда общаюсь теперь уже с младшими по возрасту людьми. Я и сейчас, будучи мужем и отцом, а по совместительству – сыном очень пожилых родителей, не вырос до конца…
Я начал с вопросов – задумывался ли я в детстве о том "кто есть я? или "что есть я?", "кем бы или чем бы хотел стать в этой жизни?", "какой путь избрать для себя, какую профессию?". Отвечаю – нет, не задумывался!
Задумываюсь ли теперь? Да, порой бывает… Вот только в жизни моей добавился вопрос, а ответов как не было, так и нет…
Глава 5. Дуст.
"Дуст" всегда был падок на разного рода увеселяющие средства. Чего он только не пробовал: от чифира до лосьона для бритья, от зубной пасты до гуталина. От всего этого он надеялся получить кайф, а в результате своих экспериментов получил не слабые проблемы со здоровьем, начавшиеся с элементарной дистонии (мотор начал барахлить с малых лет) и закончившиеся… Точнее вообще не закончившиеся, а только приумножающиеся.
Но обо всем по порядку. С Дустом у меня связано много забавных воспоминаний. Вообще, он был довольно комичным персонажем, со всеми этими своими самодельными наркотиками и алкоголизмом, но есть один момент связанный с ним, который остается в памяти любого человека.
Дуст раньше жил в Туле (поэтому на районе, где я гулял в юности его все называли "Туляк", а "Дустом" его прозвали мои одноклассники, точно уже не помню почему). Он неплохо учился и даже, вроде как, закончил школу с серебряной медалью. Но потом в его жизни произошла трагедия – умерла мама и Роман (так его звали на самом деле) был вынужден переехать к отцу в Нск. Его "папаша был хронический алкаш" (с) "Сектор газа" и собственной квартиры не имел, а проживал, в свои весьма почтенные годы, у мамы – бабушки Дуста – бывшей школьной учительницы на пенсии. Ох, сколько же крови они попьют этой несчастной старушке прежде, чем она "покинет этот говенный мир" (с) "Харли Дэвидсон и ковбой Мальборо"…
Оказавшись без маминого надзора и опеки, Дуст, по живому примеру районного алкаша – Дяди Саши (кодовое имя "Руди Бананчиков"), который по совместительству являлся его батей, начал веселиться совсем не по-детски и благополучно вылетел с первого же курса местного института, в который поступил еще при жизни матери.
Почему "Руди Бананчиков"? Надо сказать, что я вообще огромный любитель подгонять кому-нибудь "погремухи", а мой лучший друг Вова всю жизнь меня в этом поддерживает. Итак, на Sony PlayStation 2 была отличная игра от ROCKSTAR – "THE WARRIORS", по мотивам легендарного фильма Уолтера Хилла. В игре есть режим файтинга, где можно выбирать любую банду или отдельного персонажа и просто махаться с другой бандой или персонажем. И вот, там существует банда БОМЖей, а самый главный в их команде – Руди, БОМЖ – алкаш с бумажным пакетом на голове, который в основных миссиях появляется лишь раз, чтобы за вознаграждение в четверть бутылки виски позволить отработать на себе серии ударов новичку. Характерен этот герой тем, что когда его выбираешь, управление на джойстике практически не работает. После любого толчка Руди не остановить, он уплывает вдаль, словно корабль, по инерции, и можно не ломать пульт, команды все равно не подействуют. Он мертвецки пьян и не контролирует свое тело. Вот с этим весельчаком ассоциировался у нас папаша Дуста. А почему "Бананчиков"? Как-то. завидев в магазине и признав в нас друзей сынка, Руди, со своей бандой бедолаг, застеснялся брать только самую дешевую водочку, а на показ широким жестом потребовал для себя и своих друзей на закуску парочку самых вкусных "бананчиков". Отсюда к его придуманному имени добавилась не менее изящная фамилия. Образ, наконец, стал завершенным.
И вот, благородное семейство воссоединилось, приступив ко своим безумным пляскам. Руди на пару с Дустом запустили безумный квест по поискам выпивки и развлечений, бабка Дуста (она же мать Бананчикова) – миссию по противодействию пробивания социального дна сыночком и внучком.
Я помню один раз, без задней мысли, попросил у Дуста почитать "Божественную комедию" Данте Алигьери, а через два дня, уже он, извиняющимся тоном просил вернуть ее. Понятно, что я не успел прочесть и четверти за такое короткое время и на резонный вопрос: "Что случилось?", Дуст начал мяться, мол "бабушка очень недовольна исчезновением книги". Я, конечно, вернул, только потом узнав, что неплохая библиотека, занимавшая одну из стен зала "сталинки", принадлежавшей бабушке Дуста, была малой частью прежнего ее собрания книг. Львиную же долю уже пропили сын с внуком, а оставшуюся часть они вынесут несколько позже…
Я познакомился с Дустом спонтанно, в компании, как в те совсем уж подростковые годы происходило большинство знакомств: подали руки друг другу, перекинулись парой слов, а на следующий день уже заходишь и зовешь гулять.
Он по человеческим своим качествам был совсем не плохим парнем – добрый, простой и открытый, никогда не жадничал, всегда готовый поделиться тем немногим, что имел, будь то, последняя ложка картофельного пюре или половина сигареты. В общем, мы как-то сразу сдружились и начали проводить совместный досуг.
Мне было, наверное, лет тринадцать или четырнадцать, не помню точно. На улице стояло лето. Умерла в то лето мама моего отца – бабушка Валя. Я, конечно, любил ее, хоть и общался с бабулей очень редко. Мама ограничивала мои контакты с отцом и его родственниками после развода. Я тайком виделся с ними, но старался минимизировать эти встречи во избежание негативных последствий для себя со стороны матери. Ясное дело, она бы меня не выпорола и не лишила чего-то там, типа карманных денег (а мне их никогда и не давали), но могла "обидеться". Мама всегда ОБИЖАЛАСЬ. Общаешься с отцом – обижаешь ее, плохо учишься – обижаешь, не так посмотрел – обида. Наверно, поэтому меня постоянно по жизни, даже до сих пор, преследует неосязаемое чувство вины. Я всегда чувствую вину за свои поступки, зачастую не будучи ни в чем виноватым. Стоит мне даже сейчас закурить сигарету, внутри меня гложет, пусть небольшая, но крыска вины.
Вот, бабушка умерла и я поехал в субботу, из деревни в город, на ее похороны. Сходив туда и соблюдя все ритуалы, я пересекся со своими друзьями, которые весело проводили лето в Нске. Компания за время моего пребывания на даче разрослась. В нее прибыли девчонки из старших классов нашей школы, которых прежде я считал очень взрослыми и боялся с ними даже заговаривать. Надо сказать, что абсолютно все в моей компании были старше по возрасту. Я как-то всегда общался со старшими. Ранее я упоминал, что пошел в школу с шести лет и был самым маленьким в своем классе, но в компании гулял с еще более возрастными ребятами, нежели учился. Все они были минимум на два года старше меня, а в основной своей массе и еще взрослее.
Так вот, лето, старшие парни – друзья, крутые девахи, водочка-самогоночка. После похорон бабушки я, конечно, затусил в этом городском Раю, коим на тот момент мне показалась вся эта движуха. Благо, мама была в деревне. Она всегда работала, но на каждые выходные уезжала на дачу помогать своим отцу с матерью, а также повидать меня. Мама добиралась по два часа на автобусе, но всегда везла огромные сумки гостинцев. Многие ребята из полных семей не получали столько вкусностей, которыми мама баловала меня – и южные фрукты, и "сникерсы" – "баунти"– "натсы", и растворимые соки, модные в то время, да и много чего еще. Мама очень хотела, чтобы я не чувствовал своей неполноценности из-за взросления в неполной семье и, вероятно, этими дарами хотела показать мне и остальным, что мы ни в чем не нуждаемся.
Оставшись дома один на все выходные (старший брат к тому времени уже съехал от нас), я так проникся романтикой свободной жизни, что, не помню уж как, но уломал маму приезжать в город на каждые выходные. Она, конечно, была против, но, как бы странно это не звучала, в конечном счете пошла мне навстречу, и это лето мы так и двигались – мама в субботу утром из города в деревню, я в то же самое время из деревни в город, а в воскресенье вечером – наоборот. Мама, однозначно, очень сильно скучала по мне (она всегда меня неимоверно любила – я поздний ребенок, она родила меня в тридцать восемь лет, таких, говорят, любят вдвойне). Мне же скучать не приходилось! Я полностью погрузился во "взрослый", как мне тогда казалось мир, с его бесконечными пьянками и гулянками.
И вот во всей этой веселой, в основном ночной жизни, самым верным сподвижником мне стал ни кто иной, как Дуст. И понятно почему: все-таки остальные, хоть и гуляли допоздна, но все же имели обязательства перед родителями по возвращению к определенному часу. Дусту же было индифферентно, как и мне, остававшемуся в квартире в гордом одиночестве. Мы с Дустом гуляли до утра, заливая наши задушевные беседы вонючим дедовским самогоном на димедроле, от которого не столько пьянели, сколько засыпали.
Дуст, как и многие мои друзья в то время, жил на районе, который гордо именовался в народе "пьяным углом". Примечателен он был тем, что там почти в каждой квартире продавали самогонку, а на первом этаже двухэтажного барака в центре города, построенного еще пленными немцами после Второй Мировой Войны, располагался притон алкоголиков-наркоманов, где "24 на 7" не прекращались застолья деклассированного элемента.
В одну из летних суббот Дуст притащил в мою пустую квартиру двух девиц. Вот это да! У меня дома первый раз были представительницы противоположного пола, заявившиеся в гости именно ко мне! Помню, что звали их – Олеся и Таня. Олеся была бывшей девушкой Дуста, с которой он пытался восстановить утерянную искру отношений, а Таня – подружкой еще одного товарища, но в тот вечер положила глаз на меня! Обе они были страшненькие и не очень ухоженные, этакие малолетние потаскушки. Они, вроде, тоже были старше меня на пару лет. Мы долго дегустировали вкусную самогонку, курили в лоджии, вдыхая теплый летний ночной воздух, а потом попарно разошлись по комнатам (благо у нас с мамой была "двушка").
Точнее целоваться и трогать друг друга за всякие интересные места мы с Таней начали еще в зале, когда Роман с Олесей уходили ненадолго за новой порцией спиртного. По их возвращению, мы с моей соблазнительницей удалились в спальню. Я понимал, что сегодня ночью мне суждено стать мужчиной и торопился залезть Тане в трусики, но она почему-то не спешила пускать меня туда, постоянно отводя мою ладонь от запретной зоны. Я ничего не понимал, так как своими губами она не отрывалась от моих губ, жадно засовывая язык мне в рот. Наконец, после пресечения очередной попытки проникнуть в ее "запретную зону", девушка сообщила мне, что у нее "эти дни". Я был абсолютно не искушен в подобных делах и со всей наивностью спросил:
– И что, получается нельзя?
– Почему нельзя, – загадочно улыбнулась Таня, – можно, но только осторожно, если тебя это не смущает!
Меня вообще ничего не смущало – я был пьян и хотел попробовать женщину. И я ее попробовал – и сверху и снизу. Конечно, я был неловок и откровенно тупил во многих моментах, но на мое счастье партнерша оказалась намного опытнее и уверенно координировала все мои действия. Достичь апогея, насколько я помню, в ту ночь мне не удалось, а Тане вроде бы удалось, а может она правдоподобно имитировала. Не знаю. Мне было все равно. Примерно минут через тридцать – сорок моего первого акта взрослой любви я настолько устал, что обнял свою "первую леди" и уснул мертвецким сном.
С утра я проснулся полностью разбитым и опустошенным. Настроение было ни к черту. Ничего не хотелось. Я поспешил разбудить всех моих гостей и выпроводить их поскорее из своей квартиры. Мне это удалось довольно быстро. Все трое молча оделись и попрощались со мной в дверях. Таня, шедшая чуть позади, игриво ущепнула меня за живот и подмигнула. Больше ее я ни разу в жизни не видел. Только, убираясь после ухода гостей, я вытащил из-под кровати ее трусы с прокладкой на них, которые она упорно разыскивала все утро. Я положил их в целлофановый кулек и отнес, вместе с остальным мусором, в мусоропровод.
Вот так я стал мужчиной. После того, как я прибрался, настал черед привести в порядок себя. Я набрал ванну и долго сидел в ней, вспоминая произошедшее. Меня мучило чувство вины… Какого-то гиперкайфа я не испытал, соитие произошло не по любви, черт подери, да я видел эту шлюшку первый раз в жизни! Как бы то ни было, но девственность моя была потеряна, я полноправно вступил в мужицкие права, а инициатором этого оказался ни кто иной как Дуст.
Кстати, интересный момент, я совершенно не помню как выглядела сделавшая меня мужчиной девушка. От слова "совсем"! И это не потому что прошло больше двадцати лет. Мне кажется я забыл ее черты сразу же, ну максимум на следующий день, настолько мне было на нее все равно, хотя, казалось бы, должен был запомнить на всю жизнь! И я запомнил, только сам момент, но почему-то не ее. Да и момент был какой-то скомканный и, если честно, ничего для меня не значил. Только как-то муторно было вспоминать все это, сидя в ванной, да и чувство вины (видимо потому, что не по любви произошел моей первый раз)…
А с Дустом мы продолжали дружить. Он пару раз сообщал, что Таня спрашивала про меня и передавала приветы, но я ничего не спрашивал и не передавал в ответ, так как совсем не хотел ее больше видеть, к тому же очень скоро в моей жизни случилась первая большая любовь…
