Геном: исцелённые
– Выметайся, Марк. Обещаю, больше тебе не придется разрываться между нею и мной.
– Ну-ну, не заводись понапрасну. Увидимся завтра на работе, и все будет как прежде.
Но как прежде уже не было. Габи была упряма и выполняла свои обещания.
***Она с трудом вернулась в реальность. Доктор Робертс – точнее его голограмма – все еще смотрел на нее, постаревший и немного усталый.
Тобиас смущенно поднял руку. На него уставились девятнадцать пар глаз.
– Если все так просто и эти методы применяются давно и успешно, почему все мы в Институте Карпентера участвуем в эксперименте? – Тобиас замолчал.
Девятнадцать пар глаз повернулись к голограмме доктора Робертса.
– Отличный вопрос, Тобиас. Вернемся в прошлое. Двадцать лет назад, в начале исследований на мышах с генетическими заболеваниями, изменения в одной части генов приводили к неконтролируемым мутациям в других частях цепочки. Например, мышь, излеченная от наследственного метаболического расстройства, через пару месяцев буквально сгорала от мутации, которая приводит к анемии. Или от чего-нибудь еще – предсказать было невозможно. Но с годами мы нашли методы лечения практически без побочных эффектов. Теперь дело за вашими генетическими хворями.
– С нами будет то же, что с мышами? Я не хочу за пару недель «сгореть» от болезни, которой у меня не было до лечения у вас, – возмутилась девочка, которую привезли на остров пару недель назад.
– Я же сказал – на мышах. В наших исследованиях есть два этапа. Первый – опыты на животных. Беднягам достается самая опасная и тяжелая часть процесса. Когда методика лечения уже оформлена достаточно, чтобы не причинять вреда подопытному, министерство здравоохранения дает «добро», и для экспериментов набирают добровольцев. То есть вас. На словах суть работы с генетическими ножницами проста. Многие заболевания, ваши в том числе, вызваны повреждениями генетической цепочки. Доктор Ежи Ратаковски разрабатывает для вас схему лечения: он и его помощники удаляют поврежденную часть ДНК и заменяют ее новой, здоровой. Либо редактируют ту, что есть, если такое возможно. Можете быть уверены – вероятность выздоровления близка к ста процентам. Когда пациент поправляется, Минздрав разрешает широкое применение метода лечения этой генетической болезни во всех больницах страны.
– Я мог бы дождаться разрешения и пойти в обычную больницу. Зато знал бы заранее, что метод безопасен, – проворчал красивый мальчик с темно-оливковой кожей, орлиным носом и волосами цвета воронова крыла.
– Боюсь, все не так просто, Камал. Нужно понимать, что подготовка персонала обычной больницы, приготовление вакцины и прочие рабочие моменты в широкой практике лечения могут занять годы. А очереди из желающих – десятки лет. Поэтому ваши родители боролись за ваше участие в экспериментальной программе. Риски минимальны, а следующего шанса на излечение многие из вас не дождутся. Есть еще вопросы?
Никто не проронил ни слова.
– Отлично! Тогда к экспонатам! Вокруг вас на стендах выставлены 3D-модели напечатанных органов. Каждый образец дан в двух ипостасях – до и после лечения методом CRISPR/Cas9. Вы видите десятую часть возможностей современной генной инженерии. Но и ее должно хватить, чтобы вы поняли: если вы в программе Cas9, значит, ваша болезнь излечима. Мы живем в эпоху великих достижений и получаем шанс прожить еще много счастливых лет. Это Дар, равного которому медицина еще не знала. В общем-то, все. Надеюсь, я ответил на ваши вопросы. Спасибо за внимание! Увидимся на острове.
– Спасибо, доктор Робертс, – ответили все хором, и Робертс нажал отбой.
Дети разошлись по залу, рассматривая электронные табло под стендами.
