– Жалко, ох как жалко мне тебя, снег. Куда же мне теперь горемыке деваться. Спасал ты меня всю зиму, от лисы хитрой, от волка страшного. От охотника хоронясь я в тебя зарывался, прятался. Как теперь жить без тебя буду? Любая ворона, любая сова меня увидит. Заклюет. Пойду к хозяину леса, попрошу его. Пусть он тебя, снег, сохранит для меня.
А солнце уже высоко ходит, жарко припекает, снег тает. Ручьями бежит с гор.
Затосковал заяц, еще громче заплакал. Услышал зайца хозяин леса, просьбу его выслушал и сказал.
– С солнцем спорить не берусь. Снег сохранить не могу. Шубу твою белую сменю на серенькую, будешь ты летом легко прятаться среди сухих листьев, кустарника и травы. Никто тебя не заметит.
Обрадовался заяц.
С тех пор он всегда меняет зимнюю белую шубу на летнюю – серую.
Притихли дети, размышляют. Первым нарушил молчание Степа, слывший большим почемучкой. Все ему интересно, все надо знать.
– Аба, а почему волк свою шубу не меняет?
Посуровело лицо Бурядая, глубже обозначились морщины, разбежавшиеся лучинками вокруг всегда таких добрых глаз. Вспомнился ему безвременно ушедший из жизни отец Бадмай, загрызенный волками. С тех пор возненавидел Бурядай серых, уничтожал, как только мог. Стрелял из берданки, догоняя на коне ловил арканом, топтал копытами горячего коня.
Степа, насколько хватает, короткого как заячий хвост, детского терпения, ждал, что ответит мудрый аба-дедушка Бурядай. Он все знает, в этом были Степа и Прошка уверены.
– Не от кого им прятаться волкам, разве что от охотника, потому они зимой и летом одним цветом – серые. Расскажу-ка я вам почему волки воют.
Было это в давние времена. Поехал молодец к тестю в гости. За третьим перевалом увидал он семерых стариков. Сидят они чинно у костра, длинными трубками попыхивают, ждут, когда мясо сварится.
Подъехал молодец к костру, молчком с коня слез, молчком трубку прикурил, в стремя ногу вставил – собрался дальше ехать. Тогда говорит ему один из стариков:
– Не велика честь молодому батору, который не поздоровавшись со старшими, прикурил трубку от их огня и заспешил в путь, забыв нашу пословицу: сваренное откушай, стариков послушай.
Смиренно выслушал молодец старика и говорит:
– Правда ваша – допустил я большую оплошность, но не от гордости и самомнения, а по неопытности своей и беспечности, за что прошу у вас прощения.
Присел юноша к костру, отведал сваренного мяса, выслушал стариковские советы и отправился дальше.
И так легко у него на душе стало, что захотелось песню спеть. Но только затянул он раздольную песню, как подхватили ее и глаза, и уши, и ноздри!
Испугался молодец, примолк и до самого конца пути рта не открывал.
Доехав до юрты своего тестя, молодец молчком переступил порог, молчком напился чаю и – к великому изумлению тестя – молчком отъехал со двора.
Дома вышла его встречать молодая жена. Но ни слова не сказал ей молодец, переменил коня и зарысил в степь – пасти свой табун.
Пасет день, пасет другой, неделю пасет, домой носа не кажет. Пригорюнилась жена. «Что бы это значило? – думает. – Мой муж никогда молчуном не был, а тут приехал из гостей – не поздоровался, уехал табун пасти – не попрощался и, похоже, не думает домой возвращаться».
Велела она оседлать себе коня и отправилась мужа разыскивать. А как нашла – пенять стала:
– Разве так настоящие мужья поступают? Возвратился из гостей и слова ласкового не промолвил, отправился табун пасти и весточки о себе не подал!
Дольше терпеть у молодца сил не хватило. Открыл он рот и тотчас же заговорил не только языком, но и ноздрями, и глазами, и ушами.
Узнав, в чем дело, жена побранила молодца за скрытность и говорит:
– Завтра на рассвете, когда наш пастушонок нагнется и примется раздувать угли, ты перешагни через него.
Так и сделал молодец. Перекинулась напасть на пастушонка. Бросился тот с перепугу на улицу, перепрыгнул через черного барана. Заблеял баран не своим голосом. Услыхали его семеро волков, пришли и съели, даже шкуры не оставили. Перекинулась напасть на семерых волков. С тех пор они и воют на семь голосов.
Сказка- ложь, давней намек, добрым молодцам урок. Уставились казачата на абу Бурядая. У него тоже ведь такая же длинная трубка, как у тех семи дедушек, которые угостили того молодца мясом и надавали ему советов. А мы вот чуть не каждый раз, когда приезжаем в степь, кушаем с абой Бурядаем и баранов, и сусликов, и ничего. Да кого ничего, вкуснятина! Что-то тут не так. Но волки то воют!
В случае чего, через барана прыгать надо, вон их сколько пасется. Сожрут еще одного, невелика беда.
