– Ты, Петька, толком скажи, что нужно. А то Трофим Трофимыч молчать долго не любят. Смотри, как бы не солоно хлебавши пришлось назад вернуться, в контору-то свою агитационную, – проскрипел старичок Прохор, по обыкновению просиживавший штаны на лавке под окном.
Батя молчал.
– Не солоно хлебавши уже не получится. Чай у вас сладкий, и пряники имбирные, – ответил Петька, – а что до конторы… Так дело нужное, государственное, из самой Столицы сигнал поступил – поднять межу. Да и время подходящее для СУББОТНИК[5 - Стихийная Упорная Борьба с Безхозяйственностью, Отсталостью и Тоской по Настоящей Интересной Кутерьме.]а – апрель! Потеплело, оттаивает природа наша!
– Конечно, – вступила в разговор Марья Моревна, – без межи какая жизнь? А вдруг Данила-мастер своих поросят распустит, и они на нашу сторону набегут?
– А то наши к нему не бегают? – скептически произнес Иван, подпиравший дверной косяк. – В прошлом году целый выводок сбежал. Спасибо Даниле, сам всех переловил. А то бы до самого Свистуна-разбойника добежали, еще неизвестно, какими бы вернулись. Свистунами-горлопанами поросячьими. Корми их потом. Что ни дай, все одно – ни жира, ни мяса. Одни кости да … компоста этого…
– Вот-вот, поддакнул старичок Прохор, – не в коня корм. Разорение. Так ты про межу-то поподробней, поподробней скажи. Может, Трофим Трофимыч и согласятся.
– Да я вам и пытаюсь все растолковать. И в книжке вот – написано, – Петька положил палец на тощую брошюрку, оставив на ней мокрый след.
Брошюрка вздрогнула и переползла поближе к Марье Моревне.
– Ну и толкуй, толкуй, мил человек, ты на то и поставлен, чтобы толковать, – продолжил степенную беседу старичок Прохор.
Со второго этажа по ступенькам сбежала Василиса:
– Толковать, или толочь? Как правильно. Ой, надо у щуки спросить!
Василиса быстренько проскочила мимо Ивана, подтолкнув его локтем.
– Что встал? На работу опоздаешь!
Иван тряхнул головой, оторвался от косяка:
– Ладно, сами думайте, мне некогда.
Он вышел. Дверь за ним закрылась не сразу, и было слышно, как в сенях щука растолковывала Василисе:
– Я и говорю тебе, девка окаянная. Воду в ступе. В ступе пестиком. Брызгает, потому надо тихонечко, осторожненько.
– Ну, придумают же! – удивлялась Василиса. – И долго толочь?
– Иди, иди уж, насмешница.
В сенях забулькало – то щука опустилась на дно.
Василиса вернулась в горницу, присела на стул возле Бати, приподняла за уголок обложку брошюрки.
Из-под обложки быстро выскочила и снова спряталась розовая, как кошачий язычок, фига с обкусанным ногтем на торчащем пальце.
– Сама дура! – воскликнула Василиса и воззрилась на Петькин нос.
– Ну, если коротко, – начал Петька, жалобно поглядев на блюдо с пряниками, – межа межует.
– Ну! – поразился старичок Прохор, – а я думал, она там просто так. А она, оказывается, вот что делает!
– Да, подтвердил Петька. – И нам от этого межа…, межуйст…, ме-же-ва-ния, – проговорил он по слогам, скосив глаз на брошюрку, которая понемногу продвигалась к локтю Марьи Моревны, – большая польза вроде как.
– И как? – снова спросил неугомонный старичок Прохор, для важности выставив вперед бороденку.
– Что заладил! Как? Как? – видишь, человек-то, Петька, книжку принес. В ней все про все сказано, – Марья Моревна взяла в пухлые ладони брошюру и осторожно начала ее перелистывать.
– Вот негодники! Буквы какие маленькие, ничего не вижу! – Марья Моревна повертела брошюрку, покачала головой и протянула ее Василисе:
– На, прочти!
– Вот еще, – обиделась Василиса. – Я что, сказочница, по-писанному читать? Кота позовите.
– Кот в командировке, – сообщил Прохор, – вернется к вечеру, когда сливки снимать будем.
– А транслейтер у вас есть? – с надеждой спросил долговязый Петька, поворачивая голову, при каковом маневре оказался нос к носу с большим имбирным пряником в форме утки.
– Транслейтер быстро все разъяснит, – добавил Петька, скосив глаза на пряник.
Василиса всплеснула руками:
– Был, был транслейтер. Правда, отечественный, «толмач ХР». Ваня его для усиления тяги в печку вмонтировал. Их один завод выпускает. Зимой печки, летом – в туристический сезон – «толмачей». А своей тяги у них мало, только до Данилы-мастера достает. А что нам про его семейные дела все слушать. Скучно!
– Ну, давай, значит, почитаем, – сказал старичок Прохор и просеменил к столу. Взял затрепетавшую брошюру и так же бодро направился к печке.
Брошюра забилась у него в руках. Из нее вырвались несколько листиков, пометались по горнице и улетели в неприкрытую полностью дверь. Из сеней послышался всплеск, клацанье челюстей и хруст сминаемой бумаги.
Старичок Прохор открыл заслонку и кинул сникшую похудевшую брошюрку в огонь. В трубе завыло. Потом заголосило на тысячи ладов. Потом все стихло.
Старичок Прохор приложил ухо к печке.
– Ну, что слышно? – спросила Василиса.
Прохор молчал, только зажмурил глаза и шевелил губами.
– Не тяни душу! Говори, что слышишь, – прикрикнула Марья Моревна.
Батя поставил стакан на стол:
– Ну, говори!
Старичок Прохор оторвал ухо от печки, раскрыл глаза, протер их кулачками, вздохнул:
– Молчит. Нет тяги. Кончилась.
– Ну, вот, – обиженно протянул долговязый Петька, приподнимая голову от стола. – А еще передовые фермеры называетесь. Как же вы так, в отрыве от цивилизации хозяйство ведете?
– А вот так и ведем, – ответила Марья Моревна, наливая в стакан чай и пододвигая его к Бате. – Своим умом, на всем своем.
– По-научному «натуральное хозяйство» называется, – пояснила Василиса. – Мы в институте проходили.
