Cудьба и долг

ГЛАВА ПЕРВАЯ

КОРСИКА И МАРСЕЛЬ

Переход от Сицилии к берегам Франции затянулся. Они долго простояли на Корсике, в порту Аяччо, где капитан, улаживал какие-то вопросы на берегу. А матросы и нанятые грузчики, разгружали, и вновь наполняли трюм корабля, различными ящиками, мешками, бочками.

Шаньи и Бриан, возмущённые задержкой, попытались надавить на капитана и его помощника, говоря, что они торопятся, и что им, как можно скорее, нужно добраться до Франции. Но они ничего не добились, только настроили против себя команду.

Входить в конфликт с командой флейта, не входило в планы Шаньи, так как, при всех его достоинствах, он не умел водить корабли, и они вынуждены были смириться.

Единственный, из них четверых, кто был доволен долгой стоянкой на Корсике, был Буше. Это была его Родина. Здесь на Корсике, в небольшом селении Каньяно, на северо-востоке острова, он родился и провёл первые двенадцать лет, нелёгкой жизни сына рыбака. Правда, отца своего, он не помнил, его забрало море, когда ему, Мишелю Буше, было всего четыре года, и его мать, его брат и сёстры, а потом, когда подрос, и он сам, вынуждены были наниматься на всякую тяжёлую и грязную работу, чтобы выжить, чтобы не умереть с голоду.

Когда его брату исполнилось четырнадцать лет, он ушёл в море, на шхуне генуэзских контрабандистов, и пропал. Одна из его сестёр, Люсия, умерла от горячки, вторую, десятилетнюю Бити, купил богатый торговец себе в услужение.

По достижении двенадцати лет, Мишель украл у пьяного матроса раскладной нож, и тоже ушёл в море с контрабандистами. И бороздил славное Средиземное море, побывав во многих переделках, в драках и сражениях, пока на его пути не повстречался граф де Шаньи, который спас его шкуру, и предложил служить ему. Буше, скрепя сердце, согласился. Он не пожалел, нет, что пошёл в слуги к графу. Шаньи щедро платил ему, сытно кормил и хорошо одевал его. Правда, пару раз их жизнь висела на волоске, но благодаря необычайному везению графа, его умениям, смелости и ярости, им удавалось ускользнуть, оставив костлявую с носом.

И сейчас, смотря на родной берег Корсики, Буше сожалел лишь об одном – если бы они не вошли в Аяччо, а пошли бы вдоль восточного берега Корсики, то может быть ему бы и повезло и он увидел бы Каньяно. Интересно, жива ли ещё его старушка мать? Последнюю весточку о себе и немного денег, он посылал ей года четыре назад. Цел ли их дом? Ведь для корсиканца, нет страшнее горя, чем потерять дом. На Корсике бытует мнение: кто потерял дом, тот потерял и корни.

Стоя на палубе корабля, и смотря на такой родной берег Корсики, Буше тяжело вздыхал.

На пятый день стоянки, утомленные задержкой, Шаньи и Бриан, отправились в город.

Осмотрев Собор Успения Пресвятой Богородицы, построенный в 1577–1593 годах, Шаньи и Бриан посетили бордель сеньоры Лолу, оставшись весьма довольны визитом, приёмом, который им там оказали (по всей видимости, несмотря на проходящее через Аяччо оживлённое судоходство, дворяне редко посещали это заведение, славящееся высокими ценами и чистотой персонала) и лучшими девушками, которых к их услугам, предоставила сеньора Лолу.

На корабле Шаньи и Бриан, не сидели в праздности. Граф занялся обучениям Александра, шлифуя то, чему научил его Педро Вильча. Он постепенно и осторожно, стараясь не вспугнуть и не вызвать отвращения, посвящал его в нюансы и специфику своего ремесла. Бриан, способный ученик, отличавшийся хорошей памятью и острым умом, всё схватывал на лету, не высказывая никакого негодования или возмущения, от того, чем занимается его друг, принимая всё, как должное. Он проявил неподдельный интерес к занятиям с графом.

