Махно II. Пропавшая выставка

Иисус сказал:

« …Ищите, и обрящете,

толците, и отверзется…»

ГЕЛЕНДЖИК

1983год

«Железная Белла»

I

Геленджик, середины восьмидесятых годов, являл собой великолепную жемчужину в ожерелье черноморских курортов Краснодарского края, хотя и был менее раскручен и популярен, чем такие известные советские здравницы, как Сочи, Ялта и Анапа. Геленджик получил известность и «особую славу», благодаря истории с «Железной Беллой».

«Железная Белла», Бе́рта Нау́мовна Боро́дкина (урождённая Король,1927—1983)  советский деятель торговли, директор Геленджикского треста ресторанов и столовых. Заслуженный работник торговли и общественного питания РСФСР. В 1982 году она была арестована и в этом же году осуждена и приговорена к смертной казни путём расстрела по так называемому «сочинско-краснодарскому делу». В августе 1983 года приговор был приведён в исполнение в Новочеркасской тюрьме. Бородкина, одна из трёх женщин в СССР, в отношении которых была применена мера высшей социальной защиты, в период с 1960 по 1987 годы »..

Не то, чтобы на каждом углу в Геленджике, шептались по этому поводу, но разговоров было предостаточно, поскольку эта ситуация затронула практически весь торговый мир Геленджика. Говорили много и разное, но больше было слухов и домыслов.

Тему эту подогревало еще и то обстоятельство, что одновременно с арестом Беллы, пропал и первый секретарь горкома партии Геленджика, Николай Федорович Погодин. Он вышел вечером и своего дома по улице Советской и направился в горком партии, располагавшийся в те времена на улице Ленина. Однако, на работе он не появился. Утром следующего дня, в срочном порядке были подняты по тревоге все силовые структуры: милиция, КГБ, внутренние войска, и даже были задействованы пограничники. На границе был введен усиленный пропускной режим. Но все усилия были тщетны. Первый секретарь Геленджикского горкома партии исчез бесследно!

Более-менее достоверную историю, поведал мне, мой товарищ Гена Сокирко, а он был близко знаком с Бородкиной. С Геной мы случайно встретились на Геленджикском базаре.

Геленджикский базар конца лета, без преувеличения, изобиловал кавказскими ароматами и яствами. Здесь было всё, или почти всё. Бабульки, гречанки, торговали солениями и пряностями. В огромных эмалированных кастрюлях, источая неповторимый аромат маринадов и специй, нежились фаршированные овощами, помидоры и баклажаны, которые на местном жаргоне, назывались «синенькими». Хрустели, как снег под ногами, соленые огурчики и маринованная капуста «чам-ча». Домашняя аджика была нескольких сортов, а продавалась она в бутылочках из-под пепси колы. В них же продавали и всевозможные соусы, от жгучего «кавказского», до терпко-кислого «ткемали». Ярко зелёными курганами, на прилавках лежала свежайшая зелень от укропа, кинзы и петрушки, до цицмаки, регана и тархуна. Лавровый лист продавали прямо с ветками. Из-под прилавка, можно было продегустировать домашнее вино и чачу.

Фрукты и овощи были наисвежайшие, как правило, утреннего сбора. Виноград переливался всеми цветами виноградной палитры, от бледно фисташкового оттенка, до иссиня черного колера. Величина гранок была так же впечатляющей, некоторые грозди были размером с голову. А мед и варенье, соревновались между собой множеством видов и сортов. Здесь я, впервые, попробовал варенье из грецких орехов и молодых сосновых шишек.

Как семечки, в кульках, торговали черноморскими вареными креветками, здесь же продавали вяленых бычков и ставридку. Про копченую рыбу, без обильного слюноотделения, рассказывать просто не возможно. Копченая скумбрия и кефаль сверкали золотом и перламутром, а толстолобик был настолько жирный, что когда его ели, то жир стекал по рукам.

