Перунова роса. Реконструкция истории России

Князь вышел из ситуации с достоинством, позиционируя себя не пострадавшей, а третейской стороной, повернул дело к миру, хотя и выдвинул в обмен на него свои требования, которые противная сторона вынужденно приняла. Хазары и ромеи выехали к невольникам, ознакомились с условиями их жизни, определили объем материалов, посчитали расходы, оставили своих людей, чтобы приступить к работам с помощью полонян. За их старательность Калина впоследствии мудро заметил:

– Можете, ежели крепко попросить.

После очередного заседания совета с лучшими мужами в княжеском тереме Православ объявил Игорю:

– Ольга начальному учению обучена. Получила навыки счета, чтения, имеет представление об истории. Пока к отчей вере усердия не проявила, воспринимает по бытовым приметам. С ней аще предстоит заниматься, но занятия следует совместить с каким-то служением, понуждающим к получению недостающих знаний.

– Сам замечаю, успехи в учебе есть, – отозвался Игорь.

– Природа заложила в девице непосредственность и любопытство не только ко всему чудному в ней, но и к тому, чем занимались наши деды. По-видимому, дедом и отцом заложен интерес к управлению и старшинству над людьми. Ее способности можешь проверить, поручив для начала простейшую самостоятельную службу в управе.

– Поступлю, как советуешь. Что аще о ней скажешь?

– О ней добавить нечего. Сам дальше решай. Теде о себе скажу, как обещал.

– Мы уже нагрузили друг дружку заботами.

– Они и подкидывают по пути дровишки на возок. Начальное обучение следует ввести повсеместно.

– Аще не обо всех селищах знаем. О многих невольники впервые поведали.

– Хотя бы в тех, до которых власть дошла. Способную молодь выявлять и поощрять. Ты на сына Калины обратил внимание, я на его внучку. Им недостает знаний. Невежд легче обращать в чужую веру. У них одно суеверие: русалки, лешие, прочие твари. Хотя оба из семьи местного старейшины и святителя – самого умного в селе. Секрет прост: Калина поглощен житейскими заботами. У него то посев, то сбор урожая, то зима голодная. Для проведения обрядов как самоучка годен, а закон ему неведом. Его сын легко доверил свою душу хазарам – потому что в его душе кроме леших, русалок, грома и местных преданий ничего не было – что у природы восприял, тем и жил. Хазары к добыче дотошные, яко звери сразу учуяли. Что будет, когда разорвем хазарские и печенежские путы, откроем торг со всеми концами. Вообрази, что произойдет, когда всякий придет со своим обрядом и порядком. Чтобы молодь к отчей вере тянулась, ее нужно учить. Обучившись, она сама хозяйка своей душе, а не заезжий искуситель. Учить лекарей, мастеров, земледельцев, развивать интерес к жизни.

То же самое со светлыми князьями. Все живем законом и обычаем. Но крепь эта слабая, держится на силе коренника. Да и ты, великий князь, под ударом. Те же моравы не побежали к ромеям, умоляя их крестить, – ромеи пришли к ним вместе с их же князем. Крестил, как мне донесли, уговорами, угрозами и казнями, как помазанник божий, избавившись с помощью дружины от воли вече и спроса народа. У нас такое было и при Рюрике, и при Аскольде. Не приди Вещий Олег, Киевом бы ныне ромеи управляли. Аскольдово поветрие нашу землю задело вскользь, только завсегда может вернуться, потому что ромеи нащупали слабое место в князьях и его окружении.

Православ замолчал, выжидательно глядя на Игоря.

Князь не заставил себя ждать с ответом:

– Мы с тобой обсудили, в чем наша слабость. Договорились – отчее православие ослабло, будем поправлять. Посмотри по учителям. Бери новых. Проси от новгородцев.

Православ продолжил:

– Ромеи до моравов дошли и к нам вернутся. Они не просто так сменили мечи на свое слово. Когда приходишь с мечом, даже юродивый понимает: пришел враг, твой убийца, бери в руки рогатину, косу, топор и встань против него. Когда с князем да с красным словом приходят – не всякий руку поднимет на них и на иконы, с которых на них сам Господь смотрит – скорее низко поклонится. У нас аще есть время уберечь Русь от дурной судьбы, потратиться на свое учение. Ромеи на поддержку своей веры тратят десятую долю своей скотницы.