А что, верно ведь рассуждают, казачата-то. Сметливые.
Следующий вопрос любознательного Прошки поставил Бурядая впросак.
– Аба, а почему тебя Бурядаем зовут? Вон сколько других имен имеется. Софрон, Иван или Архип.
– Нет таких имен у бурят. А назвал меня отец мой, который звалсяБадмаем, в честь Цаган Бурядая, от которого пошли все буряты. Слушайте вот.
На реке Лене в далекие времена поселился один бурят по имени Бурядай. И звали его Цаган Бурядай, это значит Великий Бурядай, от которого началось племя бурят. У Бурядая было двенадцать сыновей и шестьдесят внуков. Харасын был самым младшим внуком Бурядая от старшего сына Хоридоя. Как младшего внука, его все баловали, а он никого не признавал и делал что хотел. Бурядай и Хоридой сильно беспокоились за Харасына, так как день ото дня он становился все непослушнее. Когда Харасын подрос и стал совсем большим, племя бурят не знало, что с ним делать, как его укротить. Вот однажды Бурядай сказал:
– На истоке Ангары посреди реки лежит большой Шаманский камень. Каждое утро у того камня собираются самые красивые шаманки со всего берега Байкала. Надо отвести Харасына туда, и, может быть, шаманки помогут ему.
Хоридой послушался совета старого и мудрого Бурядая и уговорил Харасына поехать на Байкал, чтобы добыть рыбы. За три дня Хоридой и Харасын доскакали до Байкала и остановились на берегу, напротив Шаманского камня. И вот однажды на рассвете шаманки собрались и начали молиться солнцу.
Среди шаманок была одна молодая. Она выделялась своей красотой и стройностью. Увидев на берегу молодого парня, эта шаманка больше смотрела на него, чем на солнце. Харасын заметил это и, недолго думая, вскочил на коня и вплавь кинулся к камню.
Шаманок как ветром сдуло с камня, а та, молодая, – осталась. Он подъехал к ней, посадил ее на коня и привез к отцу. Вскоре они вернулись домой.
В улусах Бурядая все начали смеяться над Харасыном, что, дескать, никто не мог укротить его, а вот шаманка одна сделала мужчину теленком. Гордый Харасын сказал своим, что это не простая шаманка, а цаган шаманка, то есть великая шаманка. Никто тому не поверил, и люди продолжали над ним смеяться. Видя такое горе своего мужа, великая шаманка сказала ему:
– Здесь нам не будет житья, уйдем отсюда туда, где нет людей. Там мы заживем спокойно. Харасын в ту же ночь вышел с великой шаманкой на берег Лены, связал два бревна, и поплыли они по реке. Дорогой они добывали себе пищу, били зверей, птиц, ловили рыбу. Плыли они много дней и вот увидели перед собой самый красивый берег Лены. Тут они остановились, построили себе юрту и занялись охотой.
Однажды Харасын пришел в юрту с пустыми руками и сказал великой шаманке:
– Одной охотой здесь не проживем, я даже мышки не встретил. Харасын и великая шаманка решили заняться скотом. Жить им стало легче, у них пошли дети. Харасын научил своих сыновей охотиться, приучил их к скоту, и начали они заниматься большим хозяйством. Сыновья подросли. В одном доме стало тесно. Харасын начал отделять своих сыновей и поселять их недалеко от Лены. Там, где поселялись сыновья Харасына, то место прозвалось Якутским, а по имени сыновей их потомки стали называть свои роды.
Внук Харасына Бэртахара удался в дедушку, он был сначала неуживчивым, но отличался огромной силой, и его боялись все потомки Харасына. Этот Бэртахара был отделен от всех якутов, и его поселили на самом севере, у устья Лены. Тут от Бэртахара народилось много поколений, и все они разбрелись по самым дальним углам страны. Вот так-то от Харасына пошел якутский народ, а от него – другие племена появились[36 - Записано со слов Родиона Павловича Спиридонова, 59 лет, быв. счетовода пристани Осетрово Усть-Кутского района Иркутской области, в 1937 г. / Легенды Байкала. irkipedia.ru].
– Хорошее имя у тебя аба Бурядай. Можно и меня будут так звать, – спросил Степа.
– А зачем тебе? Тебя вот в честь твоего прадеда назвали Степаном. Подрастешь, поймешь, что к чему. А теперь давайте-ка спать, утра вечера мудренее, завтра с утра юрту разбирать будем, дальше кочевать будем.
– Сыграй нам еще на хууре аба.
– Ладно, ладно, уговорили.
Хотя сказал он это так. После смерти жены и матери пристрастился Бурядай к игре на хууре и пению бурятских песен. Часами мог он наигрывать по памяти знакомые ему с детства мелодии и песни, которые, то чуть слышно струились нежным ручейком, то взлетали до небес вольным кречетом, символом рода харгана.
Не мешкая Бурядай сходил в юрту, прихватив с собой оттуда и потник-двоесгибник[37 - Потник-двоесгибник – сложенный вдвое войлок-].
