Жидкий Талмуд – 25 листков клёна

~~~

Глава Девятая – Скажи Гедонизму Да

Тела грудились в порывах экзальтации и прочего из словаря снобов – бессильные пресытиться вожделением, пленники ненасытности, застыли в масле, выставленные на мольберте в уголке комнаты теней. Тень сидел на подоконнике, – разливал растворитель из бутылька – по одеяниям своим, платку носовому и нашейному, – дивился таинству соития собратьев картинных и проскользил во вне – сквозь стёкла, пером во ветру. Иные резали торт грибной – шпателем – и раскладывали на палитры, по кусочку.

Живописец токует с живописцем – «Будь средств достаточно, – не брался бы за Музыку – но содержал лесбийский оркестр лучших из лучших, – когда действо главное – за занавесом» – и домогается палитры того. Коллега присмотрелся вслед упорхнувшему товарищу – «Видится – рынок живописи отчистился от конкуренции» – и смекнул, что можно бы оставлять номер карты (без пароля и трёх цифр обратных) на обороте холста. Натурщик храпел – голый, пьяный, под картиной, в обнимку с ситаром – полным самокруток, – и телескопом в шишкин лес.

Живописец поддел шпателем паркетину и обнажил святую святых –владельцы тысячи названий, – проводи соседи снизу ремонт и попади в нужное отверстие – сорвали бы джек-пот, – но нет: вещества нужны для смещения осей восприятия – наука ради Искусства – и обнажения нервов и вскрытия вен в выражении невыразимого, – и подкупа натурщика. Коллега подполз к Натурщику и вызволил телескоп; бросили монетку – сегодня вкушаем дары природы, – процедура прежняя: раскуриваем подругу никотиновую, крепим подругу наверху, помещаем в простреленный бок бутылки, наполняем ту парами озарения, вручаем сотоварищу, – и пусть высосет её подобно бывшей. Натурщик дождался очереди – что ни говори, к дарам Леса не привыкаешь – но отказываться не стоит, – «Приятель рассказывал – приучили котёнка: собирались барабанным кругом и пригласили котёнка, – котёнок пыхнул – а затем приходил и мяукал к своей очереди, а затем постоянно, – стащил весь товар и продавал им-же втридорога, – впрочем, не верю что не сошлись на двойной цене…», – пыхнул и, забыл про котёнка, – «А давайте – Мокрого разведём?», – недогрек.

Мокрый – романтика вентиляции лёгких: переходит из легенды в легенду и обесчещивает школьниц одну за одной, – пользуйтесь, ребятки, – моих нововведений нет – оттого будто свечу фонариком на нашедшихся в шкафу, – но всё-же: лишаем бутылку объемистую дна, наполняем ведро водою, проводим манипуляции с плюхой и, под финал, – подаём в рот. Делов-то. Пробуйте, детки, – пробуйте, пока взрослые заняты тем-же.

~~~

Глава Десятая

Плед пеленал его – подобно любимой, неспособной на большее. Жар подступает к голове – «Смерть?» – и глаза размокнулись: звёзды сыплются серебром, сыплются из глаз и усыпают мир. Холод-приятель не позволяет забыться, пламя-согревайка-дрожь (капля тепла собственная – генератор тепла) могла бы сойти втридорога юным африканцам; холод-приятель не позволяет забыть, что привело сюда и что отступать некуда.

Он умирал – спал под звёздами, на крыше тысячеэтажки, в лоскуте шёлковом – изящном и беспомощном, – умирал – и искры просветления мерцали в приближении. Она приходила однажды, – стоит рассказать про других – станет злодейкой, – а упомянуть жертвенность той – святейшей, – нисколько: ни злодейка – ни святая, – приносила угольки в костёр гаснущий, – и не знать наверняка – добра тем, иль злодейственна. Что сказать про оставившую в ночи и на просьбу остаться в объятии на несколько минут, ответившую – «Ничем не могу помочь» – и унёсшуюся по вожделенцам, – кто приходит раз в сутки-двое, чтоб убедиться – но уйти в огорчении: ещё не умер.