Игорь задумался, прежде чем свое слово сказать, рассудил:

– Десятину не обещаю. Скотница не позволит – без того, что уже с тобой наметили, расходы большие. Старую дружину распускаю, дружинников расставлю там, куда наметили, с кормления не сниму, вдруг придется собрать, – пусть навыки не теряют, собой занимаются. Но, как говоришь, нужен зачин – поступим так: каждый назначенец в посадские пройдет учение по мироустройству у тебя и твоих служителей. Распределю их по перекрестьям, как договаривались, отправим туда же твоих служителей, где их нет. Подсчитаем расходы, выделим серебро, поможем с кормлением. Они присмотрят за сельскими старейшинами, свяжут их с Киевом. Старейшины знают сказания и предания, обряды, приметы, праздники, традиции; им, может быть, недостает восприятия мироустройства по отчей вере, принимают служение по одному лишь прошлому навыку. Этим и займись, рассказывай им о законе и обычаях, которыми живем.

Посадским дам наказ подбирать толковую молодь для местных управ, отправлять ее на обучение к тебе, открой для них училище по примеру новгородцев, где мы с тобой обучались.

– На сколько учеников справим?

– Пока на два десятка. На первое время. По ним и будем решати, как дальше быти. Их аще нужно куда-то устроить, поставить на кормление. Возьми на кормление тех, кто будет учить. Посчитай расходы на строительство отдельного училища.

– Доброе предложение, Игорь. Пора нам своих святителей учить и направлять в села. Предлагаю отправить на кормление в княжескую дружину. Там и места для ночлега отделим.

– Учить надо. Опять же спроси себя: на чем писать? где взять столько пергамента, дощек и бересты? У нас Глубинная книга одна на весь Киев, да и та у тебя в святилище под строгим доглядом. Ни сказания размножить, ни летописи переписать. Ныне разве что в Новгороде встретишь Бояна-Руяна, в Киеве старых боянов извели. Сами хороним свою историю. Письмена есть, но в малом числе. Их надобно поберечь, размножить. Прежние восстановить. Подходим к тому времени, когда начального обучения не хватает. Имею в виду письмо. Торг ведем на изустном слове и клятве. Меж своими купцами споров не возникает. С хазарами и ромеями на слове и клятве поладить не могут. Из-за чего недоразумения возникают, не знаешь, как разрешить суд, пора с ними переходить на единые правила, уговор подтверждать письмом.

– Поставь в управе людей, чтобы позаботились, на чем писать и размножать, саму перепись возьму на себя, подберу в своей управе переписчиков Глубинной книги, летописей и сказаний, – предложил Православ.

– Может, сократим, возьмем важное, чтобы поболе размножить?

– Дельный совет. Соглашусь с тобой.

– Оказывается, в прошлый раз не обо всем договорились, – признал Игорь.

– О том же с тобой гутарю.

Соратники не раз обращались к тому, что уже обговорили: уточняли, меняли, дополняли, как было со здравницами по примеру князя Кия. Сначала открыли здравницу в самом Киеве. Затем решили открыть в крупных градах, прежде всего в Новгороде. Много забот возникло с ремеслами для вспашки земли и ухода за урожаем. Слово с делом у друзей-единомышленников не расходились, работали с интересом, понимая необходимость осуществления намеченной реформы по заселению земли Русской.

В следующий раз при встрече с Игорем волхв заметил, что князь не следит за его словами. Игорь как раз отвлекся мыслью, не покидавшей его последние дни. Уловив, что Православ замолчал, ожидая его слово, попытался отозваться отвлеченной фразой, которую нередко вставлял в разговор:

– За одну жизнь все заботы не осилим.

– Игорь! – повысил голос Православ, отрывая того от своих мыслей. – Я поинтересовался впечатлениями Ольги про поездку на родину – не собирается ли вертаться к деду?

Тот встряхнулся, поправился:

– Переживает за деда Калину. Настроена остаться в Киеве. Возвращаться не думает. Да и дед не одобрит, – объяснил и тут же неожиданно спросил: – Почему ты, киевский волхв, о князе не заботишься?

Православ недоуменно развел ладони в стороны, спросил:

– О чем ты? Какая может быть забота о тебе, Великом князе русском?! Надо заботиться о тех, чьим доверием живем и кому служим.

– Странно слышать такое от волхва, – в прежнем тоне произнес Игорь, строго окинув взглядом друга. – От кого чаще всего слышим: буде князь без семьи, что Земля без Ярилы? Не от тебя ли?