И вот, среди этого изобилия продуктов и ароматов, нашему взору предстала такая картина. Между торговыми рядами, ни на кого не обращая внимания, гордо вышагивал огромный ворон. Уже потом я узнал, что это местная достопримечательность, ворон «Яша». Птица вела себя, явно, как хозяин. Шел он неторопливо, поворачивая голову, то в одну, то в другую сторону, иногда наклоняя её на бок и как бы присматриваясь к товару на прилавках. Не узрев ничего, на его взгляд, подходящего, он переключил свое внимание на покупателей, и заприметил впереди идущую женщину, которая несла в каждой руке по авоське. В одной были помидоры, огурцы, одним словом овощной набор, а в другой сетке, вместе с бутылкой кефира и буханкой хлеба, находились сосиски, завернутые в бумажный пакет. «Яша», вприпрыжку, но не издавая лишнего шума, устремился вдогонку за женщиной. Подскакав на достаточное расстояние, он стал прицеливаться к сосискам. Изловчившись, и, ухватив за одну из них, потянул на себя. Сосиски дружной вереницей, стали выползать из сетки, удерживаемые мощным клювом птицы. Кто-то из покупателей обратил внимание женщины на этот инцидент, но было уже поздно. Добыча была крепко зажата в клюве ворона. И тут началась погоня. Женщина с криком кинулась за «Яшей», а тот вприпрыжку стал убегать от потерпевшей. Оказавшись на открытом месте, ворон взмахнул крыльями, и был таков, а за ним летела гирлянда сосисок. Наверное «Яша» был умнее вороны из басни Крылова, и ни разу не каркнул, что позволило ему благополучно скрыться с добычей.

II

Вместе с нами эту драму наблюдало множество зевак, и в толпе я не сразу приметил небольшую группу людей, явно не похожих на отдыхающих. В одном из них я, к большой своей радости, узнал Геннадия Сокирко. Он выделялся среди остальных, явно, начальствующим видом, и отдавал какие-то распоряжения, а остальные, внимательно и с достаточным уважением, вслушивались в его слова. Дождавшись небольшой паузы в их разговоре, мы с Мариной подошли к ним. Такую довольную физиономию, мог состроить только Гена. Мы дружески обнялись, я представил ему Марину, как свою жену. Он извинился перед сопровождавшими его людьми, и мы покинули территорию рынка.

Возле ворот его ожидала служебная машина «Волга». Геннадий открыл заднюю дверь, и галантно помог Марине сесть в машину. Я сел с другой стороны, а Гена взгромоздился на переднее сиденье.

– В «Лесное» -, просто сказал он водителю, и машина плавно тронулась с места, увозя нас за город.

Конечным пунктом нашей не продолжительной поездки было кафе «Лесное», расположившееся в живописном месте на берегу небольшой горной речки, с черкесским названием Адэрба. Мы не успели остановиться, как нам навстречу, из кафе, вышел хозяин заведения, не высокий, но толстый армянин. На его лице расплывалась добродушная улыбка, выражавшая не только радость встречи дорогого гостя, но и огромное почтение       к нему.

– Барев дзес, Геннадий Михайлович, джан. Как я рад видеть Вас и ваших друзей. Милости просим. – с неповторимым армянским акцентом проговорил он и развел руки для объятий.

– Без фамильярностей, Эдик, – сказал Гена,

– Организуй нам стол у речки. Ну и, «поляну», по полной программе. -

Минуя летнюю веранду, мы прошли к спуску, и по ступенькам из дикого камня, вышли на берег речки, правда, и речкой, этот ручеек, трудно было назвать. Воды в ней было по щиколотку, но была она хрустальной чистоты, и текла, издавая успокаивающе журчание, перекатываясь через валуны причудливыми гребешками. По дну шныряли мальки гольцов и голопузиков, проскальзывала и молодь речной форели. Марина сняла обувь, и бродила по воде, вдоль берега, обрамленного вязами и зарослями ольхи, наслаждаясь тенистой прохладой небольшого ущелья.

Тем временем, на берегу, в мановение ока словно скатерть-самобранка, появился стол сервированный фруктами и шампанским, не забыли и про бутылочку армянского коньяка. Выпив по бокалу шампанского за знакомство и встречу, Марина, продолжила прогулку по речке, а мы с Геннадием, откупорив коньяк, окунулись в мужские разговоры.

Гена рассказал, что его, с понижением в должности, перевели в Геленджик, директором курортторга. Образовалась такая оказия, вследствие крупного скандала, центром которого стала управляющая Геленджикским общепитом, Берта Наумовна Бородкина, в простонародии «Железная Белла», хотя в действительности не она была ключевой фигурой. Ставки были гораздо выше.