Лицо иссохло папирусом с историей печали – не печальнее свиньи подопытной, чья кожа отходит корочкой в испытании очередного убивателя, – лучшее на что годится человек – просто умереть. Некто готов к смерти – та запаздывает: навещает вожделенцев покинувшей. Волдырь вырос меж бровей и лопнул несмываемой кровоточащей точкой, – цена прозрения измеряется в страдании: кого-то дрессируют в детстве, кого-то сжигают с собратьями, а кто-то умирает – дольше, чем многие живут.

Кашель заполнял лёгкие – громче и громче, – а времени всё меньше и меньше. Удушение. Казалось – одна деталь исправит картину мира: стоит лишь улечься по-иному или кашлять тише или попросить солнце о капельке медовой, добра.

Прощайте – встреченные, любимые и невстреченные, – был бы нежнее – знав что встречи последние, напрощание. Здорово – встречать кого-то раз в год-два, а других – однажды: устраиваете привал на берегу Реки Времени и оглядываетесь на бесконечность, вне баловства озарений и прочего, – подносите другому всё, чем были, – и зуд в душе, рассыпается листьями клёна. Его ли – тело испещрённое, будто взятое у прошедшего тысячи тысяч миль, – мы не знаем.

Глотать больно. Дышать невозможно. Прощайте.

~

Свет. Добро сочилось в капельнице – в руку, от которой кожа отставала чешуйками. Он посчитал, что свершилось, – и наконец, смог вздремнуть.

~

***

Круасовы с Грибами

Холотроп имеет спасительное свойство – прочищать организм (горло – непосредственно). Рог поднесли ко рту Некто – угощение угощений – после месяцев лишений. Кашель разрывал лёгкие – отяжелевшие – но не вширь: поток выводил недуг из горла.

Некто задыхался освобождением – высвобождение захватывало и воздух покидал: лёгкие, кровь, мир. Некто умолк. Оставим его.

Девушка отстранила рог от гостя и выключила свет, – если умер, достоин отдыха. Перенеслась в кухонную – тесто слоёное разморозилось, духовка разогрелась, а гость проснётся изголодавшимся. Есть ли кто там, – обратилась к голове и перенеслась в готовку.

Руки хладны, душа зудит – или мечта сбывается? – Пеки круассаны: круасовы – круассаны в форме сов или совы в форме круассанов. Нектар или мука, – равны.

Усыпает тесто мукой, пропускает грибы чрез тёрку и отвлекается на незнакомку в зеркале: рассматривает витки лица миндального, касается пальчиком щёчек впалых, ведёт до губ узких – будто у матери с портрета, – овлажняет пальчик и скользит по кудрям шоколадным, до подбородка, – обхватывает шею – мечту инквизитора – и приставляет ладошку к чаечкам-ключицам – что ведут к бугоркам плоти… Роняет слезу и сводит ладони на лице новорожденной. Ночь вьётся занавесом – быть ли акту следующему, не известно даже автору.

Новорожденная удобрила круасов грибами, усовила ножом из набора для карвинга и отправила дюжину собратьев испекаться. Гирлянды осветят путь твой, и различить звезду-путевод среди толпы астеройдов станет чуточку возможнее, – в ночи, обязавшейся унести одну душу – и принёсшую миру другую. Новорожденная укрылась рукосплетением и погрузилась в плед ожидания – иссушающий одних, питающий иных и умертвляющий третьих.

***

Боль разбудила его: будто кости выламывало – его сминало в выкидыш. Кровать мягчайшая – не сойти, – но пот остывает. Звёзды иллюминируют потолок: Созвездие Мечты, Плеяды Воспоминаний и Солнце Прощания.

Присутствие. Пространство скомкивалось от него к не-нему: нити всеприсутствия обходили покинувшего загон рассудка. Он отправился – бесцельно и с надеждой, подобно многим: зацепиться за знакомое из неисчислимого и упорхнуть об руку с книгой вопросов.