– Вот ты о чем… – заулыбался Православ. – Признаю, упустил. Не мне ли знать, кто есть князь для русов. Но выбор же за тобой, подсказать мог.

– Вот и подсказываю.

– Знать бы, кто избранница, – от тебя ни слуха ни духа. Кого обсуждать – обсуждать некого?

Игорь передохнул, решаясь открыть тайну:

– Обсуждать не будем: благослови нас с Ольгой. Князь тогда князь, когда рядом княгиня, до той поры – полкнязя.

– Тоже верно. По Прави речешь. Княгиня нужна не только князю, но и народу – быть в родстве с Ярилой и Землей. Но как зачинать свадьбу, не завершив прежние дела…

– Им нет конца, друг за другом! – встрепенулся Игорь, возражая Православу. – С тобой наприметили не на одну скотницу. Помимо нас с тобой много людинов на прием приходят. Встречаюсь с управой, боярами, дружиной, ремесленниками, купцами. Все что-то предлагают, всем что-то надо – и вижу: надо, всем надо. Оттого и донимает меня мысль – за всю жизнь одному не осилить.

– С управой, боярами, купцами, дружиной справишься, у тебя на то есть запас времени, пока воры наблюдают, что ты за князь. Они Вещего Олега помнят и по первости остерегутся от открытого похода, ибо от него выбор уже невелик: или ты, или тебя. – Помолчал, оглядев Игоря. – Спутница тебе нужна. Выбор принимаю. Свадьбу советую отложить.

– Отчего так? – нахмурился Игорь.

– История с ворами не разрешена. Ты ею начало своего княжения положил – сам признал. В нынешнем противостоянии с хазарами по поводу обустройства невольников народ и земля русская за твоей спиной как между жизнью и смертью. На этот раз одобряю, что вышел на первую линию. В случае победы заложишь крепкие устои своего княжения. Уступишь – окажешься нижним уступчиком на той лестнице, по которой хазары и ромеи шагают к своему превосходству над тобой как князем и всеми нами как Русью. Не груби, не запугивай, но и не позволяй им твоей кровью как кровью народа и земли Русской смыть свое злодеяние.

Оттого и советую: прежде свадьбы сосредоточься на Перуновой росе, заверши с достоинством, на свадьбу не отвлекайся. С хазарских купцов и этого ирландца-голодранца требуй, как решил и как объявил, – для тебя возвратной дороги нет, от своего слова не отходи. Аще не ушла боль от гибели воинов, не зажили раны, хазары с ромеями не заплатили семьям за убитых и раненых, не покаялись на твоих условиях, у полонян нет крова на зиму – не может быть никакой думы о свадьбе.

Лепшее время для нее – Красная горка. До нее постараюсь и Ольгу обучить. Свадебный венок к ученой голове достойно приложится. Проведи свадьбу в народный праздник, к тому времени убиенные упокоятся, пострадавшие умиротворятся от благих дел твоих. Боги дали нам четыре благодати: землю, меч, ярмо и роженицу. Земля и меч служат тебе по воле вече, а Ярмо и Роженицу выбираешь сам. Весной выйдем в поле, начнем расширять сошные земли, открывать новые ремесла, с помощью лемеха и свадеб поднимать Русь всем миром. И твоя свадьба – доброе знамение для всех. – Православ пытливо смотрел князя, будто оценивая его ладную и крепкую фигуру, на самом деле беспокоясь, чтобы не осерчал за его слова. – Не обессудь – сказал то, что хотел сказать.

– Ладом расставил, принимаю совет, – примирительно произнес Игорь. – На Перуновой росе и проведем.

– В весеннюю распутицу в это село вряд ли доберешься, да и киевские горы ближе к Яриле, любую выбирай – одна другой выше и краше, обласканные теплым ветром, как небесные лодии, причаленные к Днепру. Праздник-то не просто так назван Красной горкой. И свадьбу проведем на горах, любую выбирай. Какая свадьба без Ярилы в роще на киевской горе?! – по привычке почти в рифму произнес Православ. – В том и есть твоя свадьба, Игорь!..

