– Привет, мне плохо… – расстроенно ответила Салли.
– Что на этот раз случилось? – Сэм досадовал, ему не хотелось сейчас слушать жалобы, ему хватало своего негатива, но он себя пересилил, он любил Салли.
– Глаза. Я обедала и когда пришла за компьютер, то буквы начали расплываться таким светом вокруг. Опять меня зрение мучает, кажется, я слепну. Что это, Сэм? Я устала так…
– Хроматическая аберрация, или черт её, как-то так, не знаю. Да, устала просто, хрусталик, и все дела… Глаза устают, представь себе. – Сэм не понимал, что несет, лишь бы успокоить девушку.
– Тебе сегодня в ночь? – спросила Салли. – Связь стала хуже, в трубке шуршит.
– Да, я заметил. Это из-за дождя… Чуть поторчу дома и в семь поеду. Тебе позвонить в дороге? – Послышалось шипение. – Ну, кстати, да, хуже слышно, и заметно, еще сильнее затрещало.
– Позвони, я уже закончу работать. Сегодня я приеду к тебе, – прокричала в трубку Салли.
– Ок, договорились, давай, я позже перезвоню. – Сэм ушел в спальню и включил компьютер, загудел монотонно вентилятор.
– Пока, – сказала Салли и повесила трубку.
2
На улице было свежо, ветер едва сдувал жирные капли дождя с листьев деревьев. В воздухе, как показалось Сэму, витала какая-то странная напряженность, как перед бурей. Природа затихла, и только трава хрустела под подошвами и хлюпала грязь, на секунду даже шум машин исчез.
Радио забурчало, когда Сэм нажал на кнопку.
Сэм выкатил свою тачку из гаража и не спеша поехал на завод. Дорога к работе лежала через лес, там она была особо извилистая. Телефон затрещал.
Пахло сыростью. Вокруг стоял хвойный лес, посаженный еще его дедом. Местами почва была заболочена до самой трассы, идущей до города Липтикута. Затем под мостом он повернул вправо, проезжая большое озеро, плотину, которая круглый год сбрасывала в реку воду. Затем пару населенных пунктов – и вот он на работе. Низкий сетчатый забор огораживал фабрику со всех сторон. Пока тот был в пути, Сэм набрал номер Салли. Дождь. И на дамбе лил ливень.
«Везде вода, – подумал Сэм. – Опять пошел дождь».
– Привет, Салли. – Девушка взяла трубку и отозвалась:
– Привет, ты за рулём? – спросила она.
– Да, поставил на громкую связь. – Сэм сбавил газу и переехал лежачие полицейские на дамбе. Его колымага загудела и рывком бросилась вперёд.
– Сэм, мне кажется, я непродуктивная, всё, что я не делаю, не идет на пользу, никакого смысла.
– С чего ты так решила, дорогая? – Сэм вздохнул.
– Не вижу никаких результатов с изучением языка, с косметикой. Все навалилось, и нет денег. Денег не хватает, я посчитала, что нужна просто куча денег, чтобы заниматься тем, чем хочешь! Работа меня бесит, ненавижу отвечать на звонки из одного центра в другой, чувствую себя плохо! Это не моё, ещё зрение падает…
– Ну-ну, дорогая, успокойся, просто черная полоса, – попытался успокоить ее Сэм.
– Такое впечатление, что одна полоса черная, а белой нет. Я устала, – Салли расстроенно вздохнула.
– Тебе просто нужно отдохнуть, ты слишком много думаешь, как организовать свою жизнь, и постоянно вплотную забираешь у себя время. Да, многие вещи нужно делать целыми годами и, может, десятилетиями, чтобы добиться результатов, не всё дается так просто. Ничего не даётся быстро, тебе всего 22 года.
– Мне уже 22 года! – возмутилась Салли. – А я ничего ещё не достигла! Даже намёка нет, одна рутина, – возмутилась она.
– Многие только к 30 годам начинают шевелиться… – возразил Сэм, – или даже не начинают… Это нормально, ты сама знаешь, что иногда даже опыт не решает, понравишься, не понравишься. В нашем городе и так сложно найти хорошую работу.
– Возможно, ты прав, да, я многого хочу!
– Ты слишком амбициозна, ты хочешь сразу свернуть гору. Извини, так не бывает, – Сэм вздохнул.
– Хочешь сказать, я наивная? – спросила Салли.
– Да, ты наивная, ты постоянно живёшь мечтами, хотя нужно делать шаги к мечте. Они рутинные, да, иногда скучные, постоянные, даже повторение изо дня в день, изо дня в день.
– Ну, спасибо! Так я никакая, к тому же еще и наивная, – обиделась Салли, её голос звучал обиженно и агрессивно.
– Слушай, я тебе постоянно трещу об одном и том же! Я устал тебе повторять. Хочешь поныть – ной. Давай, пока, хочу побыть в тишине перед работой.
– Будь, пока! – задребезжал голос Салли.
– Ты что, обижаешься?
– Да, если ты меня обижаешь, – сорвалась Салли.
– Прекрати, а! Никто на тебя не орёт! Пока! До вечера!
– Ага, – и Сэм положил трубку. Постоянные разговоры об одном и том же его начали раздражать, они никогда не заканчивались.
– К чёрту! – выпалил он и замолчал, ударил по рулю.
