Геном: исцелённые
– Тогда зачем они здесь? – выдохнула Эмма. – Вот что такое «Поле жизни». Чьей жизни, нашей? Они умрут ради того, чтобы мы могли жить! И про них мы забудем так же, как про животных из вивария? Оставим их здесь, в темноте, и будем запросто лечиться, хвалиться перед Хельгбауэр своими успехами, как ни в чем не бывало лопать салаты в столовой и мечтать о будущем? Мне каждую ночь будут мерещиться эти чертовы склянки. А вам нет?
Эмма медленно опустилась на пол, обхватила колени руками, как делала это до лечения, когда была аутистом, и начала раскачиваться вперед и назад, будто убаюкивала саму себя, и слезы текли по ее щекам.
Артур и Тобиас растерянно молчали. Они смотрели на банки. Живые крохотные человечки, что ждали часа рождения, который не наступит. Один из зародышей смотрел на них невидящими мутными глазами. Он просто среагировал на свет карманного фонарика, который Артур забыл выключить и случайно направил прямо на банку, но Артур и Тобиас вздрогнули и попятились.
Тобиас первым пришел в себя, подошел к зародышу.
– Спи, ночь на дворе. – Он заглянул в банку и погладил ее по стеклу. Малыш закрыл глаза.
– Не могу здесь больше. – Артур сжал виски руками, потер глаза, но и за закрытыми веками он видел то же самое.
– Давайте унесем их отсюда, – предложила Эмма, все еще сидя на полу. Ее глаза были безумны, а взгляд устремлен в одну точку.
– Ты с ума сошла! Эмма, очнись! – Артур потряс ее за плечо и поднял с пола.
– Тогда унесем только самых больших детей. Они выживут вне этой склянки? – Эмма опять заплакала. – Спасем хотя бы некоторых!
– Сделай что-нибудь, Тобиас, пожалуйста, – взмолился Артур, не в силах дольше слушать Эмму.
Но Тобиас молчал. Он стоял в другом конце зала и смотрел в круглое, словно иллюминатор, окошко, за которым струились темные воды Ист-Ривер.
– Этот этаж такой большой, потому что частично находится под водой, – произнес Тобиас ровным бесцветным голосом.
Артур посмотрел на него и почувствовал что-то неладное.
Мысли Тобиаса текли так же спокойно, как вода снаружи. Отец учил его оберегать себя от стрессов. Сердце может не выдержать. «Все будет хорошо. Хорошо», – повторял про себя Тобиас как заклинание. «Но… ведь Эмма так плачет!» – Тобиас будто плыл в невесомости, запакованный в глухой скафандр, и слушал только ритмичный стук своего сердца. Он думал: «А что, если Артур был прав, зачем мучиться бесполезными мыслями? Можно просто выйти отсюда и забыть».
И Тобиас медленно пошел к выходу.
Справа от двери было широкое окошко люка с железной заслонкой. Они не заметили его, когда входили. Тобиас машинально бросил взгляд на люк и застыл как вкопанный.
– Что там? На что ты уставился? – взревел Артур, неожиданно взбесившись.
Но Тобиас не отвечал. Артур и Эмма подошли к окошку и встали за спиной у Тобиаса. Надпись на заслонке гласила: «Утилизатор биоматериала».
– Сюда сбрасывают их тела после опытов? – спросил Тобиас, стоя как статуя.
Больше всего Артуру хотелось просто уйти. Он схватил зарыдавшую в голос Эмму и поволок к выходу. Поняв, что ее выводят с «Поля жизни», Эмма вцепилась обеими руками в край стола и не разжимала пальцы, хотя Артур тащил ее изо всех сил.
– Спасти! – кричала Эмма. – Надо их забрать. Отпусти меня-я-я!