Княжение Игоря обретало черты рачительного и основательного отношения к земле Русской. В наследство достался Киев, в котором верховодили общины крамарей, разные людишки со смутными смыслами, верованиями, культами и обычаями, замусоренными улочками и кибитками вперемежку с домами, полуземлянками, долговыми ямами и такими же судами. Его следовало вымести от накопившегося мусора, навести общий порядок. Во все стороны от мати городов русских простиралась земля, скучавшая по заботливому хозяину.

Игорь создал совет с лепшими мужами. В исторической литературе лепших мужей ассоциируют с боярами, однако во времена Игоря почитали людей Ярилы («люди Солнца») – светлых в смысле мудрости и ума. В него вошли нарочитые люди по различным сферам жизни, а также волхв, воеводы, тиуны (судьи и сборщики податей), старцы, купцы, ремесленники, сошники с Посада.

Открывая совет, князь прежде всего произносил клятву:

– Чтобы нам рядить по ряду, по праву, по закону.

Тем подчеркивалось: князь и все участники – равные среди равных. В доромейские времена Русь жила народовластием. Все участники совета почитались как княжьи мужи – не в смысле принадлежности к князю, а служению вече, народу и земле. Княжий муж – это прежде муж от народа для совета с князем.

Помимо совета Игорь имел Управу (правительство), которую пока возглавлял сам, и Думу, представляющую собой тот же совет, но с охватом представителей широкого актива Киева и его Посада.

Выбор участников совета и Думы определялся тематикой забот, содержанием принимаемых решений. Мотивы выбора определялись предназначением того или иного института народовластия: князь подбирал людей самостоятельных, способных чистотой помыслов содействовать служению народу и земле русской. Не было и понимания власти, когда никто ни за что не отвечал («хороший царь, плохие бояре»). Князь лично отвечал за все происходящее на русской земле и нуждался в толковых советах и советниках для сбережения народа и земли, чтобы помимо всего прочего не оказаться нарушителем закона и обычая, не лишиться народного доверия.

С расширением сети посадских Игорь налаживал прямые связи с крупными селами и малыми градами, вводил организацию ополчения, поделенную на десятки, сотни и тысячи. Старые дружинники в качестве посадских становились военными и хозяйственными руководителями на вверенной им территории. Решения по Перуновой росе принимал самостоятельно, забота о ней и полонянах легла на его плечи. Его позиция, поддержанная Православом, подразумевала, что виновная сторона на свои средства и своими силами поставит на Перуновой росе новые верви (улицы) для расселения полонян, откроет потребное количество кузниц, пилорам, бондарных, столярных, глиномешалок, смолокурок, шорных, конюшен. И водяную мельницу на речушке в одной версте от села – по тем временам явление штучное в целом по миру. Под свои расходы брался обустроить речной причал с помещениями для мытни и сторожей, а также общую ограду села с воротами.

По его наказу в одном из последних предзимних обозов вместе с работниками управы и представителями хазарской и ромейской общин в родное село отправилась Ольга. На этот раз выехали те, кому предстояло определить, что сделано и что предстоит сделать.

За время ее отсутствия село преобразилось. Ольга не узнала – настолько изменилось, похорошело. Работы проводились силами полонян, их труд оплачивался. За счет оплаты труда могли приобретать товары повседневного спроса во временно открытой купеческой лавке и делать накопления впрок, за исключением тех, кто оставался на постоялом дворе: их безвозмездно обували, одевали и кормили из общего котла. Среди них в основном оставались моравы, в возвращении которых к королю не были заинтересованы как невольники, так и ромеи.

Какой суммой в понесенные расходы вложились ромеи и хазары, осталось их тайной. Управа организовала переселение на Перунову росу овдовевших вдов и невест из отдельных сел, куда после войны с хазарами не вернулись ополченцы. На Красную горку запланировали общую свадьбу, на которую и князя позвали, да у него в Киеве намечалась своя свадьба.

До стужи завершить работы не удалось, они продолжались. Основная масса полонян валила лес, рубила срубы. В теплое время поставили печи из кирпича-сырца, их понемножку протапливали каждый день. С приходом стужи вокруг печей начали ставить деревянные срубы из сырого леса с расчетом на его просушку печным отоплением. До прихода холодов запустили ручную пилораму, столярную, кузницу, пекарню, конюшню, шорную, даже поставили водяную мельницу.

Возведение остальных обговоренных объектов перенесли на весну. Хазары и ромеи просили за их счет взять князю недоделки на себя, освободить из темницы хазарских перекупщиков и римского проповедника и передать старейшинам общин. Представители управы обещали довести просьбу до князя, с которой впоследствии согласился при условии внесения в его скотницу обговоренных средств на выполнение оставшихся работ и подмоги кормильцам.

