Дыра

Бабуля, как особый фрукт в этой семье, никогда не работала, всю жизнь она сидела с сёстрами и братьями, которых было семеро. И так, из года в год не получая ни опыта, ни знаний, она начала деградировать под жёстким деревенским воспитанием и сходить с ума. Она и сошла с ума, съехала с катушек, суицидальные наклонности открылись в ней. Она прыгала в колодец, угрожала убить себя и других, убить внуков. Она ненавидела всё, ненавидела всех, как и своего мужа, как и муж ненавидел всё и вся, живя в постоянном потоке изрыгаемой желчи, скандалах и сплетнях. Даже когда её поносило, она звонила своей такой же полоумной сестре и сплетничала, рассказывая, какого цвета у неё кал.

Драки, ругань, ненависть были постоянными жителями дома Салли. В такой идеальной обстановке для жизни и взошла Салли, она-то прекрасно осознавала своё положение, проблемы и перспективы жизни в этом гнилом городе. Осознанность Салли – маленькое чудо, практически невозможное в подобных условиях.

Говоря о самом городе, можно сказать, что город этот – самая настоящая дыра, настоящая помойка, производственный отстойник, в котором всем на всё плевать, где каждый норовит вырваться или пристроить своего отпрыска или знакомого на доходное местечко. Семейка Салли есть настоящее олицетворение этого города, его рядовая семья, состоящая из самых рядовых граждан.

Грязные улицы, разбитые фасады, ужасные дороги, ужасные и дурные люди, гадящие как у себя под носом, так и под носом соседа, наплевательство. Постоянное хамство, ужасные ржавые автобусы, серость, пробки, узкие улицы. Постоянная вонь, пыль и ужасный воздух, который испортили заводы и машины. У кого в этом городке нет машины? Конечно, все экологические и социальные проблемы можно было стерпеть, но людей, друг друга ненавидящих, страдающих всевозможными комплексами «царьков», «принцесс», «нарциссов», шизофреников, шизоидов, невоспитанной деревенщины, плюющей себе под ноги, отрыгивающей свои выделения из прокуренных лёгких, терпеть было невыносимо и тяжело. Город превращался в маргинала, ещё большего, чем был.

На его месте был пустырь, затем на пустыре построили металлургический завод. Вокруг началось заселение, небольшие местные деревушки, затем город. Весь сброд, все маргиналы стекались за работой. Принося дикую культуру, они так и не переродились в городских жителей, оставшись в некоем подобии химеры, представляющей из себя смесь свиньи и человека. Но в семье не без урода, если ты не пьёшь, не тусуешься в кругу модных чуваков, то ты просто неудачник, не берёшь от жизни всё. Ты скучный, к таким и девушки не липнут. Ты слишком серьезный для своего социального положения, ты отброс, возомнивший себя не отбросом, а хотя бы приблизительным подобием человека. Ты серость среди коричневого.

Поэтому друзей ни у Салли, ни у Сэма не было. Они им, казалось, были ни к чему. Все хотели поиметь что-то, чтобы ты их развлекал или приносил какую-нибудь выгоду, хотя бы бесплатно кормил. Здесь уже каждый первоклашка знал, с кем нужно общаться, чтобы подняться в будущем.

И как только Сэм и Салли начали встречаться, весь мир отвернулся от них. Жизнь в самоизоляции оказалась для них не нова и привычна.

Куда бы ни пошел Сэм, он везде чувствовал себя одиноким. Все это началось еще очень давно, в школе, где над ним с подачки мерзкого старшего троюродного братца издевались в младших классах старшеклассники. В старших классах Сэма природа обделила красотой, и он рос худощавым, выше своих сверстников. Все почему-то сторонились его или быстро теряли к нему интерес, словно к чему-то чужому и непонятному. Во взрослой жизни все его отношения с людьми строились на деловой и профессиональной основе. Он возмужал, оброс мышцами и уже далеко отошел от своего старого образа. Он-то прекрасно всё понимал, но, словно купол над головой, над ним висело одиночество, и если бы не Салли, скорее всего, жизнь его закончилась бы скверно. и из года в год Сэм становился бы всё более угрюмым и серьезным, хотя от природы он был общительным и жизнерадостным.

По вечерам его скуку развеивали книги, иногда он смотрел в свою подзорную трубу на звезды, но главным способом уйти от мира было искусство, а рисовал он вроде бы неплохо, но никак ему не везло с продажей картин. Миру не нужны были картины – миру нужны были зеленые бумажки, красивые тачки и веселье. Три бога современного мира затмили собой бога солнца, искусства и смысла. Легкость, бессмыслица стали вкусом моды. Чем проще и вульгарнее, чем быстрее для продажи, тем лучше.

Липтикут – это неудачное отражение зачахшего на стадии эмбриона города.

Хотя, если человек втянулся и не видел другой жизни, вне этого индустриального города, жизнь казалась ему непримечательной, терпимой, хорошей и обычной. Все было не так плохо, помимо периодов депрессии и зимы. Человеку свойственно драматизировать, и он ко всему привыкает, особенно к хорошему.