Шаньи, рассказывал и показывал де Бриану, о действиях кинжалом, удавкой, метательными ножами и обращению с ядами. О способах проникновения в закрытые и хорошо охраняемые помещения. Об умении находить спрятанное и спрятавшегося. Об обмане и возможностях входить в доверие. О скрытности и осторожности. Об умении слушать и слышать главное. О том, как вести допросы, когда жертва, с переломанными костями, вся захлёбываясь кровью, быстро тебе рассказывает всё, что знает, в надежде на избавление от мучений и быструю смерть. И о многом и многом другом говорил Шаньи, делясь своими знаниями, своим богатым опытом, своими наблюдениями, за годы многолетней практики. Рассказывал он и о допущенных ошибках и просчётах, которых было мало, но Шарль извлёк из них полезные уроки. Рассказывал о своих коллегах по ремеслу – дилетантах, посредственностях и настоящих профессионалах.

Когда граф благоволил, к их занятиям присоединялся и Педро.

Буше, между тем, находясь в знакомой ему с детства стихии, помогал матросам. И капитан, и боцман корабля, были очень довольны добровольным помощником. Помощник капитана, даже завёл с ним разговор, о переходе к ним в команду. Но Буше, отклонил его предложение, из-за привязанности к графу Шаньи, да и просто из-за денег, граф в месяц платил больше, чем матрос мог заработать за полгода.

Выйдя в море, они благополучно избежали встречи с берберскими пиратами, которые беспрепятственно здесь хозяйничали, и были страшным бедствием для этих вод и побережья.

Также они успешно миновали патрульные суда генуэзцев, испанцев, рыцарей Мальтийского ордена и других.

Флейт, носивший громкое имя «Юпитер», бросил якорь в гавани Марселя 24 августа 1625 года.

Александра очень заинтересовали мощные и мрачные стены замка Иф, находящегося на острове, недалеко от города.

Шаньи рассказал ему, что замок Иф, построен в 1524–1531 годах, по приказу короля Франциска I, для защиты Марселя со стороны моря. Но с конца прошлого, XVI века, замок стал использоваться для изоляции и охраны особо опасных преступников. В казематах и подвалах замка, сидели непримиримые гугеноты, политики и другие персоны, представляющие опасность для Франции.

Ступив на причал, построенный в 1512 году, Шаньи, Бриан, Педро и Буше, направились в квартал Сен-Жан.

Город встретил их небольшим дождём, и запахом присущим всем большим городам – вонью помоев и мусора. Здесь смешивались запахи от тысяч немытых тел, запахи от их не стираной одежды, вонь мочи и дерьма от сотен отхожих мест, от грязи на улицах, навоза, щедро умастившего улицы. Сюда примешивались запахи от тысяч печных труб. От скотобоен несло запахом крови и воняло мертвечиной полуразложившихся останков скотины. На рынках пахло железом, кожами, специями, свежеиспечённым хлебом, фруктами и овощами, и опять же – грязью, кровью, рыбой и многим, многим другим.

Люди, привыкшие к этим «ароматам», находили их в порядке вещей и не обращали на них внимания. Только изредка, когда вонь становилась поистине невыносимой, кавалеры и дамы из благородных сословий, прижимали к носам надушенные платочки. Не замечая как от них самих разит потом, изо рта воняет от гниющих зубов, а от тела несёт прокисшим молоком.

Несмотря на моросящий дождь, в порту и на примыкающих к нему улицах, было полно народа – матросы и купцы, бродяги и попрошайки, нищие и воры, проститутки и торговцы различным товаром, купцы в окружении своей охраны, дворяне и портовые чиновники, просто праздно болтающийся народ, вышедшей поглазеть, узнать новости, поболтать и поделиться информацией.

Двери многочисленных таверен и кабачков, были призывно распахнуты, приглашая путешественников, после долгого морского пути, зайти, отдохнуть, выпить вина и поесть. Оттуда доносились запахи жаренного мяса, кислого вина, крики, шум, смех и музыка.

Идя по краю улицы, чтобы избежать нечистот, которые текли по середине улицы, и стараясь избежать помоев, которые выливали прямо из окон многоэтажных домов всех городов, и Марсель не был исключением, Шаньи, Бриан, Буше и Педро, подошли к величественному сооружению аббатства Сен-Виктора.

