– Интересно… – задумчиво протянул Ромка, и папа взглянул с благодарностью: «Хоть кто-то оценил!» – А почему они опускаются именно на наши полки?
– Почему-почему? – раздосадовано буркнул папа – кажется, здесь никто и не собирается им гордиться! – Потому что! Снежинки появляются на потолке справа и слева от вентиляционной системы. Потом по закону заданной траектории летят и укладываются на наши полки!
– Интересно… – снова значительно протянул Ромка. – А кто им эту траекторию задал?
– Не знаю, кто задал им, а я, кажется, сейчас задам вам! Объясняешь им, объясняешь! Кто задал? Физика, ее законы, неужели непонятно? Законы физики! – папа явно начинал заводиться.
– Дорогой, ну какой же ты умный! – все же успела вставить, нейтрализуя мамино возмущение, мама. – И как ты обо всем догадался?
– Как, как… У меня, между прочим, диплом инженера-физика, если ты не забыла!
– Где он у тебя, «между прочим»?
– В шкафу! – кивнул папа, но, тут же спохватившись, добавил: – Но ведь знания-то остались!
И, дождавшись, наконец, поощрения, он вспомнил, что в экстремальных ситуациях все же мужчина должен брать инициативу на себя:
– Эх, где я только не был, кем я не работал… – перед глазами снова мелькнул лежащий в шкафу диплом инженера-физика и сам он, с киркой, сидящий под кустом винограда. – А вот снегоуборочным комбайном еще никогда! Подъем, Роман! Обретать смежные профессии полезно!
И сделав ловкий бросок, он точно приземлился в стоящие на полу, насквозь промокшие тапочки.
Глава десятая
В которой обнаруживается, что стаканы, хоть иногда, но все таки летают, а в воздухе проплывет образ таинственного мага
Вагон, конечно, и рад был бы образумиться и не выкидывать «ничего такого», но иногда это «что-нибудь такое» выкидывают сами пассажиры. Например, фантики из-под конфет, сигаретные коробки, обрывки газет, иногда даже целые газеты.
И бывает, что эти самые обрывки газет или целые газеты прилепляются к окнам с другой стороны вагона, и можно получать информацию, даже не выходя из купе.
Но пока ничего подобного не происходило. И можно было спокойно прибраться в купе и спокойно выпить чаю, если бы…
Всегда найдется какое-нибудь «если бы «…
Мама вдруг повела купе обеспокоенным взглядом:
– Послушайте, а куда делись наши стаканы? Вчера, кажется, мы оставили их вечером на столике…
– Да спросишь потом у проводницы, – отмахнулся папа, которому с утра вполне в купе хватило снега. – Может она забрала. А заодно спросим, по какому случаю у нас тут Новый год?
На этих словах она и появилась.
– Чай? Кофе? – ослепила она их своей, ядообразной улыбкой. – Что пожелаете?
– Веник! – не успела мама привести лицо в подобное соответствие.
– И совок! – указал папа на мокрое пятно на полу: – Не объясните ли вы нам – что это такое?
Проводница не могла не заметить слякотную лужу, расползшуюся на полу, но ни один мускул ее лица не дрогнул.
– Снег, – пожала она плечами. – Обыкновенный снег.
– А почему это – в купе снег?
– На улице снег и у нас снег, – небрежно пожала она плечами.
– Но мы-то едем не на улице! В вагоне! Купейном, между прочим! – напомнила ей мама.
– Мы что – так и поедем под снежным заносом? – пытался прорваться до ее сознания папа.
Каучуковый рот растянулся:
– Ваш вопрос, гражданин, мне понятен. Вы хотите знать – скоро ли будет Арамас?
– Я вовсе не хочу ничего знать про Арамас! Я просто хочу знать, скоро ли прекратится снег? И почему он в купе вообще?
– Я же вам объяснила, приедем в Арамас – и снегопад кончится.
– А вам что – об этом сообщили синоптики? – пыталась добраться хоть до какой-то логики мама.
– Синоптики, гражданка, тут не при чем, – и, уже взявшись за ручку двери, вдруг обернулась:
– Но если вы хотите знать…
«Мы ничего не хотим знать!» – чуть не вскрикнула мама.
– То вам я, так и быть, скажу. По большому, можно сказать, величайшему секрету! И только вам!
«Не надо только нам!» – снова чуть не вскрикнула мама, а проводница, понизив голос, уже выдыхала хриплым речитативом:
– Человек в клетчатой накидке должен появиться после Арамаса.
– Какой человек? В какой накидке? Что вы такое говорите?
– В клетчатой накидке, с двумя большими баулами! – и она посмотрела так, словно этот человек как раз сейчас и проходил, отражаясь в ее глазах.
– Кстати! – провела она рукой по мягкой ворсистости.
– Это ваше одеяло…Оно очень напоминает его накидку. Очччень, – и, протянув букву «ч», прижала палец к губам:
– Но тс-с! Никому! Ни слова! Клетчатый человек прошел по вагону и исчез. Но он ходит здесь, ходит! – исторгала она слова словно из глубины живота.
– Но далеко не всем удается его увидеть. Это образ! Символ! Маг!
Она так оглушила и запутала их своей тарабарской речью, что мама даже забыла про стаканы.
– Да! – крикнула она, когда та уже почти успела скрыться за дверьми. – Вы случайно не знаете – куда делись наши стаканы? Вы их не уносили?
– Стаканы? – обернулась та. – Это такие: красивые, в изящных подстаканниках?