Мысли в голове Артура путались. То он проклинал себя за этот поход, то пытался придумать, как вынести из этого страшного места хоть одну банку. То его охватывала уверенность, что их сейчас поймают и исключат из программы. Что бы ни происходило у Артура в голове, от этого было мало проку. Эмма выла в голос, стол с зародышами трясся под рывками ее тонких рук, и ждать помощи от Тобиаса было бесполезно. Собственно, почему? Артур резко отпустил Эмму, инерция повлекла ее на пол и, взвизгнув от неожиданности, она упала. Он поискал глазами Тобиаса.
– Да, да. Надо спасти зародыш, раз Эмма так хочет, и все будет хорошо. – Тобиас как загипнотизированный подошел к столу, отцепил питательный шланг от одной из банок и взял ее в руки.
Ребенок внутри дернулся, вытянулся и замер. А Тобиас крепче сжал большую тяжелую банку с отсоединенным от системы жизнеобеспечения ребенком и направился к двери.
***Габи Хельгбауэр сделала все возможное и невозможное, чтобы утихомирить доктора Робертса. Вышагивая по кабинету, он то сыпал проклятиями, то порывался исключить всю троицу из программы.
– Ты не можешь лишить детей права на выздоровление! На жизнь! Из-за их глупости и простого любопытства! – атаковала его Габи, посчитав, что лучшая защита – это нападение.
– Ничего себе любопытство! Эмма покачивалась, обхватив руками колени в полной прострации, – как до лечения. Нам еще отката ее болезни не хватало! А Тобиас? Что он-то себе думал?
– Ему всего пятнадцать, Марк. У Тобиаса доброе сердце. Он был напуган и не понимал, что творит. И потом, они решили, что вы проводите опыты над зародышами и выбрасываете их в мусор, – оправдывалась Габи, хотя от мысли, что Тобиас невольно погубил ребенка, ей становилось не по себе.
– Совсем свихнулись… – Марк Робертс устало опустился в кресло. – Как им такое в голову могло прийти?
– В общем-то, могло. Мы ни разу не объясняли пациентам, что именно происходит внизу. Мы рассказываем им только про их лечение. Но генная терапия – не все, чем мы здесь занимаемся. Нужно провести с ними экскурсию по корпусу, и они будут знать, что в банках на «Поле жизни» выращивают детей для анонимного усыновления.
– Что? Какие банки? Это искусственные матки, Габи. Господи, ты же ученый! – ахнул Робертс.
Внезапно лицо его разгладилось и просветлело, губы растянулись в улыбке. Марк хотел сдержать подступающий смех – от доктора наук вроде Габи Хельгбауэр не часто можно услышать подобную «баночную» глупость. Он расхохотался. Габи поймала себя на том, что сама улыбается, но тут же взяла себя в руки. Ситуация непростая. Зародыши считаные, по каждому из них, кто достиг двенадцатинедельного возраста, сдают отчет в министерство здравоохранения. Тобиаса угораздило схватить банку с девочкой, которой было уже тридцать шесть недель, и теперь Марку Робертсу придется как-то замять случившееся. Лучше бы ему как следует сбросить стресс гомерическим хохотом, прежде чем он придумает, как доложить о смерти плода в министерство.
Когда он успокоился, Габи спросила:
– Что ты будешь делать?
– Давай по пунктам. Во-первых, мне придется накатать ложный отчет о причине смерти зародыша. Напишем, что произошло пережатие питательной трубки и к плоду перестал поступать кислород. Тобиас избежит неприятностей. С этим решили. Нерадивая лаборантка, потерявшая пропуск, уже уволена. Второе – это задача для тебя. Все трое переходят под твою ответственность. Эмма должна прийти в себя в течение суток, Тобиас не должен знать, что прикончил девочку, а Артур… С ним вроде все в порядке? Или нет?
– Как сказать, Марк. Когда он узнал, что с этими детьми ничего страшного не случится, то быстро успокоился и вроде бы забыл обо всем. Он только поинтересовался, куда мы денем их потом. Я честно ответила, что их отдают на усыновление и мы больше ничего не знаем об их судьбе.