– Под каждым образцом вы найдете информацию о дате и месте процедуры генетического редактирования, фото пациента, его историю и небольшое интервью. Пользуйтесь электронным меню. – Габи перекинула сумку через плечо и подошла к двери. – Буду ждать вас на выходе.
***Для Тобиаса этот зал был особенным. Много раз он видел все представленные здесь экспонаты. Он часто приходил сюда, когда приезжал в Нью-Йорк на лечение вместе с отцом. Тобиас закрывал глаза, глубоко вдыхал и медленно выдыхал воздух, усмиряя пустившееся вскачь сердце. Оно то неслось галопом, то тормозило, точно болид с проколотой шиной на трассе, но для Тобиаса это была победа, шанс прийти сюда еще раз, в зал, посвященный проекту Cas9. Рука Тобиаса немела, он не чувствовал пальцев. Отец с нажимом растирал его кисть, пока чувствительность не возвращалась вместе с легким покалыванием, и они неспешно подходили к единственно важному для них образцу.
Сейчас Тобиас стоял у того же стенда. В этот раз подготовка к лечению уже началась, и он чувствовал себя значительно лучше. Многие препараты, которых он не мог себе позволить дома, были доступны в Институте Карпентера. Доктор Робертс сделал все возможное, чтобы с первых дней Тобиас получал эффективную временную помощь.
– Оно настоящее? – спросила его Эмма, вглядываясь в бордовое, пульсирующее, обвитое пластиковыми трубками сердце.
– Настоящее, живое, напечатанное, – сказал Тобиас. Он прижался носом к стеклу, дохнул на него и вывел пальцем сердечко. – Слышишь равномерный стук? Тук-тук, тук-тук. Так стучат колеса поезда. А ты сидишь с закрытыми глазами, и стук проходит через тебя насквозь. Никто, кроме моих родителей, не верил, что я проживу так долго. Отец нашел доктора Робертса в соцсетях в группе их выпуска и договорился устроить меня в программу.
– Моей матери это стоило внушительной суммы, – усмехнулась Эмма. – Видел бы ты ее лицо, когда она подтверждала перевод на счет Института со своего банковского депозита. Но она все равно была рада сплавить меня на остров. Теперь она всем рассказывает, что устроила меня в экспериментальную программу, чтобы я быстрее вернулась к нормальной жизни. По ее словам, цель оправдывает риски. На самом деле она просто хотела побыстрее подогнать меня под свои «нормальные мерки» и на риски плевать хотела. Слава Богу, все обошлось.
Тобиас посмотрел на нее и ободряюще кивнул. Он чувствовал: только что Эмма выдала ему затаенную и очень личную обиду, но, судя по ее лицу, продолжать ей не хотелось. И Тобиас снова заговорил о себе.
– То, что лежит под этим стеклом, много для меня значит. Я смогу впервые в жизни сыграть в футбол, пойти на пробежку со своей собакой! Сначала заведу, наконец, собаку. Запишусь в бассейн, заберусь на Эверест. Да, черт возьми, почему бы не на Эверест? Я готов на что угодно, лишь бы… Для меня это важно.
– Важно для всех нас, не забывай. Мы все каждый день благодарим науку за шанс нормально жить дальше, – заметила Эмма.
В нескольких метрах от них Артур рассматривал фотографию восьмилетнего мальчика, позирующего на фоне уходящего в облака закрученного спиралью шпиля. «Ли Луань у телебашни Гуанчжоу. Гуанчжоу, 2039 г.» Эмма и Тобиас подошли к нему.
– Кто это? – спросила Эмма.
На одной половине стенда на мягкой ткани лежал напечатанный на принтере крупный кусок кожи. Роботизированная рука то и дело проводила по нему стальным пальцем, отчего на коже набухали и лопались волдыри, образуя кровавые раны.
– Какой ужас, – вздохнула Эмма.
– Буллезный эпидермолиз. Любое прикосновение к телу вызывает что-то вроде ожога. Это страшно. Не хочу смотреть. – Тобиас взял Эмму за локоть и отвел подальше от стенда.
