своими расчетами все портишь!
Я с самого начала знала, что не права. Но что делать? Поверить в искренность чувств Макса и откликнуться на них? И куда это приведет? Через два месяца биться головой о стену и погружаться в черную меланхолию? Ну нет! Сейчас у меня появилось интересное дело, которое к тому же дает дополнительный заработок. С января начну посещать курсы…
– Женя, ты где? – прорвался голос Макса. – Договоримся так: ты ничего не
говорила, а я ничего не слышал. Двигаемся дальше. Ты к завтрашнему дню успеешь дописать рассказ?
– Конечно. Буду сидеть до упора, а утром – на пирожковый фронт!
Я чувствовала, что Макс приручает меня, а потом вдруг подумалось: еще и
прикармливает. Он предложил подвезти меня завтра, но я ответила, что Алик обещал это сделать.
– Это еще кто? – поинтересовался Макс.
– Какбыдруг.
Он возмущенно фыркнул:
– Какой же это друг, если он позволил тебе голодать!
Я грудью встала на защиту Алика:
– Он дважды приглашал в кафе, но мне было некогда, и я попросила не приставать ко
мне до понедельника.
Потом рассказала Максу о звонке Натальи Васильевны. Ему эта история с двумя анонимами очень не понравилась. Обед подходил к концу.
– Чего бы такого заказать, чтобы поставить жирную точку? – спросил он.
– Давай закажем мороженое и поставим восклицательный знак, – предложила я. Мы так и сделали.
Макс довез меня до дома и проводил до самой двери, но попытки войти в квартиру не сделал. Мне было легко, светло и приятно. Я осадила себя. Каждый раз, когда я начинала чувствовать себя счастливой и расслаблялась, тут же больно шлепалась о землю. Кто знает, объявится ли Макс после сегодняшних разговоров. Никакой уверенности в этом у меня не было.
Отбросив посторонние мысли, я приступила к финальной части рассказа.
Хозяин пытается вычислить Шантажиста. В поле зрения попадают официант, который обслуживал отдельные кабинеты, и швейцар. Он устанавливает за ними слежку и узнает, что у швейцара темное прошлое, а официант замешан в квартирных кражах. Вскоре ему становится не до них.
Нотариуса приперли к стенке с помощью документов, которые он не успел уничтожить. Его обвиняют в незаконном присвоении квартир одиноких пожилых людей, которые бесследно исчезали после совершения сделки. Хозяин не надеется на молчание своего сообщника и пытается его отравить, но гибнет его секретарша – преданная Нотариусу немолодая женщина. Тот понимает, чьих рук дело, и, опасаясь за свою жизнь, сдает Хозяина.
Того арестовывают прямо в ресторане. Когда его в наручниках ведут к выходу, он замечает ухмылку швейцара и понимает, что именно он – Шантажист.
– Я тебя и из тюрьмы достану, – шепчет он.
Сопровождающие его оперативники слышат это.
Перечитывать написанное сил не было. Я рухнула, как подкошенная. На сон оставалось не больше трех часов.
Я с трудом выдержала следующий день. Все валилось из рук. Никаких мыслей и чувств я не испытывала. Мне хотелось спать. Алик появился вовремя, и я упала на сиденье с желанием тут же уснуть, но он не дал мне этого сделать, то и дело задавая какие-то вопросы.
В редакции меня встретили, как свою.
– Женечка! Представляете, что у нас случилось! Ночью к нам влезли воры, и все
перевернули вверх дном.
Я осмотрелась и особых перемен не заметила. Офис и раньше выглядел не лучше.
– Ой, да что я вас задерживаю! – опомнилась Наталья Васильевна. – Бегите в кассу и
получите свой гонорар, а то Нина Ивановна собиралась уходить.
Я помчалась в кассу и получила вожделенные две тысячи. Теперь можно было безбедно дожить до зарплаты.
Когда я вернулась, Наталья Васильевна продолжила рассказ. Взломали дверь именно в их комнату, а не в кассу.
– Что у нас можно взять? – вопрошала она. – Компьютерам – сто лет в обед. Только все переворошили! Теперь своевременный выпуск газеты под угрозой.
– Что-нибудь украли? – поинтересовалась я.
Она печальным взглядом окинула свои владения:
– Во всяком случае, пропажи мы пока не обнаружили. Я думаю, они искали материалы Семенова (это его псевдоним). Он проводит журналистское расследование, и должен был на прошлой неделе прислать готовую статью, но до сих пор этого не сделал.
Она высказала еще несколько подобных предположений. Меня как автора детективных рассказов это интересовало, но я была совсем без сил и решила распрощаться.
– Да, Женечка, главный редактор решил повысить вам гонорар. За продолжение
рассказа вы получите три тысячи.
Я чуть не подпрыгнула от радости. Отсутствовала я довольно долго, и Алик изнывал от нетерпения. В благодарность за долгое ожидание я рассказала ему все новости и со всеми подробностями.
– Это надо отметить! – оживился он.
– Обязательно, но не сегодня. Сил нет.
К моему удивлению, он все понял с первого раза.
Глава четвертая
Во вторник мы с Аликом сходили в кафе. Я видела, что он тяготится ролью Какбыдруга, но ничего в наших отношениях менять не собиралась, и он об этом прекрасно знал. Алику нужно было либо смириться с существующим положением вещей, либо прекратить общаться со мной. Я бы предпочла первое, но выбор оставался за ним.
В среду ко мне приехала Танька. Она была само любопытство. Я ей рассказала о наших совместных обедах с Максом, но о покупке им продуктов умолчала. Не хотелось, чтобы и она принялась оказывать мне материальную помощь, я этого и в детстве натерпелась.
Мне нравилось с ними общаться, но это отвлекало меня от главного – написания следующего рассказа. После Танькиного ухода я принялась за дело. В разделе хроники в «Криминальном чтиве» я нашла заметку о странных убийствах женщин, которые происходили в течение последних двух месяцев в районе станции метро «Чернышевская». Первая была убита на Шпалерной, вторая – на Таврической, третья – на Кирочной. Странным был способ убийства – смертельная инъекция, сделанная сквозь одежду прямо на улице. У всех жертв был один тип внешности – хрупкие длинноволосые шатенки в возрасте от двадцати пяти до тридцати лет. Друг с другом их ничто не связывало, по крайней мере, так было написано.
Я хорошо знала тот район, но все-таки достала карту. Три, омраченные убийством улицы, составляли с Потемкинской почти правильный квадрат, опоясывающий Таврический сад. Я уточнила даты убийств и посмотрела в календарь. Все они были совершены в пятницу. Между первым и вторым прошло четыре недели, между вторым и третьим – три.