– Это правильно, Габи. Ты вкратце объяснила Артуру все, что нужно.
– Но я видела собственными глазами: там слишком много зародышей, Марк! Неужели каждый плод создан на заказ? – с сомнением спросила Габи. – Не думала, что у нас такой большой спрос на детей из искусственной матки.
– Ты – психолог, а не маркетолог. Спрос рождает предложение… – Марк Робертс резко закруглил разговор, посмотрел на часы. – Ладно, на этом все. Я рад, что ты стала первой, с кем я поговорил. Ты всегда направляешь мой гнев в нужное русло.
За одну секунду спокойствие Габи как рукой сняло. Волна старых обид захлестнула ее с головой.
– Вечно ты восхищаешься мной: то красотой, то умом, то влиянием. Но это не помешало тебе закончить наши отношения при первом удобном случае. То, что ты мне втираешь, просто пустой звук.
– Это не так, Габи, поверь. Иногда нам приходится выбирать.
– Между любовью и алчностью?
– Между любовью к женщине и любовью к делу всей жизни. Не думай, что я променял бы тебя на что-то меньшее.
Когда Габи закрыла за собой дверь, Марк Робертс уже писал отчет в министерство, как будто только что они не говорили ни о какой потерянной любви.
***Габи постучала в комнату Эммы. Та сидела на постели, листая увесистый альбом с восстановленными витражами Нотр-Дам-де-Пари.
– Ты в порядке? Вам ведь объяснили про усыновление? – Габи присела рядом с ней на постель.
На мгновение в памяти Эммы всплыло воспоминание о девочке с исколотым позвоночником, но тут же спряталось в глубинах подсознания.
– Да. Теперь все хорошо. Бетти принесла мне крепкий чай с кусочками апельсиновой цедры, как я люблю. Стало гораздо легче. Но я боюсь за Тобиаса. Мы знаем, что он совершил непоправимое. Пока он еще в шоке, но скоро он все поймет.
– Думаю, мы можем это исправить, – сказала Габи, поморщившись. Ложь была ей противна, но для Тобиаса это был единственный шанс остаться в счастливом неведении. – Мы должны сказать ему, что девочка жива. Вас увели с «Поля жизни» до того, как лаборанты ее осмотрели. Вы с Артуром будете знать, что она скончалась сразу, как только Тобиас ее отключил. Но ему всего пятнадцать, и он наивен, как ребенок. Тобиас сможет поверить, что ее реанимировали. У него хрупкое сердце, которое не выдержит правду.
– Я поговорю с Артуром, он подтвердит ваши слова, – кивнула Эмма. Габи вздохнула с облегчением.
Несмотря на уверения в том, что с девочкой все в порядке, через пару дней Тобиас все же попросил отвести его на «Поле жизни», чтобы самому в этом убедиться. Габи предвидела подобное.
– Мы не можем снова туда пойти, Тобиас. Теперь посторонним вход на «Поле жизни» заказан. Но IT-отдел даст тебе доступ к онлайн-камере. На десять минут. Посмотришь на нее в планшете. Единственный раз, договорились?
– Отлично, буду ждать! – обрадовался Тобиас и вновь стал таким, как прежде, – счастливым и беззаботным.
Вечером они включили планшет. Габи стояла за спиной Тобиаса, приобняв его за плечи.
– Вот это она или не она? – спросил Тобиас, указывая на третью в ряду банку.
– Нет, четвертая, а не третья. – Габи увеличила изображение, чтобы Тобиасу был виден номер, пол и возраст на бирке.
– Точно, она, – обрадовался Тобиас и оглянулся на Габи. Та посмотрела на него в ответ, пытаясь выдержать взгляд глаза в глаза. Но Тобиас снова отвернулся и уставился на изображение.