Ольга приехала в село повзрослевшей девицей. Дед встретил внучку с нескрываемой радостью и любопытством.

– Ты вернулась?! – крепко прижимая внучку старческими ладонями, с тревожной радостью спросил старик.

– Я здесь по княжеской воле, предупредить тебя, чтобы не осталось недоделок, когда отсюда уйдут хазары с ромеями. Проводи прибывших по следам сечи, кто там аще не был, на погост, по селу и людям, по каждому недоделу примечай им, жалобись на плохие условия с едой, одеждой, пилами и топорами, чтобы лес валить, пилить и срубы из него рубить, если они есть, держи их в тревоге, не давай успокоиться.

– Ты, внучка, отстала от нас. Они уже завершают работы. Говорить с ними о топорах и пилах не буду. Я бы скорее подякал им, чем стал бы жалобиться, – много сделано. Думал, хуже будет, молодь вымирать начнет, ан нет – ожили, ни одного человека не потеряли, все живы и здоровы. Поначалу согревались княжеским словом, как большой надеждой. Когда взяли в руки топоры, лопаты, носилки, о хвори забыли. Сушеное мясо, рыба, яйца помогали, что слали обозами. Не говорю уже об исподнем и лаптях с онучами. Всех одел и обул князь. Да и хазары с ромеями не скупились. Общины присылали. Вместо лаптей сапоги слали, да в лаптях удобнее. Все им скажу и покажу. Я тут навроде посла, научился общаться на их языке, чтоб не обидеть и не похвалить.

– Поселимся у тебя. На постоялом дворе у Волка полоняне. Там места нет.

– На постоялом дворе уже не тот народ – там теде больше дружина. В нее Волк даже моравов принял. Многие полоняне обзавелись избами. Было и такое: когда похолодало, по скотным хлевам пришлось раскидать. Для прибывших гостей – и мое подворье подойдет. Они у меня стояли.

– На что положить и чем укрыться, князь послал с обозом. Позови Матрену-кузнеца, пусть с соседями кого сама возьмет, наведут в избе и амбаре чистоту, подберут лавки и столы и готовят брашну, хазары и ромеи любят поесть. Не одно мясо. Кормите ухой и жарьте рыбу с репой.

– Репой полонян и дружину кормим. Да еще рыба да хлеб спасает. Соль кончается. Мука на исходе.

– Мы с собой привезли. И соль, и мука есть, и репа тоже. Помню, в одном схроне сало хранится, и бочки с боровыми ягодами на случай засухи и голода – открой его для полонян, иначе испортятся. Киевлян лесными ягодами угощайте, пироги из грибов пеките.

Дед укоризненно произнес:

– Ты все о брашне да о брашне.

– Для того чтобы подольше жили, вникали в беду, – чем дольше пробудут, тем пользы больше. Так князь наказал: гостей голодом не морить, пусть гостят столько, сколько пожелают, пока все расходы не посчитают на то, что не сделано. Просит тебя кормить их, печь топить, в баню водить, к рыбалке привлечь. Волк пусть своими заботами занимается, ты – гостями, как сказал князь, Волк тоже не местный. Не подведи меня. Медовухи не жалей. Кваса. Рыбы в старице на всех хватит. Корми их тем, чем богаты. Это слова князя, не мои.

– Коли князь просил, постараемся с угощениями. Ты мне лепше расскажи, что и как. Небось скучаешь, вернуться хочешь?

– Нет, деда. Не вернусь. По тебе скучаю. Теде стала ученая, своим веком буду жить. В Киеве. За меня не беспокойся.

– Не чаял увидеть, – дед опять перевел разговор на внучку, – сама объявилась на пороге. – Про себя же отметил: по-взрослому распорядительная и рассудительная девица.

Тут солнечные лучи пробились в окно и легли на лицо внучки, засветив на щеках румянцем.

– Как ты там – в Киеве?

– Как ты, дед?

– Потихоньку привыкаю к тому, что есть. Полоняне отвлекают от тяжелых дум. То один, то другой. Вроде не из княжеских хором, прежде все сами делали и за собой следили. До сих пор не отошли – за всякой мелочью и всяким страхом ко мне.

