Махно II. Пропавшая выставка

– Вот, опять в Совдепию пришлось ехать -, уже с неудовольствием, закончила она.

– Все, что не делается – к лучшему -, философски изрек я, думая о своем, и достал из кармана список художников-графиков, чьи произведения пропали вместе с передвижной выставкой в Сталино.

– Попробуй осторожно, поинтересоваться у мужа, что ему известно об этих авторах. Только не показывай весь список, а назови выборочно, несколько фамилий -, обезоруживающе улыбаясь, протянул я ей листок бумаги.

– Никита, что ты задумал? -, смотря на меня с прищуром, спросила Лика.

– Всему свое время -, шепотом сказал я и поцеловал ее.

– Мы еще увидимся? -, спросила Анжелика, не поднимая глаз.

– Если дашь номер телефончика, то я, обязательно тебе позвоню. Только не обещаю, что это будет в ближайшие дни. У меня много дел -, не обнадежив, но и не разочаровав её, ответил я.

Она моментально написала номер телефона на листке, вырванном из записной книжки, который я убрал в карман батника. На прощанье она прильнула ко мне всем телом, и нежно проговорила мне в самое ухо,

– Мне было хорошо с тобой. Позвони мне -.

Где-то я уже это слышал, подумалось мне, но я уверенно шагнул за порог.

С удовольствием, я прогулялся пешком по Невскому проспекту, дошел до Литейного, и повернул налево, дойдя до улицы Жуковского, повернул направо, продолжив путь по направлению к улице Чехова. Весь путь, занял у меня не более получаса. Дома меня встретила Елизавета Николаевна, она была одна. Чета Махно, не жалея своих ног, продолжала «марафонский забег» по достопримечательностям «Северной пальмиры».

– Добрый день, Никита. Где был, что видел? -, добродушно поинтересовалась бабушка Лиза.

– «Видели ночь,

Гуляли всю ночь,

До утра…» -, нараспев ответил я,

– А если серьезно, то приобщался к современной субкультуре -.

– И что же из себя представляет современное культурное общество? -, заинтересованная моим ответом, спросила Елизавета.

– Я встречался с представителями ленинградского андеграунда -, ответил я,

– Слушал российский рок, был на показе модной одежды в галерее «Асса», познакомился с представителями современной живописи, и послушал, о чем пишут эссеисты -, как мне показалось, исчерпывающе ответил я на поставленный вопрос.

– Хоть я и отношу себя к образованным и интеллигентным ленинградцам, но не слышала о том, что у нас есть такие представители современной интеллигенции. Хотя, и в наше время были талантливые, инакомыслящие и творческие люди -, задумчиво и с нескрываемым сожалением, сказала она, и как мне показалось, ответ был скорее адресован самой себе, чем мне,

– Да и Бог с ними. Никита, нам с тобой, завтра предстоит заняться твоей пропиской и переоформлением квартиры на тебя, по этому не планируй на завтра ни каких дел, хотя бы на первую половину дня -, вежливо, но безапелляционно сказала она.

Я, в знак согласия, кивнул головой.

На следующий день, все юридические вопросы были решены, и моя фамилия была вписана в ордер на квартиру. Все формальности были улажены, и отъезд в Геленджик, был запланирован на выходные.

ВОЛГОДОНСК

Ударные стройки сталинской индустриализации

1948-1952 года

I

Скорый поезд «Ленинград-Новороссийск» отошел от перрона Московского вокзала по расписанию. Мы разместились в купе четвертого вагона. Решение ехать поездом, а не лететь самолетом, имело строго рациональный характер. Как не старалась бабушка Лиза избавиться от лишнего скарба, все равно, ее пожитки потянули на восемь мест багажа, да и дорога на авто от Новороссийска до Геленджика, составляла всего 36 километров (это в то время), а не 180, как из Краснодара.

Женщины, по-хозяйски, стали располагаться в купе, а мы с Владимиром Леонтьевичем, решили не мешать им, и отправились в вагон-ресторан. Там, заказав бутылочку коньяка и легкую закуску, мы погрузились в воспоминания Махно.