Артур остался стоять у электронного табло с описанием экспоната. Он смотрел на фото пациента. Мальчик Ли Луань казался ему смутно знакомым. Или он что-то перепутал, как это часто бывало с ним. Лица в памяти смешивались, люди перенимали черты друг друга, становясь совсем не теми, кого он знал. Артур зажмурился: лицо мальчика с фотографии поплыло, сузилось, на черепе совсем не осталось волос, руки побледнели и вытянулись, пальцы стали узловатыми, как у лемура, с синими болезненными ногтями. Теперь перед его мысленным взором стоял наполовину монстр, наполовину Ли Луань. «Хочешь избавиться от меня? Не выйдет!» – зло прошипели кроваво-красные губы и расплылись в хищном оскале остро заточенных зубов.
– Ты в порядке? – раздался как будто издалека голос Эммы.
Артур вынырнул из пучины галлюцинации и отчаянно вдохнул воздух, словно до этого был в вакууме.
– Да, все норм, – мрачно ответил он.
Эмма сжала его руку в своей, Артур вздрогнул от неожиданности, и ее пальцы тут же разжались.
– Смотрите, Джана у микроскопа. – Тобиас направился прямиком к смуглой девушке с черными блестящими волосами.
Он встал за ее спиной, смущенно оглядываясь на Эмму. Та одобрительно махнула рукой и скрестила указательный и средний палец, пожелав Тобиасу удачи. Тобиас что-то тихо сказал Джане, и та, просияв, предложила ему заглянуть в окуляры микроскопа. Что бы там ни увидел Тобиас, его уши и щеки горели.
– У нас осталось не так много времени. Пошли вон туда. – Эмма повлекла Артура в другой конец зала.
Вокруг стенда стояло человек пять.
– Это про аутизм и савантизм. Мой случай, – сказала Эмма тихо, чтобы ее не услышали другие.
Артуру иногда казалось, что она стеснялась своей болезни. Эмма словно охраняла свой диагноз от чужих глаз.
«…дефицит социального общения и взаимодействия. Проявляется в возрасте до трех лет. К середине тридцатых годов двадцать первого века количество пациентов с диагностированным синдромом Каннера и синдромом Аспергера достигло 1/200. Поколение детей, рожденных в этот период, получило распространенное в СМИ и социальном лексиконе название GenAut, что сначала расшифровывалось как Generation Autistic», – прочитал Артур.
– Я не против, что ты немного не от мира сего, – вдруг сказал он и испугался: Эмма могла не понять его и обидеться.
– Ты тоже немного того, – кивнула она и рассмеялась. – А вместе мы просто улет!
Артур впервые посмотрел на Эмму так, как ни на кого раньше не смотрел. Что-то в груди затрепетало, и секунды хватило, чтобы перевернуть в нем все вверх дном.
Под стеклом лежал единственный экспонат – серо-розовый мозг, испещренный витиеватыми, словно реки Амазонии, бороздами извилин.
– Привет, Камал. – Обернувшись, Эмма улыбнулась темноволосому мальчику, который задавал вопрос доктору Робертсу. – Это Артур. Там у стенда Тобиас. Новенькие, мои друзья.
– Привет, – ответил Камал. Он внимательно смотрел в сторону Тобиаса и Джаны.
– Твое лечение уже началось? – спросила Эмма участливо.
– Еще нет. Доктор Ратаковски пока не создал для меня вакцину. Говорят, надо ждать, – ответил он, протягивая руку Артуру. – Будем знакомы.
В зале стоял гул голосов. Звуки рассеивались под высокими сводами потолка, от чего казалось, что это гудит пчелиный рой.
Они втроем обошли стенд кругом.
– Так что там было про этот мозг? – спросил Артур.
Изнутри стенда к задней части мозга тянулась питательная трубка с мутной жидкостью, и с легким щелчком под небольшим давлением закачивалась внутрь.