Сердце у Габи упало: в нескольких кадрах она забыла затереть дату, та промелькнула всего на секунду в нижнем углу экрана. Она почувствовала, как плечо Тобиаса дернулось под ее рукой.
– Доктор Хельгбауэр, – сказал он, но ничего в его голосе не обнаружило волнения. – Я мысленно пожелал девочке всего самого лучшего и попросил прощения. Ей пора спать. И мне тоже, – он сладко потянулся и зевнул.
– На том и закончим, – сказала Габи, внимательно глядя на Тобиаса. Рассеянно улыбаясь, он встряхивал одеяло и взбивал подушку.
«Наша психика полна тайн», – размышляла Габи, идя по коридору. Вокруг, сверкая крыльями, кружились ночники-ионизаторы. Из комнат доносились едва слышные голоса, корпус казался сонным. – «Как часто мы игнорируем очевидное, временно слепнем, лишь бы защитить себя от того, что не в силах принять. Дело не только в Тобиасе. Каждый из нас расставляет вокруг себя нечто вроде фильтров, и они ограждают нас от реальности: боли, разочарования и чувства вины».
Она уже дошла до корпуса для персонала, обернулась на Cas9. В окне кабинета Робертса еще горел свет. Набежавший порыв ветра преклонил жесткие травы, но те, не желая сдаваться, тут же распрямились во весь рост.
«Разве мы заслужили такое милосердие? Милосердие забытья? Мы должны искупать вину за содеянное, не таясь и не прячась, страдая и омывая ее слезами. Но Тобиас спокойно ложится спать, а Марк… Если его и мучает бессонница, то не из-за нашей разрушенной любви. Этого он тоже предпочитает не замечать».
Чудеса генетики
– Завтра мы с вами поедем в город. – Габи Хельгбауэр стояла посреди столовой.
Под одобрительные аплодисменты она продолжила:
– Со мной могут поехать все желающие. Кроме тех ребят, которые лежат сейчас в стационаре после редактирования. Остальных прошу вписать свои имена в экскурсионный список. Сбор после завтрака – в десять утра, с рюкзаками. Катер уже заказан. Вернемся к ужину, обещаю.
Столовая гудела как пчелиный улей.
– С чего вдруг она решила нас развлечь? – спросил Тобиас у Эммы.
– Габи время от времени возит нас развеяться. Для тех, кто задерживается здесь надолго, это как глоток свежего воздуха.
– В конце концов, не век же нам сидеть в четырех стенах, – пробурчал Артур, накалывая кусок мяса на вилку.
– Я бы с удовольствием сходил в кино, – мечтательно произнес Тобиас.
– С кем-нибудь на последний ряд? – усмехнулся Артур.
Тобиас уткнулся в свою тарелку. Эмма неодобрительно посмотрела на Артура.
– Так уже никто не делает, – заметила она, поспешно набивая в рот тыквенное пюре.
– Куда-то спешишь? – спросил Артур.
– Подальше от тебя. Не люблю, когда ты не в духе, – она встала. – Пойду к себе, поработаю. Я заказала в магазине для художников разноцветные нити и лески.
Проглотив остатки пюре, Эмма быстрым шагом направилась к выходу.
За стеклянной стеной столовой, обещая теплый июньский день, заманчиво светило солнце. Бетти натягивала в саду тент. Плотная многоцветная ткань, растянутая между ветвями фруктовых деревьев, трепыхалась на ветру, словно гигантское крыло бабочки.
– Что будем делать? – Тобиас дожевал последний кусок.
– Ничего не хочу сегодня, – ответил Артур.
– Что с тобой такое?
– Я родился и вырос в Нью-Йорке. Все плохое случилось со мной там. На острове мне лучше. Завтрашняя поездка меня совсем не радует.
– Тогда пойдем ко мне. У меня пятьдесят машин для гонок. Выйдем в онлайн, проедем пару кругов.
Артур вздохнул, но ничего не сказал. Что точно никогда его не привлекало, так это гонки, машины и все, что с ними связано. Но больше заняться было нечем.