Над горизонтом тем временем проходили дождевые тучи, они темнели от вечера, хотя и без того были чёрными, насыщенными водой. Смутное чувство тревоги зарождалось где-то в глубине сознания Сэма и росло незаметно, словно опухоль где-то в голове, но он пока не чувствовал приближающейся бури, не чувствовал тех головных болей, которые испытывает больной раком, и тучи, наполненные влагой, всё росли и росли, богатели ей, словно нескончаемая бездна всё всасывала и всасывала влагу, готовую литься на головы неделями или целыми месяцами, скрывая под собой людей, словно верхушки самых высоких деревьев, словно тот мифический потоп, который пережил такой же мифический Ной с его скотом.
Так пара капель ударила о лобовое стекло. Сэм думал о работе. Он думал о том, что тратит лучшие молодые годы на заводе, получая гроши, не имея никаких перспектив на будущее и никакого развития. Как работник и как человек, Сэм был неглуп, но ему просто не везло. Для своего работодателя Сэм являлся очередным профессиональным импотентом, нищим, который только и может, что крутить эти чёртовы гайки, наворачивать их на чёртовы болты день ото дня, месяц за месяцем и год за годом. Убеждая, что нет предела совершенству, что всего лишь маленький рабочий еще не достиг того просветления, того совершенства гуру по наворачиванию гаек на болты, когда бы он смог шагнуть на ступеньку выше на профессиональной лестнице. Так он и оставался целых пять лет в одной должности, от которой его уже тошнило, а что ещё хуже – он просто профессионально выгорел. Но он неплохо рисовал и тем спасался от глубокой депрессии. Салли иногда подливала масла в огонь, дела ее тоже не клеились. Они думали, что они никогда не выберутся в жизнь, никогда не выберутся из этой грязи и нищеты, и они не имели в виду блеск и роскошь, хотя бы больше, чем еда и одежда.
Его кормили обещаниями о повышении, каждая перспектива обходила его стороной. Капитализм словно смеялся над ним, словно открывал свой рот, полный золотых зубов, и твердил ему поучающим тоном, что он ничтожество, ничего не достиг и у него нет будущего, что он неперспективный и вообще ни стратег, ни менеджер. «Для рубки денег нужно быть избранным, – твердил ему голос, – иметь особенные качества, которых у него нет, одним словом, нужно быть “сверхчеловеком”, сверхпотребителем и сверхумником или чьим-то знакомым, имеющим влияние и защиту». Так он и рулил баранкой своего старенького «Шевроле» по наизусть изученной дороге, от поворота до поворота, через шлагбаум, подъезжая к проходным. С поиском другой работы ему не везло – он был нигде не нужен.
Сэм ещё помнил то разгромное собеседование, на котором его разорвали в клочья. Он упал в собственных глазах и никому не рассказывал о неудаче на работе, если только людям вне работы, которым он доверял и принимал их советы, без них он бы пал духом.
Собеседование за собеседованием ему твердили, что он не годен для работы, каждый раз придумывая новые отговорки, но он знал и все знали правду. Виной всему была его неуверенность, он был неопытен, и его легко можно было запутать и перебить. Сэм тяжело выражал свои мысли вслух, хотя из него вышел бы отличный писатель – пером он владел отлично.
Все гнило и разваливалось, словно дерево с трухлявой сердцевиной, а теперь еще и сырость пришла, но парень этого не видел и не осознавал. Он любил свой дом, любил работать и мечтал закончить университет.
Все всё знали, но все молчали. Молчал и Сэм, он не хотел потерять работу, хоть работа ему и надоела, жуткое скучное однообразие и бесперспективность. Идеализм его не привлекал, жалкое подобие бизнеса. Сэм хотел работать, быть полезным.
«Будь стоиком, – говорил он сам себе. – Греки терпели, и ты потерпишь. Могло быть и хуже, нечего опускать руки. Расстраиваться из-за каждой неудачи – не хватит расстройства». Сэм хлопнул дверью, поздоровался с коллегами и шагнул через турникет.
3
Китай трясло в лихорадке, пока весь мир шатался по барам и ресторанам и жарил шашлыки в парках. Китайский вирус добрался и до АФ и поджидал уже за углом. Незначительные новости доносились до провинций, но ситуация усугублялась, и в эру интернета поднялась шумиха, паника, и вот-вот закрыли бы Техас на карантин и вместе с ним зараженный и опустевший Нью-Йорк.
Машины то и дело проносились мимо Липтикута, но всякая зараза обходила городок стороной, а ЧС все не объявляли, а войска все стягивались к эпицентру эпидемии. Люди, как зараженные крысы, разносили коронавирус из Уханя по всей Американской Федерации.
Салли родилась в деревушке под Липтикутом, совсем рядом с Сэмом. Семейку ее вряд ли можно было назвать нормальной, скорее она была совершенно ненормальной. Девочкой она жила без отца, потому что этот «старый козёл», кем она считала его, даже не здоровался с ней, ушёл на чёрную зарплату, чтобы не платить алименты, и развелся со своей новой «мымрой», чтобы уж совсем не платить алименты, а платить часть себе же самому в лице его «мымры». Долгие годы её мать переезжала с квартиры на квартиру, от нового мужа она родила ещё одну дочь. Третий брак оставил на детях и на ней хороший долг, третий муж продал незаконно их маленькое паршивое жильё и, что самое главное, вышел сухим из воды. Но самым неприятным было её проживание со своими дедом и бабулей. Дед работал на грузовике, пока не взялся хорошенько за бутылку, и однажды упал в яму под фуру, ударился головой и промёрз, после чего его мозг просто умер, он превратился в живой овощ, не способный говорить, мыслить. Он ходил под себя, мочился в ванной, иногда кидался с ножом на внучек.