– Мозг пациента с аутизмом. Правда, я так и не понял, что должен здесь увидеть, – ответил Камал.
– Ничего. Пока не нажмешь вот сюда. – Тобиас и Джана тоже подошли к стенду.
Тобиас нажал на кнопку, и фронтальное стекло стенда превратилось в монитор. Внутри короба раздался грохот миниатюрного аппарата МРТ, и проекция мозга на стекле окрасилась синими и желтыми мигающими пятнами.
– Я проходила эти исследования в аппарате МРТ. У аутистов при любом движении активируются не совсем те участки мозга, что у здоровых людей. Вот они, желтые, соседние. А у здоровых – синие.
Жужжание и грохот внутри стенда прекратились. На стекле появилась надпись: «После применения CRISPR/Cas9». Внутри короба снова загрохотало, и подсвеченные желтым участки мозга на томограмме задвигались, приближаясь и в итоге сливаясь с синими участками мозга здорового человека.
Эмма зааплодировала. Увиденное еще раз уверило ее в мысли, что теперь она полностью здорова.
– Окей, народ, пора завязывать, – сказал Камал, глядя на свои smartwatch. – Доктор Хельгбауэр ждет нас снаружи.
Тобиас задержался на секунду, снова посмотрел на алое, упругое сердце под стеклом. «Пока, скоро увидимся». Он мысленно помахал ему рукой и вышел.
В холле их уже встречала Габи.
– У вас есть свободные два часа. Потом встречаемся у автобусной остановки на парковке за музеем. Прошу всех отметить эту точку в навигаторах на часах. Разобьемся на четыре группы по пять человек. Старшие отвечают за младших…
– Нам надо пойти вместе, – взволнованно прошептал Артур Эмме.
– Да помню я! Но нас будет пятеро, – уточнила Эмма.
– Нет! Не хочу посвящать едва знакомых людей в свои дела! – воскликнул Артур.
– Не голоси, что-нибудь придумаем. Должно быть пятеро. Хочешь поспорить с Хельгбауэр?
– Ты права. Но к себе домой я их не пущу, – буркнул Артур.
Габи вносила группы в список.
– Камал, Джана, Эмма, Тобиас. Артур за старшего! – предложила Эмма.
– Отлично, вот и разделились, – обрадовалась Габи. – Помните, ровно два часа. Smartwatch не отключать, быть на связи. Старшие, отвечаете за группу головой. Отрастить новую вам не поможет никакая генетика.
Ты боишься
Они стояли на ступенях Музея естественной истории. Уже привыкшие к тихой и размеренной жизни на Норт-Бразер, все пятеро с трудом воспринимали шум мегаполиса, его неуемную энергию, бьющую через все поры асфальта. Несмолкаемый поток звуков оглушал, солнечный свет, отраженный от стекол домов, ослеплял, запах выхлопных газов колотил по обонянию.
– У нас в Дели шума еще больше и намного грязнее, – сказал Камал, любуясь Нью-Йорком.
– Я и не думала, что так приживусь на острове. Шелест деревьев, редкие гудки проплывающих мимо барж… Теперь в городе мне некомфортно, как было тогда, до лечения – что-то такое я чувствовала каждый раз, когда мать выводила меня из дома, – вспоминала Эмма.
– Дело не в городе, – сказал Артур. – Такие, как мы, зациклены на своих болезнях, у нас нет друзей. К чему нам все эти городские прелести? Кафе, где не с кем встретиться, кино, куда не с кем пойти? Да те же такси! Ну куда в них ехать? Нас нигде не ждут. На Норт-Бразер все проще. Там мы забываем о том, насколько на самом деле одиноки.
Эмма молчала. Что бы ни чувствовал Артур, она уже распрощалась с одиночеством. Не так давно в ее жизни не было никого, кроме матери, а теперь она стоит на ступенях музея с друзьями, говорит с ними, понимает их чувства и эмоции. Наконец она по-настоящему с кем-то рядом.