– Первым, в поле зрения сотрудников ОБХСС, по чистой случайности, попал зам. министра рыбного хозяйства СССР Владимир Рытов, – начал свой рассказ Гена.

– То ли по недогляду, то ли по чьему-то злому умыслу, мехсекция (а это четыре железнодорожных вагона-рефрижератора), заполненная трехкилограммовыми жестяными банками с этикеткой «Сельдь атлантическая пряного посола», в реальности же, заполненные черной икрой, была отправлена не в тот адрес. Придя по указанному адресу, получатели груза, вначале обрадовались, столь щедрому подарку. Но сложив дважды два, пришли к выводу, что это «чужой каравай», и рот на него открывать не безопасно. В общем, отправили груз обратно, но, как говорится: «Шило в мешке не утаишь», и информация о пересортице товара, протекла. Этим непременули воспользоваться сотрудники компетентных органов, и материал поступил в разработку сразу двух структур, а именно МВД СССР и КГБ СССР. Нити этого дела привели на самый верх руководства нашего государства. Не буду вдаваться в подробности, скажу лишь то, что на одном из этапов разработки, в поле зрения силовых структур попала Берта Бородкина. Когда копнули глубже, то были в шоке от масштабов хищений, наглости, самоуверенности и безнаказанности фигурантов дела, которое было выделено в отдельное производство. – перевел дух Гена, и налил по очередной рюмке коньяка.

Пока он рассказывал эту криминальную историю, на столе, чудесным образом появились закуски. Марина присоединилась к нам, и мы продолжили застолье. Все выглядело аппетитно, включая армянский лаваш, сыры, зелень, балык и икру. Вкус продуктов, приправленный свежим лесным воздухом, буквально дурманил, возбуждая аппетит, и призывал организм ни в чём себе не отказывать. Закуски менялись, как картинки в детском калейдоскопе, одну бутылку коньяка, сменила другая, холодные блюда сменились горячими закусками. Долма произвела на нас колоссальное впечатление. Она была приготовлена в армянских традициях и подавалась вместе с куриными ножками в нежнейшем чесночном соусом. А налистники – это блинчики, приготовленные не из муки, а из крахмала, с творожной-сырной начинкой, просто сами залетали в рот. Это напоминало эпизод из фильма «Вечера на хуторе близ Диканьки», когда вареники сами заскакивали в рот пузатому Пацуку.

Затем дошла очередь до нежнейшей кюфты, которая без преувеличения таяла во рту. В довершении хоровода гастрономических изысков, на столе появился люля-кебаб вместе со слабо маринованным луком, зеленью и остро-пикантным соусом. Всё это разнообразие армянской кухни и гостеприимства умиляло Марину, и она не переставала восхищаться. Ну, а мы с Геной, не забывали взбодрить наш и без того разыгравшийся аппетит, очередными порциями божественного армянского коньяка. И под этот аккомпанемент кулинарной симфонии, Геннадий продолжил рассказ о «Железной Белле».

– Масштабы воровства поразили оперативников. Воровали все, всё и везде. О других промолчим, остановимся на Берте. Оказалось, что кафе «Волна», расположенное в самом центре геленджикской набережной, полностью работало на Беллу. Сотрудники были оформлены и получали зарплату в тресте столовых, продукты поступали с продовольственной базы, а весь товарооборот, прямиком поступал в карман к Бородкиной. Произведя небольшие подсчеты, получим следующий результат. В день кафе обслуживало, в среднем, три тысячи посетителей, средний чек составлял трирубля, сезон продолжался сто дней. Получается, около миллиона рублей, оседали за сезон, в кармане Берты, только с одной этой «точки». Кроме того, все заведующие производством, бармены, буфетчики, заведующие складами, ежемесячно несли «дань», что составляло «не малую» сумму. Были и не учтенные свинарники, «левые» спиртные напитки, и прочее и прочее. И это была только верхушка айсберга.

А, те махинации, что проворачивала Бородкина с Минрыбхозом, были в разы больше местных доходов, но они покрыты тайной, в которую лучше не лезть.