Граф рассказал, что аббатство Сен-Виктора, одно из старейших в некогда римской провинции Галлия, основанное в 415 году Иоанном Кассианом, на месте захоронения христианских мучеников. В 731 или 838 году было разрушено арабами, и вновь отстроено в первой половине XI века Святым Уилфредом.

Миновав часовню Богоматери Хранительницы, возведённую отшельником Петром в 1218 году, они подошли к большой гостинице «Прованс».

Это было уютное и респектабельное заведение, стоявшее на пересечении трёх марсельских улиц. К услугам посетителей была предоставлена хорошая кухня, а на втором и третьем этажах, сдавались меблированные комнаты.

Сняв лучшие из них, все четверо спустились в зал, чтобы пообедать.

– Александр, рекомендую тебе отведать олью.

– Что, что? – переспросил де Бриан.

– Олья – рагу из разных сортов мяса и птицы с овощами.

Бриан пожал плечами, олья так олья, главное поесть. После червивых сухарей и прогорклой солонины на корабле, он сожрал бы сейчас всё, что было съедобного в этом заведении.

Заказав эту самую олью, густой суп, жаренную рыбу, сыр, пироги с потрохами, паштет, сладкий десерт, и чтобы сдобрить всё это, четыре бутылки местного терпкого вина, которое прекрасно дополняло собой провансальскую кухню с преобладанием в меню сладкого и солённого, друзья сели обедать.

Буше и Педро ели отдельно, тоже заставив свой стол всевозможной едой и вином.

В главном зале было многолюдно. Но из-за высоких цен, это было всё солидная, денежная публика – уважаемые буржуа, купцы, дворяне, богатые и знатные путешественники. Частенько слышалась итальянская, немецкая, испанская речь.

Шаньи сидел спиной к стене, так, чтобы видеть всех присутствующих в зале и входную дверь. И он заметил, как в конце обеда, когда они с де Брианом, вольготно сидели на стульях и наслаждались сытостью, в таверну зашёл молодой человек, годами едва на пару лет старше де Бриана. Одет он по последней парижской моде – в богатый, нарядный сине-красный камзол и штаны до колен такого же цвета, из-под штанов выглядывали красные чулки. Высокие сапоги на каблуке с отворотами и накладками в области подъёма, с широкими раструбами, были отделанными изнутри кружевом. Отложной воротник был украшен вышивкой. Шляпа, мягкая, широкополая, с не высокой тульей, пышно украшена страусовыми перьями. Довершали его наряд роскошная широкая перевязь – позолоченная и расшитая бриллиантами, позолоченные шпоры и небольшая шпага, в богатых инструктированных серебром ножнах, с позолоченным эфесом, скорее элемент костюма придворного, чем боевое оружие. Его длинные русые волосы, завитые на концах, свободно спадали на плечи.

Этот элегантно одетый молодой человек, привлёк внимание не только Шаньи. Граф видел, как на него обратили внимание и за соседними столами, повернув свои головы, они уставились на него, разглядывая его наряд. Особенно, с интересом, его рассматривали дамы.

Дождь прекратился, и на улице светило яркое южное солнце. Вошедший молодой человек стал на пороге, и ждал, когда его глаза привыкнут к полумраку помещения. Он небрежным жестом отстранил кинувшегося к нему слугу хозяина гостиницы, и стал в свою очередь рассматривать посетителей. Всего лишь на миг, его глаза встретились с взглядом Шаньи, скользнули по лицу де Бриана, и раскованной походкой, уверенного в себе и в своих возможностях человека, он пройдя через зал, никому не смотря прямо в глаза, но и не отводя взгляда, стал подниматься по лестнице на второй этаж.

Выждав некоторое время, Шаньи обратился к Бриану:

– Александр, я скоро приду.

Встав, он отрицательно повёл головой на вопросительный взгляд Буше, и пошёл к лестнице.

Войдя в свою комнату, он увидел, что элегантно одетый молодой человек, комфортно и непринуждённо, расположился на стуле, спиной к окну.

При входе графа он встал, его губы расплылись в добродушной улыбке, и он поклонился кивком головы.