Коридор искрится воспоминаниями, – он одолевает плющ сожалений, траву напасти и стену существа своего – и пробирается в комнатку у монитора, комнатку на одного зрителя. Монитор искрился помехами: неопределённость ввеялась в очертания: слова собирались из обрывков фильмов, новостных показов и хроник лет убиейний человека человеком; звукоряд сводится мыслеформулами: «Поздравляем. Мир распадается –мечты исполняются, обещания остаются, мечты оживают а умершие идут – бесцельно и отверженно – куда бы ни вела звезда-путевод. Ты особенный – каждый особенный, не каждый понимает, – согласись вернуться – чтоб украсить мир безмятежностью; – многое, не успело открыться – и грусть Вселенной, угасать: познай Таинство Вселенной – соприкоснись с Ветром Края Обетованного и разнеси по миру, пыль серебристую – что сквозит волокна занавеса, – пока бесконечность распростёрта к тебе во всеблагодати…», – щёлк: редкость ли – вечность остаётся воспоминанием.

Глаза открылись. Он парит – в стороне от кровати, на высоте той, – кто-то переносил без умысла тревожить. Тело не поддаётся – затекло в нематерию, невытекающее.

Свет. Дверь скрипнула – Новорожденная прошла с подносом какаокруассанным. Кто способен разъяснить – что творится в этом мире.

Тело обмякло – его отключило. Кровать тёплая и мягкая – будто облако в микроволновке. Новорожденная уместила угощения, зажгла гирлянды и оставила себя с Некто – томиться на огне мгновения.

Он рассказывал привёдшее к краху. Она слушала. Круасовы пили какао.

Новорожденная снабжала веществами весь город – благодаря друзьям-крыскам: Вассе и Абдулу, – кому честь – сеять О.С.В.О.Б.О.Ж.Д.Е.Н.И.Е. Некто рассказал про странствия – про вечера в переходах и дни на полутоне минувшего с грядущим.

Некто умолчал вершившееся позади глаз, – то желало места тенного. Луна заглядывала в окна – и оставила слова Новорожденной, двоим. Тени под глазами Некто разглаживались – но плоти и душе, не статься прежними.

Новорожденная – «Сколько наигрывал?» – смотрела кротко, любопытная.

Некто – «Столько-то…» – оставил суеверия в объятии девушки-тельца

Новорожденная – «Ну неплохо…» – радовалась гостю и про себя, согласилась оставить того, – без просеб, обязательств и обещаний.

***

Мы исчезаем

В исполнении мечт.

Странница, Странник,

Мир вам – и Вечность.

Глава Одиннадцатая

Хворь вернулась. Сэнсей потешался над моей смертностью и поделился – «Боль – видеть рукопись незавершённой», – на что – «Умру – но допишу прежде» – глубинное отозвалось. Общее – в каждом – ведёт к недосказанному; преходящее видно в движении, но непреходящее – обратно.

Жар поднимается по ногам, забирается в голову и иссушает. Не жесток ли, выбор жизни, скользящей по умиранию к смерти? Мне подарили место – желанно вернуться, из поля заснеженного, из уголка предсердия, – и важно ли – что дальше – когда смерть моя, меня не опечалит.

Смерть моя

меня

не опечалит.

~

Воспоминания играют арпеджио на арфе чувства. Помню, не начинал знакомства – пока ко мне не обратятся, – видел себя уродливым, и не было причин обременять кого-либо собою (скромность природная – многим недостижимая) – но музицировать на пороге виртуозности и собирать объятия очарованных – заслуженнее смелости словообращения.

Печатать становилось сложнее: пальцы легчали а клавиши тяжелели – и помог бы мне мыслестенограф, прикреплённый к мозгу меня-подмены. Многое исполнить проще – если исполнит кто другой, руководимый тобою. Пальцы стирались о клавиши – а симфония не звучала, – собирались в послание себе прошлому, ставшее мне прежнему – посланьем из грядущего.