За время следствия при странных обстоятельствах погибло больше десятка ключевых свидетелей по делу. Кто-то попал под автобус, кто-то утонул, а директор продовольственной базы курортторга, покончил жизнь самоубийством у себя дома, в ванной. Он заколол себя ножом, нанеся себе два удара в сердце, причем, первый был смертельным, – уже немного опьянев, продолжал свой рассказ, наш друг,

– Но расстреляли ее не за это. Все дело в её последнем любовнике, первом секретаре горкома партии Геленджика, Погодине Николае Федоровиче, который пропал при весьма странных обстоятельствах, не надолго выйдя из дома. И не просто пропал, а вмиг растворился в воздухе.

Его искали все спецслужбы страны, шутка ли, пропал первый секретарь горкома партии. Были опрошены сотни свидетелей, прочесаны все окрестности Геленджика и прилегающих районов, вскрыты некоторые участки объездной автомобильной дороги, которая строилась в то время. Проводились поиски, даже,на городских очистных сооружениях. Но все потуги были тщетны. Погодина так и не нашли, но это не помешало, впоследствии, благодарным гражданам, воздвигнуть ему бюст на центральной площади города.

Зато при обыске, в доме у Бородкиной, нашли документы, с грифом «секретно», которые должны были находиться в сейфе у первого секретаря горкома. Выяснилось, что когда Бородкина узнала, о её разработке силовиками, то она попыталась прикрыться Погодиным, и для этих целей выкрала у того из сейфа секретные документы, и стала его шантажировать. Но, где она, а где «Система»? Вот и поплатилась. «Система» её сожрала. Нельзя мочиться против ветра. – закончил эту криминальную историю, захмелевший Геннадий.

– Да, весело, тут у вас, – со вздохом, сказал я,

– У нас, то же не все гладко, пришлось экстренно покинуть свой любимый город Пермь. – огорошил я его.

Вернее, я так думал, что огорошил, но в ответ, Гена, довольно спокойно произнес,

– Это твои дела, брат. -

– На этом официальная часть еще не закончена, – нарочито серьезно произнес я,

– Надо Марину трудоустроить. Может, поможешь? – нарочито жалостливым голосом, попросил я.

– Кого? Марину? Да, никогда! Не откажу! – то же шутливо ответил он,

– У меня в курортторге, вакантное место начальника планового отдела освободилось. Если устраивает, то завтра к одиннадцати, жду вас в конторе. – уже серьезно сказал он.

В ответ, мы с Мариной дружно рассмеялись. Гена смотрел на нас с непониманием, только моргал глазами. Успокоившись, Марина сказала,

– Геннадий, не обессудьте, просто таких совпадений, я думала, не бывает. На прежнем месте я то же руководила планово-производственным отделов в тресте ресторанов и столовых. Поэтому, я с признанием и удовольствием приму Ваше предложение. – закончила она.

– Вот теперь, официальная часть завершена, можно перейти к культурной программе. – подытожил я.

– Только меня домой завезите. – улыбнувшись, попросила Марина.

Я не возражал, и Геннадий распорядился, что бы водитель отвез её домой, а мы продолжили нашу культурную программу.

III

Лето в Геленджике, не заканчивается по календарю. Сентябрь на черноморском побережье, не зря называют «бархатным сезоном». Воздух прогрет до комфортной температуры, при которой не получишь солнечный удар, но в полной мере насладишься бархатно ласкающими лучами солнца, а вода в бухте, всё ещё сохраняет температуру, благоприятную для принятия «водных процедур», чем мы с «Цунами» и Махно, непременули воспользоваться в полной мере. Познакомившись с капитаном небольшого прогулочного катера, которого все называли просто «Пиля».

Немного остановлюсь на этом персонаже. Это был тридцатилетний грек, ниже среднего роста, худощавый и с длинными, до плеч иссиня черными волосами. Он всегда находился «под шефе», нет, не пьяный, а именно в состоянии легкого кайфа. Он единственный из команды сейнера «Топорок», который остался в живых. Сейнер затонул у берега в районе села Архипо-Осиповка. А остался «Пиля» в живых, потому, что появился на корабле выпившим. Капитан был строг и не терпел такого поведения у себя на судне. Когда он, уже в море, обнаружил, что матрос его команды пьян, то он причалил к берегу в районе поселка Джанхот, и высадил «Пилю» на берег, как пираты высаживали своих моряков на необитаемый остров. В те времена Джанхот был маленьким посёлочком, и ни какого транспорта кроме подводы с кобылой в селе не было. «Пиле» пришлось добираться до города пешком. Когда он пришел в Геленджик. То узнал, что их судно «Топорок» затонуло в районе Архипо-Осиповки из-за внезапно налетевшего шторма. После этого он сам для себя решил, что это было Божье проведение. И стал ежедневно выпивать. Это продолжалось уже больше пятнадцати лет.