– Я видел ваших людей в порту граф, и знал, что мне не надо никуда идти с визитом, вы сами найдёте меня, тем более, что ваши люди, следовали за нами до самой гостиницы.

Шаньи сел на свободный стул, присел на стул и его гость. Теперь их разделял лишь небольшой стол, стоявший посередине комнаты.

– Его Преосвященство получил ваше письмо, граф, и весьма доволен проделанной вами работой. Примите мои поздравления.

В ответ на похвалу, Шаньи сухо поклонился.

– Его Преосвященство ждёт вас в Париже, для более полного отчёта. Вот паспорт и сто экю на дорожные расходы от кардинала. Кто этот юноша, который сидел рядом с вами?

И отвязав висевший у него на поясе кошель, он бросил его на стол. Золото звякнуло, но Шаньи, ни сделал ни малейшей попытки, взять деньги. Он пристально, не отрываясь и не моргая, игнорируя вопрос, смотрел в лицо молодого человека.

Под взглядом Шаньи, его гость смутился, покраснел, заёрзал на стуле и отвёл свой взгляд. Через силу, не поднимая глаз, он выдавил из себя:

– Вы нуждаетесь в какой-либо помощи?

Граф кивнул головой:

– Нам нужны хорошие лошади, четыре верховых и две вьючных.

В ответ виконт произнёс:

– Да, конечно, граф. Вечером лошади будут здесь.

– Скажите, Шарль-Сезар граф де Рошфор, обязательно вам надо было появляться здесь столь помпезно, привлекая к себе и ко мне, всеобщее внимание?

От этих слов графа де Шаньи, Рошфор, ещё более смутился. Не ища слов оправдания, он встал, поклонился и направился к двери, пробормотав:

– Вечером лошади будут у вас. Всего хорошего, граф.

Когда за ним закрылась дверь, Шаньи взял кошелёк, взвесил его на руке, и ухмыльнувшись, запер в ларец со сложным итальянским замком.

Утром, оседлав лошадей и погрузив багаж, они собрались в путь. Хозяин гостиницы, который вышел их проводить, очень удивился, что уважаемые господа не станут задерживаться в Марселе ещё на один день. Ведь сегодня, 25 августа, день Святого Людовика и именины достопочтенного короля Людовика XIII, да продлит Господь Его дни, да хранит Его Пресвятая Дева Мария. По этому случаю, в городе будет весёлый праздник и фейерверк.

Шаньи, вежливо отклонил предложение хозяина задержаться в Марселе, вскочил в седло, и все четверо, направились к воротам города, выходящим на Лионскую дорогу, а оттуда в Париж.

В Париж, который так сладко манил и звал молодого барона де Бриана.

Подъезжая к воротам они вздрогнули, когда одновременно, колокола всех церквей и соборов Марселя, начали звонить по случаю тезоименитства короля Франции.

ГЛАВА ВТОРАЯ

В ПУТИ

Дороги Франции были в ужасном состоянии, изрядно пострадав от религиозных и междоусобных войн последних десятилетий. Конюшни при почтовых станциях, отстоявших друг от друга всего на два лье[10], были разграблены рейтарами и наёмниками, многие здания станций были разрушены. Даже после воцарения мира, правительство не спешило наводить порядок на дорогах, занятое более насущными делами и проблемами – постройкой дворцов и поместий, балами, охотами и другими различными увеселениями. Очень часто на путешественников совершали нападения шайки разбойников и грабителей, состоявших из бывших солдат, разорившихся крестьян и горожан. Нередко, во главе такого отряда стоял какой-нибудь дворянин, который использовал грабёж и разбой, для собственного обогащения.

В виду этого, постоянно держась настороже, к полудню наши путники преодолели около 17 лье, и устроили привал в небольшой роще, где из земли бил ключ с холодной родниковой водой.

Подкрепившись, они улеглись в тени деревьев, давая возможность лошадям отдохнуть, и сами пережидая полуденную жару.

Взгляд Шаньи упал на фамильную шпагу де Бриана, которую Александр, вняв его советам, возил зачехлённую и притороченную к седлу. На бедре у Александра висела рапира попроще, но не менее грозная и смертоносная.