– Для нас мелочь, дед, – назидательно произнесла Ольга, – для них испытание. Они будто с того света вернулись, заживо погребенные. Ромейское рабство сродни загробному миру.

– Я о том же, внучка. Хотя многое позади. Моя душа не только о них, о тебе болит: как ты в Киеве, там же к князю за всякой мелочью не пойдешь.

– У меня, дед, все хорошо. Счет знаю, сама читаю. У князя буду служить.

– Я же сам в Киев отправил, чего простить себе не могу, не переживу, еси плохо.

Ольга снова обняла деда.

– Меня не подгоняют, сама не тороплю. Князь мне сказал: присматривайся к новой жизни, будто к омуту, чтобы не удариться об корягу. Сначала ступнями дно сама прощупай, не слушай тех, кто в него до тебя нырял – может, и не нырял, на тебе омут проверяют.

– По Прави с тобой князь говорит, – одобрил Калина.

– Мне еще многое надо постичь, жизнь в Киеве другая, глубже, чем наши с тобой омуты.

– Как к тебе князь относится?

– У него со мной хватает мороки. Худого слова от него не слышала.

– Где живешь, внучка?

– В княжеском тереме.

– В княжеском тереме! – изумился Калина.

– В княжеском тереме. Палат в нем много. Одна моя палата больше твоей избы. По соседству с его сродственниками. Они заняты в управе, поначалу подходили ко мне за советом, будто посмеяться; последнее время редко обращаются и лишь кивают головами. Не знаю, на что подумать, не спрашиваю, одобряют или не одобряют, посмотрю, как дальше пойдет. Но ты же всегда меня примешь?

– О том не беспокойся.

– Пошутила. В Киеве не как в лесу, не потеряюсь. Учения не на все хватает, его продолжаю.

– Киев какой?

– Киев? С нашим селом не сравнить. Большой. Грязи аще много. Степных кибиток. Даже землянок и полуземлянок. Есть такие тайные места, где живых людей в долговых ямах держат за то, что им нечем долг оплатит. Весь Киев не видела. Больше по разговорам. Там, где живу, дома на камне стоят, им же умощены улицы и площади. Соломенных крыш как у нас нет. Князь взял заботу очистить Киев от грязи, все заботы расставил по очереди.

После приезда в родное село Ольга окунулась в его заботы, сопровождая вместе с работниками управы прибывших общинников и давая свои пояснения. Ее, конечно, узнавали, изумлялись платью, сшитому по княжескому заказу. Не только село изменилось – она изменилась, подражая своим сверстницам из княжеского терема.

Доброе отношение к Ольге невольно передавалось всей делегации. Однажды при беседе с полонянами к ней подошел ее тайный воздыхатель:

– Слава Перуну, ты вернулась!

– Что? – переспросила Ольга.

– Люба мне, буду просить благословения у твоего деда!

Ольга поняла, что перед ней полонянин, о котором дед говорил.

– Я тебе сама отвечу, статный молодец, – не женихаться приехала, помочь таким, как ты, обустроиться в селе.

– Помогай. Одно другому не мешает. Благословение все равно попрошу.

– Два да два сколько будет?

– Что-о? – на этот раз переспросил полонянин. – Бондарь я.

– Бондарей уважаю. И дед их уважает и ценит. Куда ты со своими кадками без учения? Вот ты пойдешь к деду – спросит тебя про учение, тебе в ответ и сказать нечего. Какой ты жених без учения?! Горе луковое! – Ольга ткнула рукой в нагрудный доспех на Бондаре и отошла от незадачливого жениха, с недоумением проводившего ее взглядом.

Бондарь сначала решительно направился в сторону подворья старейшины, не дойдя до него, с не меньшей решительностью свернул к постоялому двору, где с дружиной разместился посадский Волк.

Еще во время сечи Волк заприметил Бондаря. Он первым из полонян выбрался из мордовки, перехватил летевшее копье и примкнул к дружинникам. Его примеру последовали другие, отшатнули степняков из замыкающего отряда, внесли в их ряды сумятицу, что способствовало исходу сражения. Проводив князя в Киев, Волк нашел Бондаря, позвал в дружину, объяснил:

– На косе тебя приметил. Ты же полон поднял и отвлек внимание наемников. Они не знали, как поступить: то ли полон стеречь, то ли на помощь идти, в панике кинулись к выходу. В десятские после занятий поставлю. Пойдешь в дружину?