Здравствуй, каждое сейчас меня минувшего.

Кто бы и что бы ни лгали о «написанном на роду», правилах мира и истинах, – послушать совета значит приблизиться к слиянию с советчиком – а каждый отдаёт другим то, в чём больше всего нуждается… Занимайся – собственным: музицируй, созерцай и создавай, – и отвергай бессогласных, кто откажет в уединении, – но отвергай и бесследных, – отвергни каждого/каждую, в час свой. Молодость – ценность бесконечное: молодость – венок лавра на голове каждого образа и воспоминания, – обращаться к плодам молодости трепетно об бесценности каждого сейчас.

…

Уходи – прежде, чем иссякнешь. Выработай язык собственный – и почти вниманием смогших понять его. Даже птица в полёте над заснеженным полем значит что-то.

Ты умрёшь – и каждый советчик, – советы не отгоняют смерть, чем бы та не предстала, – и незачем, идти по земле – на пути к Звезде-Путеводу.

P.s.Сколько лет ни пройди – оставайся верным истинному себе: мечтателю, гению, безумцу, художнику мыслеобраза.

P.s.s. Воспоминание – наибольшее, что кто-либо и что-либо способно оставить тебе, – так и с тобою.

Мрак сгущается – перечитываю послание от себя себе, – по-честному, никто – даже Вселенная – даже мы – не знаем сути собственной, до общения с необъяснимым и возвращения.

Что же происходит с этим миром – и что у нас общего, кроме присутствия?

Дождь приминает дом к земле и краска сходит со стен – безвозвратная.

~ ~ ~

У каждого и у каждой найдётся слабость в сладости – к кому-то иль чему-то. Помню, влюбился в преподавателя литературы, – первый удар порога формальности к межличностному, – но нужно ли доводить до крайности общение со встретившей и прочувствовавшей пары неопределённости. Мне исполнилось шестнадцать – а ощущал себя крафтовым деревом, размотанным по миру.

Волосы кроткие – высоковероятно, Скорпион, – и голос, вьётся меж ушей по-прежнему: «Ребёнок – почему это с Тобой происходит?!» – на поток откровения, звучавший к ней, в неопределённости. Скорпион лучилась решимостью и силой оспаривать истины, озвучивала то – о чём большинство боялось думать, – и мы встретились позже: помню, музицировал в переходе и прочувствовал знакомое, – Скорпион изрекла пропитанное укором, – так наставники и разбивают сердца, – и провести черту формальности и межличного, не удастся – ни глупцам-деканам, ни прочим, – ибо формальность – обёртка неправды. Встретимся – прежде чем нарцисс молодости развеется прахом над Рекою Времени…

Вспоминать – возвращаться по Реке Времени и замечать каждый проблеск, оставленный в тебе кем-либо и оставленный тобою в благодать кому-то. Вспоминать – возвращаться и собирать себя, рассыпанного в неумелости жить. Но счастье ли – возвращаться, перепроживать, порхать в воодушевлении и утопать в сожалении, – приносящее свет – вне нужно/не_нужно.

Жизнь готовит каждому сюрприз – мне, верю, ещё один, – за благодарность до последнего. Каждый, каждая, поделились невыразимым словами – проскальзывающим сквозь воспоминание: многое не чувствуется когда мы – лица действующие, – но созерцание переносит в кресло на одного зрителя, – и просветление соприкасает с негласным. Мы могли бы делиться собой из здесь в сейчас – но желание оборачивается в самонеприятие, – и стоит перестроить мир, чтоб понять и действо, и метафору того.

~

Глава Двенадцатая – Ограбление

Некто вошёл в магазин – скользкий для дверей и прозрачный для камер. Продавец оглянулся – и попрощался с тенью старушки-кошатницы. День сщуривает глаза – и прохожие, незнакомки и незнакомцы, осыпают мир презрением.