– Александр, ты помнишь те слова, выгравированные на фамильной шпаге де Брианов?

– Да, конечно- Omne Datym Optimym- Все дела благие.

– Правильно. Но есть ещё один перевод – Всякий дар совершенен. Вы знаете, что означают эти слова?

Бриан, заинтересованный, отрицательно повёл головой.

– Тогда я расскажу. В 1139 году, папа Римский Инокентий II, издал буллу, с таким названием, которая сыграла большую роль в жизни рыцарского Ордена тамплиеров. О тамплиерах, я надеюсь, ты слышал?

Ещё более заинтригованный де Бриан, кивнул головой и сел, опёршись спиной на ствол дерева. Конечно, он слышал о тамплиерах, он читал о них в одной книге, где было написано, что все они были еретиками, и за ересь, их жестоко покарала Святая церковь, уничтожив орден.

– Так вот. Согласно этой булле, Орден получал свободу всем своим действиям – Все дела благие. Он был избавлен от уплаты сборов и пошлин. Кроме того, по этой булле, тамплиеры получили независимость от церкви, и попадали напрямую, под покровительство только папской власти. Булла являлась официальным подтверждением независимости Ордена, и тамплиеры получали значительную власть в пределах католической церкви. Согласно этой булле, тамплиеры могли оставлять себе всю военную добычу, освобождались от налогов, получили независимость от светских властей и судов.

Они даже могли начинать войну, по своему хотению. Могли убить любого, обвинив его в ереси или объявив его врагом церкви, перед ними стали беззащитны все – женщины, дети, мужчины, герцоги и короли, целые страны или города. Они держали ответ, только перед папой Римским. Вот такая вот надпись на шпаге рода де Брианов.

– И что это означает? Я ничего не понял.

– Я тоже многого не знаю, хотя могу предположить, что какой-то там твой далёкий предок, был рыцарем тамплиером, и выгравировал такую вот надпись на своём мече, а оттуда, она перекочевала и на шпаги рода де Брианов.

Де Бриан задумался. Он плохо знал историю своего рода. Знал только то, что их род очень древен и вёл свою родословную с XI века. Шарль, как-то сказал ему, что сейчас в Париже, да и во всей Европе, очень мало таких древних дворянских родов, зато, очень много, фиктивных дворян. Например, какой-нибудь разбогатевший буржуа, дав чиновнику взятку, купил себе благородный дворянский титул или земли, дающие право на дворянство, и получил к своей фамилии приставку де. Тем более это просто сделать, в период войн и смут, терзавших Францию. И что сейчас правительство, начинает борьбу с этими ложными дворянами, выводя их на чистую воду и лишая незаконно приобретённого дворянства.

Александр, с серьёзным видом, кивнул головой. Он знал, что его род древний и славный, и ему нечего стыдиться.

– Затем, последующие папы, издали новые буллы, которые расширили права Ордена тамплиеров и увеличили его могущество. В 1144 году, издана булла папы Целестина II – Milites Templi-Солдаты Храма, которая отпускала грехи всем, кто жертвовал Ордену Тамплиеров свои деньги, своё имущество, ну и тому подобное. А в 1145 году, появилась булла папы Евгения III – Militia Dei-Солдаты Божьи, которая разрешала тамплиерам строить собственные церкви и хоронить мёртвых рыцарей на собственных кладбищах.

В Авиньоне, славном «пленением пап», собором Нотр-Дам-де-Дом и папской резиденцией, Шаньи повёл Бриана к могиле Луи де Бальбеса де Бертона де Крийона, уроженца этих мест и проведшего здесь, последние годы своей жизни.

Шарль, с благоговением рассказал де Бриану, кто здесь похоронен. Рассказал, что этого человека, король Генрих III, назначил генерал-полковником всей французской пехоты, учредив эту должность специально для него, для Крийона, а король Генрих IV, называл его – «храбрейшим из храбрых» и «первым полководцем мира».

Постояв у могилы Крийона и осмотрев собор Нотр-Дам-де-Дом, расположенный на скале и возвышающийся над рекой Рона, а также находящиеся здесь же мавзолеи римских пап Бенедикта XII и Иоанна XXII, папский дворец, построенный в 1339-1364годах, они, не задерживаясь более в городе и лишнего часа, отправились в путь.