Тобиас включил навигатор.
– Артур, говори, куда идем, – попросил он.
– Не идем, а едем. Вон вход в подземку, на той стороне улицы, – ответил Артур.
– У вас какие-то дела? – спросил Камал.
– Артур хочет зайти к себе домой, пока мы здесь. Вы с Джаной можете подождать нас возле его дома. Займетесь, чем хотите. Расклад устроит? – спросила Эмма.
– Вполне! – обрадовался Камал. Джана кивнула.
Они дошли до оживленной проезжей части. Артур нажал кнопку на светофорном столбе, и зеленый свет сменился на желтый, а затем на красный. Сплошной автомобильный поток замер.
В вестибюле метро было прохладно. Стены, кое-где покрытые плесенью и каплями влаги, отражали гул торопливых шагов. Длинный ряд билетных автоматов покрывала такая же влажная плесень, блестела лишь затертая от прикосновений клавиатура. Эмма приложила smartwatch к сканеру, и пять билетов выпали в лоток выдачи.
– Пошли скорее, не хочу толкаться в давке, – проворчал Камал.
– Сегодня поезда по этой ветке ходят с увеличенным интервалом. Десять минут в среднем. – Тобиас читал информацию на табло. – Может, поэтому тут столько народа?
Через турникет с гоготом перепрыгнули двое в надвинутых на глаза капюшонах. Один из них сшиб ногой мусорное ведро, и оно, громыхая, покатилось вниз по лестнице, распугивая пассажиров.
На платформе звучно храпел бродяга. Вместо подушки под головой он сложил потрепанную спортивную сумку, из которой торчали пожитки. Пара человек стояла у самого края платформы, опасно нависая носками ботинок над рельсами. Толпа распределялась по платформе – еще минута, и количество людей, жаждущих попасть в следующий поезд, достигнет критической массы.
– Едет, наконец-то! – с облегчением вздохнула Эмма.
Свет прожекторов и скрежет металла заполнили тоннель до краев, и состав, взвизгнув, затормозил.
Камал и Джана первыми вбежали в открытую дверь. Они о чем-то весело шептались, подталкивая друг друга под локоть.
– На какой станции выходить? – спросила Эмма.
– Я скажу, – ответил Артур, не глядя ей в глаза.
– Что с тобой сегодня? Ты с утра напряжен. – Эмма безуспешно пыталась поймать его взгляд.
– Нью-Йорк – мой город. В смысле, я родился и вырос здесь.
– Ну и прекрасно! Нет ничего страшного в том, что ты скучаешь по дому, – заметила Эмма, доставая из сумки зеркальце, чтобы прихорошиться. – У тебя там есть кто-нибудь? Или все на работе?
– Там давно никто не живет, – мрачно произнес Артур. Как по команде, Эмма спрятала зеркальце обратно в сумку и прижалась к Артуру плечом.
– Тогда что нам там делать? – спросила она так тихо, что за шумом колес Артур едва расслышал ее слова.
– Ты знаешь, что я шизофреник. Во время приступов я не отличаю реальность от видений. Поэтому и воспоминания меня подводят. Я плохо помню лица, события, многое путается, со временем совсем забывается. С тех пор, как мне исполнилось девять, я словно хожу по кругу. Часто мысленно возвращаюсь в те места, которые что-то для меня значили, чтобы они не исчезли бесследно. Это якоря, которые держат на плаву мой разум. Мне важно знать, что не все в моей голове – больной бред и многие воспоминания все-таки настоящие.
– Когда доктор Робертс начнет лечение? – спросила Эмма.
– Хельгбауэр считает, что я еще не готов. Она этого не скрывает. Для нее важно, чтобы я был откровенен с ней, – вздохнул Артур. – Иначе она не сможет подтвердить подписью, что я осознанно соглашаюсь на лечение.