Так вот, мы практически каждый день фрахтовали его и выходили в открытое море, где вода была кристальной чистоты, и плавание в маске приносило нереальные впечатления. К тому же «Пиля» не возражал, когда мы в открытом море брали управление катером в свои руки, совершая манёвры, не хуже, чем русские корабли при Чесменском сражении. Правда, мы не топили корабли Османской империи, но не потому, что не умели, а потому, что, на горизонте турков не было. Но это не мешало нам праздновать воображаемую победу, и поднимать бокалы с изумительным «Шардоне», вином, местного производства. Кстати, геленджикские виноделы изобрели самое народное крепленое вино, под названием «Анапа». А марочные вина местного винзавода, «Черные глаза», «Мускат янтарный» и «Южные ночи», неоднократно завоевывали гран-при на международных выставках виноделов. Не многие знают, что сухое вино «Каберне», приготовленное из винограда, выращенного на геленджикских виноградниках, поставляли, в лечебных целях, для выведения стронция из организма, для советских космонавтов. А еще, космонавтам поставляли яблоки сорта «джонатан», выращенные в поселке Архипо-Осиповка.

Как-то, все тот же «Пиля» рассказал, как его дед ловил рыбу на рогожу. Весьма забавный и не ординарный способ ловли рыбы, доложу я вам. А делается всё элементарно просто. Опытные рыбаки, зная «маршруты» движения косяков рыбы в Геленджикской бухте, подплывали на лодках к известным только им участкам, и расстилали на воде полотнища рогожи, притапливая его примерно на полметра. В солнечный день, под рогожей образовывалась тень. Эта тень располагалась на пути следования косяка рыбы. Рыба, увидав впереди темное пятно, образованное тенью, предполагала, что на пути скала, и начинала подниматься вверх, чтобы обогнуть её. Когда перед косяком рыб вновь появлялось солнце и светлый участок воды, она продолжала движение. Этого рыбаки и ждали. Как только рыба оказывалась над «ловушкой», рыбаки начинали подъём рогожи. Как правило, такая ловля была удачной.

III

Вот в один из таких чудесных дней, «Цунами» и завел разговор о возвращении в Донецк.

– Никитос, помнишь, я обмолвился, что у меня есть одно очень серьезное дело, которое одному мне не потянуть. А доверять в таких мероприятиях, как ты сам убедился, я практически ни кому не могу. Так вот, расклад таков. Мне сможешь помочь только ты.

Но дело очень серьезное, и если нам не повезет, то мы пополним ряды тех, кому «помазали лоб зеленкой». Ну, а если удача будет на нашей стороне, то мы сможем стать богаче в несколько раз. – проговорил Володя, и выжидающе посмотрел на меня.

– Красиво жить не запретишь, а плохо – не заставишь. По этому, не томи моё, и без того буйное воображение, и рассказывай. – спокойно сказал я.

–Начну издалека. Еще в тридцатых годах, на Донбассе, орудовала банда братьев Лукьянченко. Кроме четверых братьев, в семье была еще и сестренка. Так вот эта сестрёнка, моя мама, Оксана Пантелеевна. Она то, и поведала мне интересную историю, из которой я узнал, что мои дядьки, до тех пор, пока их не расстреляли, были отъявленными бандитами, и многие годы держали в страхе несколько районов Донецкой, а в то время Сталинской области.

Не они были такими, а времена были таковы. Бандитизм в те годы носил характер повседневного бытия. То и дело, в Сталино и окрестностях кого-нибудь убивали или грабили. В городе Сталино, еще пять лет назад бывшем Юзовкой, царили голод, эпидемии тифа. Если вспышки тифа в области носили эпидемиологический характер, то бандитизм, имел уже все признаки пандемии. Судя по заметкам рабкоров в газетах тех лет, писалось: «…Повсеместно в шахтерских поселках царили дикая антисанитария и грубый произвол – сильный пожирал слабого, невзирая на советскую власть…».