Разговор зашёл о его послевоенном жизнеописании. А было оно, как и вся его не лёгкая жизнь, как грозовая туча, которая застилала половину небосвода, и извергала жуткие, пронизывающие все небо, сверкающие молнии, при этом издавая оглушительные раскаты грома, которые сотрясали всё вокруг.

– Из фильтрационного лагеря, размещавшегося на территории Чехословакии, нас, фронтовиков, этапировали в Калачевский ИТЛ, располагавшийся на моей родине, в Сталинской области. «Все возвращается на круги своя», как сказано в Ветхом Завете -, грустно начал свой рассказ ветеран.

Для осуществления грандиозного проекта, строительства Волго-Донского комплекса, из Варнавинского, Калачевского, Цимлянского и Мартыновского ИТЛ, были этапированы заключенные общим количеством до пятидесяти тысяч человек. В эти годы, теневой мир сталинской «индустриальной цивилизации», достиг наибольшего расцвета. В это время в Советском Союзе более двух с половиной миллионов человек находились на положении принудительных рабочих. Это соответствовало примерно четырем процентам всего трудоспособного населения страны.

Еще в фильтрационном лагере я сдружился с такими же фронтовиками, попавшими в заключение по разным обстоятельствам. Люди были разные по возрасту, национальности, званию. Но одно нас отличало, чувство фронтовой дружбы, и то, что почти все мы ушли на фронт из лагерей и тюрем. Народу нас подобралось на несколько отрядов. Бригадиром в нашем отряде был Герой Советского Союза, Рамзес Атикян. Армянин лет сорока, с глубоко посаженными карими глазами, которые были в тени черных густых бровей и глядели внимательно, замечая абсолютно все. Орлиный нос и как будто вырубленный из камня подбородок, безапелляционно подтверждали его кавказское происхождение. Высокий, широкоплечий со статной осанкой. Своей не подражаемой походкой он подчеркивал то, что он сын гор. Воевал он во фронтовой разведке, и звание героя получил за спецоперацию на территории Венгрии. В чем заключалась суть операции, он не рассказывал, а просто ссылался, на то, что это все ещё государственная тайна. Срок ему дали за убийство в Берлине двух советских офицеров. Он застал их, когда они насиловали малолетних немецких детей, брата и сестру, причем девочке было не больше десяти лет. Сидельцы относились к нему с почтением, и уважительно называли его Георгий Павлович.

Когда мы прибыли на стройку канала, то там вместо бараков, стояли какие-то ветхие сараи и лачуги, даже по сравнению с УхтПечЛагом, здесь реально был Ад. Жить в этих сараях не представлялось возможным ещё и по тому, что в бараки загоняли сразу по три отряда, и получалось, что на одного человека приходилось не более полутора метров жилого пространства. В женских бараках эта норма была и того меньше. Но хуже было то, что в начале строительства, из-за нехватки помещений, случалось женщин поселяли в мужских бараках.

«Вертухаи» были безразличны к тяготам сидельцев. Надлежащие требования к охране заключенных не соблюдались. Учёт заключенных практически не вёлся. Вследствие чего в первый же месяц сбежало семнадцать человек, а поймали только девять. Остальных «не нашли».

В бараках содержались все, без разбора и рецидивисты-уголовники, и убийцы, и насильники. Вместе с ними содержались крестьяне, унесшие с колхозных полей горсть пшеницы для своих голодных детей, и «каэровцы» (ст.58 УК РСФСР), явные и мнимые, члены семей «врагов народа.

Там же находились и немецкие прислужники, полицаи, старосты, информаторы, каратели, западно-украинские националисты, «бандеровцы», «лесные братья», «власовцы».

Был один фронтовик-сиделец, которого в 1949 году по доносу отправили в лагерь за «…восхваление капиталистическими порядками и преклонением перед Западом…».