– Ты боишься! – догадалась Эмма. – Потому что после лечения все в тебе изменится. Тем, кого лечат от физических болезней, легче. А таким, как мы с тобой, – со сдвигами по фазе – лечение дается очень тяжело. После первой инъекции я перестала узнавать себя. Постепенно теряла все, что делало меня прежней Эммой. Страх перед людьми сменялся тягой к ним, равнодушие к чужим эмоциям переросло в мощную эмпатию. Я завела подруг, плакала и смеялась вместе с ними. Это было так странно и ново. Очень страшно!
– Никогда бы не подумал, что ты раньше ни с кем не общалась. Вряд ли найдется хоть один пациент в Cas9, с которым ты не была бы знакома.
– Доктор Хельгбауэр помогла мне не сойти с ума. Мир вокруг менялся, менялась и я, и все, что я видела: люди, предметы. Сейчас я здорова и приняла новую себя целиком. Поэтому Габи права – если ты не примешь ее помощь, то выздоровление превратится для тебя в психологический ад. Тебе будут нужны те, кто рядом. Доктор Габи и, конечно, я… – Наконец Эмме удалось поймать удивленный взгляд Артура.
«Кристофер-стрит – Шеридан-сквер». – Поезд затормозил у платформы.
– Приехали. Нам на выход, – сказал Артур.
Эмма, Артур, Тобиас, Джана и Камал вышли из вагона, присоединившись к толпе, которая понесла их к выходу. Здесь было слишком оживленно – тесня друг друга, по проходу шли десятки людей, задрав вверх головы и глядя на информационные табло со временем отправления поездов.
Пройдя два квартала, они остановились у двадцатиэтажного многоквартирного дома. Простое бетонное здание с широкими окнами и кофейней на первом этаже. Артур так давно не был здесь, что все вокруг: и улица с высокими вязами, и шеренга фонарных столбов, и высунувшаяся из окна старая соседская дворняга, – казалось ему едва знакомым, как виденный давным-давно сон.
– Я голодная, – посетовала Джана.
– Честно говоря, я тоже, – сказал Камал.
– Оставайтесь тут. Витрина кафе выглядит вполне аппетитно, – предложила Эмма. – Я возьму для вас обед.
Артур и Тобиас ждали ее у входа в подъезд.
– Ты в порядке? – спросил Артур, глядя на бледное лицо Тобиаса.
– Да, все ок, – ответил он тихо. – Просто слишком много впечатлений.
– Может, тебе принять лекарство? Есть что-нибудь с собой? – поинтересовался Артур.
– Да, но надо запить водой. Поднимемся к тебе, и я его приму, – сказал Тобиас.
– Ты явно хочешь спросить меня о чем-то?
– Типа того… Ты не взял с собой ни Джану, ни Камала, а нам с Эммой доверился. Не знаю, что ты хочешь найти в этой квартире, но для тебя это важно. И ты решил разделить это с нами.
– Хочешь знать, почему вы? – спросил Артур. – Сколько мы дружим? Месяц? Слишком мало, чтобы посвящать вас в самое сокровенное. Но знаешь что? Сердце подсказывает, что я все делаю правильно.
– Вот про сердце получилось убедительно. Я-то знаю, как важно к нему прислушиваться, – согласился Тобиас.
Эмма вышла из кафе и уже спешила к ним, деловито собирая волосы в пучок и закатывая рукава, будто готовилась проходить квест.
– Он неважно себя чувствует. – Артур показал на Тобиаса.
– Господи, как ты? Что-нибудь болит? Где болит? – застрекотала Эмма, поглаживая Тобиаса то по спине, то по плечам. Вдруг она крепко обняла его и прошептала:
– Не волнуйся, я рядом.
Артур почувствовал, что реакция Эммы удивила его до глубины души. В трудную минуту она могла поддержать его. Возможно, теперь ему будет на кого опереться. Но Артур оставил эти мысли на потом – лифт неумолимо поднимался на девятнадцатый этаж.
***Артур старался не смотреть ни на Тобиаса, ни на Эмму. Тишина давила на него, и по спине бежали мурашки.
Он остановился у двери в квартиру. Отпечаток его большого пальца все еще подходил в качестве ключа, и Артура кольнуло чувство жалости. Ему было жаль себя, потерянного, стоящего у входа в свой пустой дом. Он повернул ручку и сделал первый шаг в темноту заброшенного жилища. Свет тут же зажегся – все лампы были на месте, не считая одной, выбитой тяжелым предметом и рассыпанной осколками на полу.
– Здесь словно был обыск… – ахнула Эмма, глядя на раскиданные вещи, битое стекло, выброшенную из кухонных шкафов посуду.
– Не обыск – это сделал мой отец, – ответил Артур.
Аккуратно переступая через разбросанные вещи, Тобиас прошел в кухню и открыл дверцы шкафчика.
– В шкафу полно хлебцев. Просрочены, – разочаровано сказал Тобиас, открывая пакет. – Но вроде съедобные. Таких уже не делают… Можно?
– Конечно, – разрешил Артур.
Он смотрел, как Эмма поднимает с пола покрывало и стелет его на диван, расставляет подушки, поднимает стулья и раздвигает занавески, впуская в квартиру дневной свет.
– Ты все равно не наведешь здесь порядок, – сказал он угрюмо.
– Хоть немного. Не могу смотреть на разор. Что-то еще осталось от прежней меня и, честно, это меня радует, – отмахнулась она, запуская робот-пылесос. Он с жужжанием проехал под столом, уткнулся в стену и, сердито мигая красным, сдал назад.
***Теперь Артур не знал, зачем пришел сюда. Одиночество и тоска тлели внутри, как черные, едва теплые угли. В тот самый день, восемь лет назад, мать, нервно мигая большими испуганными глазами, схватила его за локоть, больно сдавив и оставив синяк, и вытащила из квартиры. Она доволокла его до лифта и нажала кнопку вызова.
– Слушай внимательно! – истерически шептала она, оглядываясь на дверь. – В этой сумке деньги, разрешение на перелет без сопровождения и адрес. Я давно все подготовила на случай… Поезжай в аэропорт, возьми билет до Бойсе. Там живет твоя бабка – моя мать. Ты ее не видел. Вот и познакомишься, – она поморщилась. – Придется тебе поладить с этой стервой. Потом я приеду и заберу тебя.
– Мама, тебе нельзя здесь оставаться! – в ужасе залепетал Артур.
– А у меня есть выбор? Дорогой, я не могу его бросить… такого. – Она крепко обняла Артура, уткнулась лицом в вихрастую макушку.
– Не отправляй меня из дома, я боюсь, – плакал Артур.
– Здесь еще страшнее. – Она разжала его окостенелые пальцы, вцепившиеся в ее запястья.
Словно в тумане он вошел в открытые двери лифта. Вот и все, что он помнил.
Видит Бог, Артур боялся заглядывать в омут памяти. Было там что-то темное, какие-то провалы, спутанные обрывки воспоминаний. Не все они были реальны, а многие просто пугали его. Он знал, точно был уверен, что после того, как мать простилась с ним у лифта, он стоял еще минуту за закрывшимися дверями. Стоял не двигаясь. И что было дальше?
Может, он спустился вниз, выбежал на середину улицы прямо под колеса полицейской машины? Артура привезли в участок, где он умолял скорее, без промедления, вызвать наряд в его квартиру? Если бы ему не было всего девять, может, они поверили бы ему и успели вовремя?
Или, словно послушная кукла, он поймал такси и поехал в аэропорт, сел на рейс до Бойсе и весь кошмар, что случился здесь после, высмотрел в новостях? Может быть, он вытягивал из телеэкрана картины произошедшего, как рыбак вытягивает трепещущую рыбину из мутной воды, слышал и видел все, словно был там? Хватило бы и трехминутного репортажа, чтобы все понять.