В Лионе, где они планировали задержаться ровно настолько, чтобы дать отдохнуть лошадям и пополнить запасы провизии, у де Бриана произошла неожиданная стычка с одним дворянином.

Так как Педро и Буше были на рынке, де Бриан зашёл в конюшню, чтобы посмотреть в каком состоянии их лошади, когда можно будет отправиться в путь, и дать указания конюху, что коней перед дорогой накормили зерном.

В это же самое время в конюшню зашёл молодой дворянин лет двадцати пяти – тридцати, который судя по костюму и экипировке, собирался уезжать.

– Эй, ты, – прокричал он конюху, – быстро оседлай нам лошадей. Мы уезжаем.

Александр, остановил порыв конюха, бросившегося выполнять приказ этого дворянина, положив руку ему на плечо.

– Сударь, этот человек занят, я разговариваю с ним.

– Тысяча чертей, сударь! Какое мне дело до ваших с ним разговоров? Пусть оседлает наших лошадей, а потом вы можете болтать с ним хоть всю ночь напролёт.

И этот молодой дворянин, весело и заразительно засмеялся, отчего и двое его слуг, стоявших у него за спиной, улыбнулись.

Де Бриан вспыхнул.

– Сударь, вы крайне не вежливы. Вот когда я закончу разговаривать с этим человеком, можете приказывать ему делать всё, что угодно вам. Хоть оседлать всех лошадей в этой конюшне, кроме наших, конечно.

– Вы что, молодой человек, собираетесь учить меня, хорошим манерам?

– Да сударь, именно это я и собираюсь сделать! Наглецов надо учить!

Теперь, настал черёд вспылить молодому дворянину. Он сделал шаг вперёд и положил руку на эфес шпаги.

Александр последовал его примеру, и тоже положил руку на эфес.

– Может быть, найдём более подходящее место?

– Да, конечно.

Тут человек, которого де Бриан поначалу принял за слугу молодого дворянина, подошёл к нему и начал что-то шептать тому на ухо.

Александр, решив, что речь идёт о нём, не преминул заметить:

– Не хотите ли вы повторить вслух то, о чём шептали? Когда разговаривают двое, третьему не стоит вмешиваться, если он не собирается ответить за свои слова.

Молодой дворянин, выслушав всё, что ему сказали на ухо, на миг стушевался, тень негодования и недовольства пробежала по его лицу. Но он сдержал свои эмоции и не дав своему приятелю и рта раскрыть, более доброжелательным тоном обратился к де Бриану:

– Как ваше имя, молодой человек?

Александр, который поначалу собирался ответить какой-нибудь колкостью или грубостью, неожиданно изменил своё решение. Было что-то такое, в этом дворянине, который стоял сейчас перед ним, что располагало к себе. То ли его открытое, честное и немного простодушное лицо, то ли его манера держаться – уверенно и непринуждённо, как у человека, который много чего в жизни повидал и знает себе цену, то ли и то и другое вместе.

Он также, стараясь предать своему голосу доброжелательности, ответил:

– Барон Александр де Бриан, – и отвесил лёгкий поклон кивком головы.

Дворянин поклонился в ответ, и назвал своё имя:

– Жан – Арман де Тревиль, корнет роты королевских мушкетёров. Могу я узнать юноша – куда вы направляетесь?

И не дав Бриану ответить, сразу же продолжил:

– Видите ли, в чём дело сударь. Сейчас я немного занят, я выполняю одно важное поручение, и не имею права рисковать доверием тех, кто оказал мне эту честь, и в виду этих обстоятельств, я не могу принять ваш вызов. Но как только я освобожусь, я всенепременно разыщу вас, и дам вам удовлетворение. Даю вам слово!

Александр видел, с каким трудом даются этому де Тревилю, слова об отсрочки поединка, видел, что он лучше бы провалился на месте и сгорел бы в аду или сразился бы в одиночку с сотней врагов, чем произнести это. Де Бриан ощутил какое-то родство характера де Тревиля со своим, схожесть у них мыслей, действий и поступков, и испытав к нему жалость и понимание, ответил: