– Достался тебе инвалид.
Светлана обняла мужа со спины, положив ему голову на плечо.
– Не терзай себя, будь как будет. Насмотришься на детишек в школе и сто раз подумаешь, стоит ли их заводить.
– Ты же говорила, что они тебя слушают.
– Слушают да не все же.
– Надо врачам показаться. Я в Ленинграде врача найду хорошего.
– В Ленинграде. Как там хорошо.
– Хотела бы в нём жить?
– Конечно.
– Так и будет.
– Не говори ерунды.
Скоро Сергей нашёл в Ленинграде врача, занимавшегося проблемами бесплодия. Врач назначил ему и Светлане сдать анализы. После их результатов он сказал Сергею:
– Точно я не могу сказать, в чём проблема вашей бесплодности, но боюсь всё дело в вас, молодой человек.
– Я так и думал, – опечалился Сергей.
– Не отчаивайтесь – это не стопроцентная невозможность иметь детей. У вас сперма не очень высокого качества, но, возможно, дело не в ней. Попробуйте найти другого специалиста.
Сергей рассказал всё, как есть Свете. Света только улыбнулась.
– Я люблю тебя всё равно.
– А дети?
– Дети должны рождаться только в любви, а не потому чтобы было, как у всех.
Однажды Сергею предложили поехать в командировку в Мозамбик. Он был коммунистом и находился на хорошем счету у начальства. Платить обещали большие деньги. За год или два можно было накопить приличную сумму.
– Мы купим кооператив в Ленинграде и твоя мечта сбудется, – порадовал жену Сергей.
– Мозамбик? Африка? Там не воюют случайно?
– Я же не воевать еду, а помогать строить новую жизнь людям.
– Я еду с тобой.
2
Пленники, погоняемые повстанцами, брели по саванне второй день. Помимо жары с севера повеяло дымом. Люди жгли растительность, чтобы избавиться от мухи цэцэ, которая была переносчиком опасных болезней. Дышать было тяжело и повстанцы сделали поворот на юг. Дошли до табачного поля, прошли через него, потом прошли сквозь поле с кукурузой и вышли к поселению с пятью хилыми хижинами. Домами эти сооружения назвать было трудно. Стены этих полушалашей-полудомов были сложены из веток, так что сквозь их щели проходил свет. Одно жилище было построено более основательно. Стены его были обмазаны глиной, в единственном окне виднелось стекло. Крыша же была выложена из веток, как и у других бедных домишек. На окраине деревни повстанцев и пленников встречал мужчина такой худой, что у него все его рёбра заметно выступали, а живот впал. Он был голый, между ног-палок безвольно болтался увесистый детородный орган. На плечах его было накинуто что-то вроде платка, которым возможно он иногда прикрывал стыд. Этому мужчине было пятьдесят два года. В поселении находилось ещё девять человек, включая детей, некоторые из которых также ходили нагишом, не пугаясь ни белых людей, ни своих сограждан в военной форме. Пленники расположились группками на окраине деревни. Они весь день ничего не ели. Солдаты принесли им кукурузной похлёбки и воды. В то время как деревенские зарезали для вояк двух кур.
Алешков, Ломовский, Скороспелов и Фролкин сидели и ели, сбившись в группку. В трёх шагах от них у коряги расселись Улыбин, Табатадзе, Янушев и ещё трое геологов.
– Как можно есть это дерьмо, – сетовал Янушев.
– Ешь же, – заметил Табатадзе.
– А куда деваться – неизвестно будут ли завтра кормить.
Солнце стало уходить за горизонт. Охрана расположилась бессистемно. На пне у домика сидел солдат с сигаретой в пятнадцати метрах от пленников. С другой стороны метрах в тридцати ходили то по двое, то по одному вояки с автоматами. Временами за советскими следил только кто-то один с места, которое можно было бы назвать пост на пне за домиком.
– Охрана слабая – надо бежать, – поделился своими мыслями Алешков.
– А, если пристрелят? – усомнился в разумности идеи товарища Скороспелов.
– Нас и так пристрелят, – заметил проходящий мимо них техник Рыжков.
– Не неси чушь, Герман, и не пугай товарищей почём зря, – осадил его Улыбин.
– Ты испугался больше других, – упрекнул его Ленивцев, пришедший к компании Алешкова и севший к ним. – Куда побежим?
– Кукуруза. Ночью. Охрана будет спать по-любому. Мы по-тихоньку проползём к кукурузе и через поле проберёмся обратно, – сказал Алешков.
– Обратно? Мы прошли уже километров тридцать или сорок; ни дорог, ни каких-то знаковых примет не запомнили, за что мог бы глаз зацепиться. Саванна, одна саванна и всё, – заметил Скороспелов.
– Нам надо идти на запад. Так мы дойдём до океана, – предлагал Алешков.
– Это безумие – у нас нет ни еды, ни карты. Как мы доберёмся до своих? – Улыбину не понравилась эта идея.
– И потом, где тут свои, а где не свои? Какую местность контролируют повстанцы? Может быть, они уже захватили власть в стране или близки к этому, – предположил Янушев.
– Фёдор, не наводи тоску, – упрекнул его Улыбин. – Посмотри на них, какая им власть? Нас скоро освободят. Поверьте. Нас разыскивают правительственные силы. И Союз уже подключился к тому, чтобы нас спасти. Я уверен в этом. Надо только потерпеть два-три дня, – успокаивал товарищей Улыбин. – Нас обязательно спасут.
– Ага. Два дня уже прошло. Где доблестная армия Мозамбика? Вы все видели, как сбежала наша охрана, когда повстанцы напали на рудник? Вы как хотите, а я сбегу, – стоял на своём Алешков.
Стемнело. Где лежали советские пленники была чёрная темень, только в поселении горели несколько керосинок.
– Видите охрану? – шёпотом спросил Алешков Скороспелова и Ломовского.
– Ничего не видно, – ответил Ломовский.
– Бежим, пока у нас есть шанс, – звал товарищей с собой Юрий.
– Мы не знаем пути, вдруг заблудимся или набредём опять на повстанцев, – сомневался Скороспелов.
– А ты? – обратился к Ломовскому Алешков.
– Не уверен, что это разумно, – сказал тот.