***На следующий день катер на двадцать пассажирских мест ждал их у причала. Перекинутый к опорам мостка трос скрипел и натягивался. По траве ползли длинные человеческие тени, вдоль клумб с цветами работали поливальные машины.
Эмма стояла в очереди на посадку. Она взглянула на свое отражение в стекле иллюминатора. Лицо ее слегка вытянулось, нос удлинился, глаза разъехались в стороны. Ненамного, но этого хватило, чтобы превратить ее красивое лицо в подобие рожицы гоблина.
– Поднимайся, надо найти свободные места, – окликнул ее Тобиас.
Доктор Хельгбауэр стояла на палубе, пересчитывая пациентов. Артур, проскочив внутрь одним из первых, лег сразу на три места у единственного столика. Проходивший мимо крупный парень угрожающе навис над Артуром.
– Самый умный, что ли? – задал он риторический вопрос.
– Да фиг с ним, Стиг, – нахмурился его дружок и увел задиру подальше.
Артур уступил Эмме место у окна.
– Что это за парочка? – Артур кивнул в сторону Стига и его приятеля. – Один лезет на рожон, второй его укрощает, как ковбой буйного рысака.
– Стиг Нельсон и его лучший друг Эдгар Дюпье. Они везде ходят вместе. Эдгар почти пролечился. Осталась пара процедур. А Стиг здесь давно, но лечение никак не начнут. Если Стиг к тебе прикопается, лучше не обращай внимания. От него одни проблемы, – объяснила Эмма.
– Понял. Сразу в морду, и дело с концом, – пообещал Артур.
Эмма картинно закатила глаза и улыбнулась. Тобиас не обращал на их разговор внимания – он никак не мог втолкнуть рюкзак под лавку и изливал раздражение на все вокруг.
Берег поплыл вправо, конец троса ударился о борт с глухим стуком, и катер отчалил, разгоняя воду и воздух.
За пять минут до прибытия всем на smartwatch пришло одно и то же сообщение. «Активируйте GPS-датчики и синхронизируйте часы с моими. Имя GabyHelg».
– Теперь она знает, где каждый из нас находится, – задумался Артур.
– Конечно, знает. Так мы не потеряемся, – кивнула Эмма.
– А что? Ты хочешь сбежать? – пошутил Тобиас, но, посмотрев на Артура, удивленно округлил глаза.
– Какой догадливый, – усмехнулся Артур.
– Ты с ума сошел? – спросила Эмма.
– Мне нужно домой… – Артур почесал лоб.
– Значит, так: фиг тебе, – отрезала Эмма.
– Попробуй меня остановить, – заупрямился Артур. – С тех пор как меня упекли в приют, я ни разу не был в той квартире, где… ну, где все произошло. Я многого не помню, картины плывут в сознании, как жуткие тени. Я должен попасть домой, чтобы, как говорит Габи, заглянуть в омут памяти и узнать, что было на самом деле. Может, тогда приступы галлюцинаций прекратятся.
– Если бы это могло помочь, Габи давно свозила бы тебя сама, – твердо сказала Эмма.
– Да ладно, Эмма. Артуру это важно. Может, у нас есть шанс помочь ему прямо сейчас. Лучше скажи, куда надо ехать и какой у тебя план, – попросил Тобиас.
– Как улизнуть, придумаем по ходу дела. Я перенастрою часы, и Хельгбауэр не увидит нашей реальной локации. Ей будет казаться, что мы сидим где-то в парке, – сказал Артур.
Катер тормозил, и мир за окном замедлялся. Небоскребы из бетона и стекла нависали над городом, их шпили прокалывали низкие облака. По небу метались почтовые дроны, дроны доставки пиццы и прочая роботизированная мелочь. Они влетали в распахнутые окна и исчезали в прохладной тьме квартир и офисов.