А дело было так. Уже в конце войны, он с группой разведчиков из пяти человек получил задание проверить небольшой немецкий городок на наличие или отсутствие там войск. В итоге, немцев не обнаружили, а волею случая попали они в публичный дом, где их встретили, как триумфаторов, с положенными почестями и привилегиями. Там-то наш вояка и вкусил всю прелесть «продажной любви». Так бы всё и осталось «под покровом ночи», но уже после войны, он не переставал рассказывать мужикам и восхищаться немками-проститутками, восхваляя их умение доставлять удовольствие. За что и получил 10 лет лагерей.

Руководству лагеря не удавалось искоренить проявления лагерного бандитизма, хулиганства, поножовщины, краж, пьянства, азартных игр, убийств заключённых заключёнными.

Это был первый круг ада, в котором жили «строители коммунизма», низведённые до скотского состояния советской системой наказания.

Вторым кругом ада была промзона.

Не смотря на отсутствие условий для жизни, планы, поставленные руководством страны, по строительству Волго-Донского пути никто не отменял. Было организовано две смены по десять часов. На работы выходили практически в любую погоду. Исключительной поблажкой в зимний период было то, что при температуре ниже – 15 градусов, выдавали солидол, для смазки открытых участков лица и рук.

С питанием дела обстояли не лучше, чем с проживанием, и это был третий круг ада. Человеческая жизнь стоила дешево. Вороватые интенданты практически никогда не интересовались положением дел с питанием в лагере, не контролировали обстановку. На самом деле они просто расхищали продукты. Только за 1949 год они украли более 150 тонн продуктов «…на сумму 10 млн. рублей, из них незаконных расходов на руководящий состав – 3 250 тысяч рублей…». Все отдавалось на откуп лагерной обслуге. Заключённые умирали от недоедания, поскольку банды из числа уголовников и матерых убийц враждовали между собой из-за передела сфер влияния в том числе и за продуктами питания в зоне. В результате между бандами возникали поножовщина и побоища, часто заканчивавшиеся многочисленными человеческими жертвами.

Жизнь заключённых, в советских зонах, всегда была связана с риском быть убитым, изнасилованным или избитым, ограбленным или униженным. Все были безлики, всё было общее, не было ничего святого, кроме  дня освобождения.

Неизвестно, сколько погибло людей, на строительстве Волго-Донского пути. Кто-то долгие годы  числился в бегах, хотя, возможно, давно уже был закатан в асфальт, замурован в бетон, или зарыт на дне Цимлянского водохранилища.

В четвертом круге этого Ада были женщины. Более бесправных сидельцев, чем женщины, на строительстве соединительного канала не было. Мало того, что условия содержания их были хуже, чем мужчин, так ещё и пайку они получали урезанную, а нормы выработки были не по-женски высоки, да и продолжительность смены была наравне с мужской.

Лагерное начальство открыто издевалось над ними. Заключенных, которые работали на восстановлении поверхности откосов канала, для смачивания грунта, могли заставить таскать мисками воду из котлована, и все это из-за того, что они попросили дать им немного мыла, для гигиенических нужд.

Если женщина беременела, то она ходила на работы наравне с остальными, вплоть до самых родов. Дети, рожденные в зоне, жили там же в лагере, вплоть до освобождения матери, или передавались в детские дома.

● 

Относительный «порядок» образовался с приходом нового этапа, в котором был и известный «ссучившийся» вор «Черкес», получивший во время войны звание Героя Советского Союза.

В криминальной среде он запомнится, как человек, предложивший в восьмидесятые годы авторитетам перейти на «крышевание» цеховиков. Именно поэтому, впоследствии, его называли «отцом рэкета».

Лагерному начальству это было на руку, поскольку в войне «правильных авторитетов» и «автоматчиков» (воров-фронтовиков), они поддерживали сторону последних. На какое-то время беспредел прекратился. Но это было затишье перед бурей. «Ссучившиеся» прибирали к рукам всё больше сфер влияния, а «законники» группировались и набирали сил, хотя их было гораздо меньше.