Кроме братьев, в банду входили и другие «отморозки», которые ни чем не гнушались. Был в банде и такой вор Кравцов, по кличке «Чемберлен», ставший первым мужем моей мамы, и которого застрелили в Ростове на Дону, при попытке к бегству, 7 ноября 1941 года, аккурат, на день Великой Октябрьской социалистической революции.

Грабили все, и всех. Могли прямо средь бела дня, раздеть догола или вообще убить, могли забрать лошадь посреди дороги, а могли украсть из товарного вагона десятки пудов товара или продовольствия. Грабили и почтовые поезда, прямо как в Америке. Продолжалось это безобразие до самой войны, да и во время войны, бандиты не переставали заниматься своим ремеслом. Правда, немцы жестоко карали преступников. Разговор всегда был коротким, либо ставили «к стенке», либо, вешали на площади. – продолжал «Цунами».

Начало было интригующим, но прежде чем продолжить, Володя решил промочить горло очередным стаканчиком сухого вина. Мы, конечно, поддержали компанию. Выпив, и закусив мидиями, выловленными нами буквально за полчаса до этого, Володя продолжил,

– Перед самой войной, в Сталино приехала из Москвы, передвижная выставка произведений советского изобразительного искусства. На выставке была представлена живопись и графика советских художников старшего и младшего поколений. В начале июня 1941 года, выставку открыли на двух площадках. Одну часть экспозиции, а именно, выставку гравюр, выставили в школе имени Димитрова, ныне музыкальная школа №1 по улице Артёма, в доме 66, а вторая, экспозиция живописи, разместилась в здании Музея изобразительных искусств, который размещался в то время по адресу – улица Артёма, дом 25, но это здание после войны не сохранилось.

Однако, как мы знаем, 22 июня началась Великая Отечественная война. Музей и выставку пришлось закрыть. Экспонаты выставки, сложили в ящики, и 5 июля 1941 года, по акту, подписанному директором Сталинского художественного музея Старенко и директором передвижной выставки Щупловым, передали на временное хранение Сталинскому художественному музею, для последующей эвакуации экспонатов в Москву. Речь идет о почти двухстах предметах живописи и графики, упакованных в семнадцать ящиков. Общая стоимость произведений искусств, по тогдашним ценам, составляла триста сорок тысяч рублей.

В этот же день, ответственный сотрудник музея, Елена Меркулова, получила в бухгалтерии командировочные документы, для сопровождения в Москву, в адрес Всесоюзного комитета по делам искусств, подготовленные для эвакуации экспонаты музея. Как следует из описи, в их числе были наиболее ценные предметы, в основном произведения живописи, как русских классиков, таких как Брюллов, Васнецов, Репин, Шишкин, Верещагин, так и зарубежных художников, в том числе и Спинелло, Беллини, Ливене, Греза и других авторов. Туда же вошли и семнадцать ящиков с предметами передвижной выставки. Ровно тридцать ящиков с произведениями искусства, спокойно разместились в кузове автомобиля ГАЗ-АА, в простонародии, «полуторка». Водителем «полуторки», для доставки груза на железнодорожную станцию Сталино, был некто Кравцов, (известный нам, как вор по кличке «Чемберлен»). Для сопровождения груза выделили двух молоденьких бойцов ВОХРа. В восемнадцать часов, машина и сопровождающие груз работники, покинули территорию музея.

С тех пор и до сегодняшнего дня, не о Меркуловой и сопровождавших ее бойцов, не о самих произведениях искусства, вообще никому и ничего не известно, – после этих слов Володя сделал театральную паузу, а затем загадочно добавил,

– Никому. Кроме меня. -

– Меня интересуют два вопроса. Какова на сегодняшний день, хотя бы примерная стоимость экспонатов выставки? Ну и меркантильный вопрос. А что, я с этого буду иметь? – спросил я.

– В отношении долей, предлагаю пополам, на пополам, за минусом расходов. А в отношении стоимости, вопрос пока открыт. Нужно, сначала, вывезти их за «бугор», но в любом случае, время играет на нас. Цены на произведения искусств, с каждым годом растут. Тебе, как экономисту, думаю это хорошо известно. – ответил на мой вопрос «Цунами».