Расталкивая других пациентов, Тобиас поскорее сошел на берег. Его глаза блестели, на щеках играл румянец. Его манило предвкушение. Вот он – живой город, вечно в движении. Весь в артериях дорог, перекачивающих автомобили и автобусы, в набухших волдырях полусфер, под которыми прячутся парки с огромными деревьями и прудами, и едва слышным жужжанием кислородных систем, подающих внутрь очищенный от тяжелых примесей воздух.
В «инкубаторах природы» так легко дышится. Врачи говорили: для здоровья его сердца необходим свежий воздух. Поэтому дома, в Филадельфии, мать проводила с ним в таких парках по несколько часов в день. Они покупали мороженое и смотрели на подтянутых мужчин и женщин, совершающих пробежку под любимые плейлисты. У тех были кардиомониторы на предплечье. У Тобиаса тоже. Тут он чувствовал себя своим. С той лишь разницей, что бегуны изнурялись спортом, а он – черничным мороженым.
– Мисс Хельгбауэр! – начал Тобиас. – Может, мы с вами заглянем в парк?
– Боюсь, нет, Тобиас, у нас на сегодня другие планы, – Габи перекинула через плечо холщовую сумку цвета хаки, подобранную под цвет кроссовок.
Вне Норт-Бразер-Айленд она одевалась как девчонка. Платья с широким подолом сменялись на джинсы, локоны – на высокий пучок.
– У вас будет свободное время. Я распределю вас на группы, и два часа ходите, где хотите.
– Два часа? – Артур и Эмма нагнали их. Артур нетерпеливо дергал ремешок наручных часов.
– А что мы будем делать до этого? – не утерпела Эмма.
– Сейчас увидите, – ответила Габи, открывая двери входа на парковку.
На залитой солнцем стоянке их ждал автобус.
Поездка заняла не больше двадцати минут. Прильнув к окну, Артур не отрываясь смотрел на знакомые улицы, аптеку, где часто брал заказанные для отца лекарства. На бар: у черного входа они с матерью когда-то нашли его отца. Тот едва ли понимал, кто он и где находится, и мать тащила его на себе до самого дома. Артур был еще мал и старался помочь, чем мог, – придерживал отца то за одну, то за другую волокущуюся по асфальту ногу. Тот не был пьян, вовсе нет, иначе все было бы слишком просто.
Автобус свернул на широкую улицу, и тут Артур понял, куда они едут.
– Музей естественной истории? – воскликнул он.
– Точно так! – обрадовалась Габи. – И поскольку вы уже все в курсе дела, прошу на выход.
Автобус затормозил у тротуара. Они прошли под высокими сводами музея, между бледными мраморными колоннами. Внутри было прохладно, запах чистящего средства для пола смешивался с ароматом ванили – в кафе музея готовили пышную выпечку.
Габи остановилась посередине зала и жестом попросила внимания.
– Сегодня я впервые привезла вас в Музей естественной истории. Мое упущение, простите. Тем, кто уже проходит лечение в Институте Карпентера, будет полезно еще раз осмыслить методы, которые к вам применяют. А новеньким тем более важно понять, в какую уникальную программу генного редактирования вы попали. Начнем сразу с зала, представляющего генетическую тематику. Его окончательно укомплектовали еще в прошлом году при деятельном участии доктора Робертса. Все за мной!
Они прошли через первый зал не останавливаясь. Скелет динозавра с широко раскрытой пастью и дистрофичными передними лапами мог внушить ужас разве что малышам. Неандертальцы тоже не были удостоены внимания. Впереди их ждали лифты.
– Поднимаемся сразу на третий этаж. Прошу нигде не задерживаться, – скомандовала Габи и нырнула в лифт.
За ней последовали десять человек. Оставшиеся десять погрузились во вторую кабину. Просторные стеклянные капсулы с круговым обзором бесшумно двигались вверх. «Третий этаж. Залы восемь А, восемь Б. Двадцать первый век. Эволюция», – донеслось из динамика.