Некто зацепил тележку-корзинку и пошёл по ряду продуктовому: консервы, тесто слоёное, печенье, крупы, сыр плеснёвый, чай – бергамот с дикой египетской розой (из отсека особого), сахар в россыпи тростниковой, струны (странно), женщина (24 года – компактная, шате), платок нашейный шёлковый и зубные паста-щётка. Продавец рассматривал пространство – точку из неисчислимых, – что-то привлекало и отталкивало, – так нужно, так нужно. Ветерок просочился в дверь – свился нимфой рыжекудрой: расчёсывалась на подоконнике, рассыпчатая на созвездия воспоминаний, в потоке денном.

Некто дошёл до кассы. Продавец смотрит на нимфу, безучастный к игровым энергетическим моделям сущего. Некто открыл кассу, взял купюры и приместил к продуктам, – продавцы не противились, – в праве ли мы порицать, – никто не в праве.

Нимфа сплетала кудри – вечерело. Тени проскальзывали и выскальзывали – но Продавец оставался безучастным: Нимфа – весточка покинувшей, – стеклянная комнатка мира рассыпается – зовом Космического Ветра, – и зло ли – во встрече Мечтателя с Мечтою, через века: забывшийся вернулся в дни – где дышал глубоко и страстно, напитывал пустоту межатомную мечтою, а себя наставлял следовать Мечте, – пусть оставляем мечты, Мечта нас – нет. Некто протащил тележку по ступенькам и покатил по плитам набережной, невидимый камерам, прохожим и продавцам.

Нимфа вела Продавца на самое высокое здание – вела шлейфом лаванды, завитающимся блеском изумрудов кудрей, – вела к обители воспоминания, чтоб оставить наедине с Мечтою – и распасться линиями эскизов той. Магазин уступил Пустоте – и никто не вспомнит, про что-то у набережной, кроме дыры в пространстве, – и чудеса привыкаются. Некто шёл дальше, дальше и дальше, – так нужно, так нужно, так нужно.

День уходит – всегда прежний, – приходит Ночь – всегда одна: Таинство поднимает подол-занавес, – и можно рискнуть собой – чтоб подсмотреть мерцания нематерий, что связуют Мечтателя с Мечтою. Некто дотрагивался звёзд – и вёз ношу спасения. Звёзды перешёптывались – тем интересно, идти в след, собирать ночь из осколков и задавать таинству значение.

Сова ухнула с балкона. Звезда столкнулась со звездой. Дождь мерцал.

Ветер нашёптывает. Дома встречают и провожают. История – сейчас.

Некто просыпается – но усыпает. Истинное – глубже “нас”. Молчание.

*

Глава Тринадцатая – Объявление

Некто вёл тележку об руку с Женщиной. Что-то изменилось, внутри, – поток сменил направление. Некто встречал подобное прежде – знаки – и осмотрелся.

Малоэтажки встречали сошнурованной парой кедов на энерголинии (можно закупиться шнурками), юноша и девушка шли об руку и навещали каждую “точку” (бак мусорный; – не зазорно), туман забельмил небо – и одна звезда просачивалась сквозь смущение планеты: Утренняя. Листок крафтовый – на стене изжившей многих и саму жизнь. Некто обратился к написанному и – ох – не смог различить, под покровом смога суеты – распадающегося.

И всё-же, когда желаем страстно – получим желанное, без оглядки на будущее несуществующее. Некто сорвал листок и понёс в россыпь света лунного – и приник к посланию, что изменит жизнь того – и каждого из нас. Серебро вилось нитью повествования – и очерчивало эскиз занавеса, поднимающегося.

«Театр Бесконечности поднимает Занавес

Мы – любители, страстные, – нашлись в пустыне жизни, чтоб воплотить недосказанное.