***Стены просторного помещения были обшиты серебристыми листами. Эмма посмотрела вверх: с потолка свисали длинные синие и красные плотные канаты, переплетенные между собой наподобие цепочек ДНК. В некоторых из них не хватало целых кусков, где-то красные участки заменили на черные. По всему периметру зала стояли стенды. Под стеклом ближайшего из них был выставлен 3D-принтер, печатающий сетчатку глаза. Белая лабораторная мышь, застывшая на соседнем стенде с поднятой вверх лапой, недобро сверкала красными остекленевшими глазками. В ее скальпированный череп с открытым мозгом вели тонкие проводки электродов.
– Прошу тишины, – громко сказала Габи. – Сегодня мы узнаем, какие чудеса творит с вами доктор Робертс и его команда. И никто не объяснит вам суть работы проекта Cas9 лучше, чем он сам.
Габи подошла к панели управления, прокрутила меню. Все расселись прямо на полу, вокруг невысокого постамента. Габи нажала кнопку вызова, и доктор Робертс в своем кабинете принял видеозвонок – его 3D-голограмма встала на постаменте во весь рост.
– Всем добрый день! – весело сказал он и присмотрелся к сидящим в зале. – Чтобы не отнимать у вас драгоценное время, которое вы потратите на знакомство с экспонатами, я сразу перейду к делу. Не стесняйтесь задавать вопросы.
Примостившаяся за группой детей, Габи разглядывала мягкие округлые черты лица Марка Робертса. Она мысленно провела пальцем по его лбу, отбрасывая темную прядь редких волос, дотронулась до губ. Но тут же одернула себя.
– Наверняка многие из вас знают предысторию проекта Cas9, но все же я сделаю краткий экскурс. В середине 20-х годов двадцать первого века ученые-генетики совершили прорыв в борьбе с такими смертельными генетическими болезнями, как мышечная дистрофия Дюшенна и муковисцидоз, поражающий органы дыхания и пищеварительный тракт. Основные методики были разработаны мной, директором Института Карпентера, и доктором Ежи Ратаковски, нашим главным генетиком. И до сих пор большинство открытий в нашей отрасли совершает именно доктор Ратаковски, работая, как говорится, в полях – в лаборатории Cas9 на минус первом этаже. Вам трудно поверить, но еще двадцать лет назад подобные заболевания были смертным приговором для жителей нашей планеты. В те годы многие ученые приходили в генную инженерию, пережив утрату близких людей. Это было мощной мотивацией, и мы вместе работали круглосуточно во имя прорыва. Мы знали, что счет идет на человеческие жизни. – Доктор Робертс вздохнул.
Габи неосознанно повторила его вздох. Память милосердна, она упаковывает и прячет в дальние уголки сознания трудные воспоминания. Но сейчас Габи неосторожно извлекла один из свертков из укромного хранилища и пожалела об этом. Перед ней снова стоял Марк Робертс пять лет и килограммов назад.
***– Не уходи, останься. Уже стемнело…
– Не могу, любовь моя. Звонила сиделка – моей жене совсем плохо. Она уходит.
Габи подумала, что жена Марка Робертса, несмотря на обширные метастазы, слишком давно уходит и все никак не уйдет, и за эту отвратительную мысль жестоко себя укорила.
– Оставишь меня сейчас – можешь не возвращаться.
– Не горячись. Я переночую дома, только и всего. Разве можно так поступать с ней теперь, когда конец так близок?
– Я слушаю твои отговорки четыре года. Четыре чертовых года ты убегаешь домой с работы, отменяешь наши свидания. Мы никуда не ходим вместе потому, что нас могут увидеть!
– А ты как думала? – Его взгляд стал холодным и чужим. – Я устал разрываться между тобой и семьей. Честно, ты не проявляешь ни терпения, ни понимания. Я рассчитывал на другое, Габи.