Можете приложить руку к поднятию занавеса Театра Бесконечности, – забрать предпочтение у ночного киносеанса в угоду променаду по набережной или созерцанию вечности в мгновении, – и расслабиться на зрительском месте Театра Бесконечности и осмотреться с чувством: его бы не было без меня.

Нас двое, трое, – не важно – когда Вселенная приходит на выручку, – и позволяет чтецу, соприкоснуться с исполнением.

Мы собрали россыпь пьес – двадцать пять листьев клёна – волнующего Озеро Небесных Лотосов, – что сглаживают рябь тревог и дотрагиваются сущего. Можете познакомиться с текстами, а позже – с историями витиения душ, мечты и антуражей.

Мы – сценаристы, аккомпаниаторы, режиссёры-постановщики и актёры, – любители страстные, – собираем истории из сердца и, привносим недосказанное в очерки чернил.

Театр Бесконечности поднимает Занавес. Забронируете билет – с нас история. Занавес – поднят»

Некто посмотрел на купюры – те могли бы послужить во благо, впервые за жизнь свою, – и у предметов есть судьба. Улыбка. Рассвет.

Глава Четырнадцатая – Размышление

Она проводит ножом по руке – стороной обратной: не страшно – провести и стороной обратной к обратной, – но можно упустить что-то, что поглотит позже. Нож – ласкает запястье, притрагивается к шее и скользит к щеке, – многие и не мечтали поменяться местом с тем. Слеза сушит кожу – сталь соскальзывает, ссекает в нить кудри и въедается в бровь.

Рубины окропляют сталь. Она отпускает орудие очищения – лаванда, в каплях первого дождя. Комната не утешит – но позволит утешиться вдали от наблюдателя.

Скоротечность заполняет нечто вне души и прочих выдумок разума, – склоняет пред скоротечностью собственной, – и быть может, человек – преклонившаяся пред вечностью в мгновении, очистилась за гранью трактуемого богословами и прочими из С.Г. (сообщества глупцов), – ни цитатор-проповедник-обетник, ни всевкуситель, не сравнится с прошедшей Единение. Она отключается от привычного – от категорий слов. Шепот вьётся соком с губ кремовых – значит иное, сплетается слушающим, словами.

Разбить голову о сейчас,

Преходящее и непостижимое,

Сладостное и кроткое, -

Оставить в том кусочек сердца.

Вечность, оставь меня

Щеночком, учеником, -

Выгуливать не придётся -

Оставь – и всё на том.

Леса – дом деревьям.

Горы – дом Ветру.

Озеро – дом Венеры.

Вечность – дом мне.

Остаться в сейчас – где пары сущего

Свитают из льна, свитают облака, -

Остаться – на Плато Безмятежности, -

Вспорхнуть на парах грядущего.

Сейчас – погреби меня

Вне мира, где хороши

Те, у кого есть, – а

Злодей – неимущий.

Интересно – придёт ли время всепроцветания, – или человек останется собою, – скорбела Она, а нож являл ту в мерцании рубинов.

*

Глава Пятнадцатая

Сэнсей отпаивал меня травами, саке, матэ и прочим, – о чём не мечтал прежде – от чего невыносимо ныне. Dream – в ассорти значений – захватывает на больше и дольше, – и глаза размыкаются реже и реже. Кто-то принёс шоколад, – Сэнсей сказал, Кот.

Кот был давним знакомым – вселял на домик зеркальный (чтоб никто не рассмотрел) в Космическом Лесу, у Плато Безмятежности по обе стороны от Реки Времени, – за каплю фиолетовую, застывшую. Сэнсей не запрещал выглядывать в окно – но мне казалось, главное вершение Вселенной сосредоточилось на кончиках моих пальцев, – словами иными, Вселенная задала процессу моему – увядающему – приоритет реального времени, – и Время растворилось за критериями иллюзорного. Шоколад – вкуснейший из пробованных мною – в три коробки, и на каждой – по коду: 911 – молочный с миндалём; 221 – молочный с карамелью; 303 – горький с ликёром.

Иногда – чудесно жить в одном мироощущении: ощущении новорожденного, ощущении дотронувшегося небес, ощущении всеблагодарности или ином, – в нас живёт столько личностей, сколько ощущениечувствоощущений: каждый принимает необъяснимое по-своему и носитель не в ответе за то, – наблюдение, стоившее мне многого, дойдёт до очевидности ни менее чем за тысячелетие. Вспоминание чудесно – возможностью перепрожить с иным фильтром взгляда, – интересно, чем откроется сейчас – сквозь шелест россыпи годов… Никто не знает – но отчего не помечтать и не обратиться ладонью разомкнутой, навстречу свету Звезды-Путевода.

Сколько пробыл здесь? Месяц, год, неделю? Мысли звучат голосом в голове – собственным, но отдаляющим и отдаляющимся.

Холод сковывает руки – суставы хрустят а кости скрипят в самоизморожении. Трудно собрать осколки осязания из гранита жизни и склеить те, – зачастую, на то требуется вся жизнь, до последнего вдоха. Окаменение пробирается с кончиков пальцев, – что за оплошность допущена мной, чтоб стать рассыпаться и без Ветра?

Переобращение требует смерти, – смерть – сброс энергии на перераспределение, – однажды не будет сил на совершение подвига сейчас, когда можно собрать цветы с поля неиссякаемого, воодушевления, – и следовать волей Ветра – за грани навязанного, но навстречу Мечте-Звезде-Путеводу. Мне не достаёт мудрости – чтоб сознавать происходящее и значимость того, – но чувство достаточно, чтоб действовать – или остановиться и засмотреться на звёзды. Не знаю, про что моя история, – и про кого, – но обо всём и каждом, что встретилось, встретится и встретит, – и не важно, по которую из сторон вообразимого.

Конец Второй Части

Глава Шестнадцатая – Под юбкой Ночи

Подпольщики собирались «Под Юбкой Ночи» – так звался бар-тет-а-тет для подпольщиков, контрреволюционеров, косплееров и прочих аутентистов восьмого дня. “Проснись” пылилась стопкой, – на раз сей – не очередной сорт удовольствия, – но газетка крафтовая с пропиткой чудейственной. Иногда бездействие – продуктивнее олития поля замысла потом, – согласились Подпольщики: Вселенная благосклонна к смутьянам-поборникам_правды – даже при полном бездействии тех.

Кто-то задел локтем газетки – и те рассыпались, будто мановением Ветра-Развратника, чуждого краям сиим. Посетители подняли рассыпавшееся – но не были в силах вернуть: произведения искусства субъективности вникли в руки чтецов и гонорар зазвучал в карманах Подпольщиков. Никогда не понять Вселенную, – задумался Подпольщик, – так и Вселенной не понять нас, вполную, – но полюбить…

Подпольщик – «Умру – и отлично, – всё шло к тому – на что задерживаться…» – задумывался о прошлом, рассматривая массу потенциальных трупов кругом и всюду – «Мир полон хорошего – и на-что ему мы?» – и вникал в новый контрзаговор. Мировое Правительство объявило о роспуске института стран и категорий: крыски-шишкари признали по всем сми, власть свои и господство, – и велели рабам прервать распи – но О.Г.inc. (Общество Глупцов Инкорпорейтед) собралось контроппозицией и – о боги – задалось перегруппировкой стран: Африку переселили на нулевой координате, а Индию – полярно, – и холод решил перенаселения, – но не полит-угнетения. Подпольщики стали доверенной силой Мирового Правления – крысок Вассы и Абдула, повидавших на веку своём больше и моего и твоего, чтец. Подпольщиков перебили – и двое, задались возродить Пацифизм из пепла сожжённых пластинок Ливерпульской Четвёрки; двое – Подпольщик и Подпольщица – вызвались из пепла О.С.В.О.Б.О.Ж.Д.Е.Н.И.Я., чтоб внести в смуту людского эскиз Свободы, ценой Жизни.