Липтикут не отличался архитектурой, все его постройки строились с полнейшей безвкусицей, какую только мог иметь провинциальный строитель. Ни за какое строение нельзя было ухватиться взглядом, плавно перескакивая с одной крыши на другую, наоборот, не хотелось открывать глаза и смотреть на весь сраный стыд. Наверное, это был самый гадкий и плохой городок во всей Америке, про который мало кто и знал. Неизвестно, почему его стороной обходил весь свет цивилизации и прогресса, словно какое-то проклятье, сонная чума или лень опутали его улочки. Но здесь было много заводов, даже пара крупных. Преступность держалась на продажных копах, мелких бандах молокососов и на наркоторговцах, торгующих курительными смесями для школоты. Убийства случались редко, но по лицу можно было выхватить на раз-два-три, просто ни за что, не имея даже двух баксов в кармане, просто если ты не понравился какому-то возомнившему себя королем улиц сопляку из дешевой качалки и спортзала.

Сэму было не до такой жизни, он ее сторонился. Обживая свой небольшой дворик, живя с отцом и решая уже вопрос о переезде на квартиру с Салли, у него имелись свои нерешенные проблемы. Аура города была враждебной, и Сэм не находил мест, где можно было бы насладиться природой или видом на город, кроме единственной любимой ими кафешки.

Весь мир от него чего-то требовал, не давая ничего взамен, поэтому этот мир стоял на месте как вкопанный, вокруг которого крутится жизнь, и чтобы этот инертный неповоротливый мир сдвинулся с мертвой точки, нужна была невероятная сила, нужен был настоящий атомный взрыв. Нужен был новый политик, нужна была настоящая «ядерная» реформа, но их миром правила стабильность, тишина, граничащая со стерильностью, которую никому не давали нарушить. Этот мир не принимал героев, супергероев или революционеров – он принимал только купюры.

Сэм чувствовал себя батарейкой, человеческой батарейкой, которая заряжалась по ночам во сне и получала энергию путем переработки химических веществ, получаемых из пищи.

Все было не так плохо, правда. Светлые дни были всегда, правда. Только Сэм падал в глубокую депрессию вместе с Салли. Помогая друг другу, они все же не сдавались и боролись, поддерживая друг друга. Это были счастливые времена, когда они были вместе и всегда любили друг друга, они были счастливы и беззаботны, как дети.

Сэм думал о том, чем ограничен человек и что нужно, чтобы быть большим, чем батарейка для заводов. Вот-вот – и настанет один светлый день длиною в жизнь, переломный момент, в который они верили. Для человека нужно немного надежды, чтобы не терять дно под ногами и не потерять ориентир.

Сериалы, книги, прогулки – ничего было не чуждо. Современный мир стоял на трех гигантских китах: развлечение, наука и искусство. Но стоило обществу подкинуть кость извращенного развлечения или какую-нибудь мистическую дрянь, оно хватало ее и с жадностью кусало, например, миф о несуществовании СПИДа и вреде прививок. Сэм был не из таких. Иногда критицизм доводил его до упадка сил и депрессии, но даже депрессию он подвергал критике. Ему было тяжело от этого, он замечал негатив вокруг, и не мог его не замечать, и страдал от этого. Его голова становилась большой и тяжелой, а сам он – занудой, но Салли вытаскивала его из негативных мыслей и служила своего рода противовесом. Сэм был одиноким парнем, пока его не встретила Салли, и лишь тогда он почувствовал себя хорошо.

4

Метеорологи обещали неделю ливней, такого еще не бывало. Пока страна сидела в самоизоляции, можно было и потерпеть. В городе чуть ли не объявили штормовое предупреждение, и свет отключили, ливень колотил по раскинувшейся крыше завода. Хотя никто в городке ни к чему не готовился, никаких мер на случай наводнения не предпринималось, никогда в истории современного Липтикута настоящего потопа не было. Были наводнения, когда еще не существовало плотины и водохранилища, и все, но это совсем другое время.

– Свет погас, – сказал Сэм самому себе, когда производственная линия потухла. – У-у-у-у, – удивился он.

С крыши лилась вода, и на улице творилась жуть: канализация вывалилась прямо на асфальт и уже затапливала территорию завода, затекала в цеха. Оставив рабочее место, собрав вещи, Сэм двинул в столовую, туда же стекались его коллеги. Горело аварийное освещение, парни включали фонарики на телефонах.

Все спешили к кулеру, пока вода в трубках не остыла, наливая себе последние горячие капли воды для кофе.

В столовой стоял шум.

– Потоп, – весело сказал ему Боб сзади, – второй цех плывет как бассейн, – и засмеялся.

– Уточек не хватает. – Улыбнулся Сэм. – Наверное, нас домой отпустят, как ты думаешь? Включат свет или нет? Настоящий блэкаут.

– На улице, ты видел, что творится? Стена воды, по колено, как мы пойдем? – спросил его растерянный и впечатленный Боб.

– Придется через цех, все равно всё стоит. – Сэм налил себе теплой воды и отпил. В столовую вошел мастер смены.

– Сегодня не работаем, всех отпускают. Завод стоит, – обратился он ко всем.

– Плывет, Робби, плывет, а не стоит, – отозвались из толпы, и раздался хохот.

– Не то слово. Пока всё не смыло, все домой, и ждите звонка, ситуация продлится долго. Начальство не знает, когда запуск, передают целую неделю дождей, и ситуация может усугубиться.

Спустя несколько минут Сэм в компании коллег, немытый из-за отсутствия света, пересекал залитый цех и под проливной дождь добежал до стоянки, сел в машину, вытер мокрое лицо и завел мотор.

Впереди его ждала невыносимо тяжелая дорога домой: на дороге валялись ветки, грязь, камни устилали асфальт, сверкала молния и долбил нескончаемый гром.

Ехать в такую погоду было невыносимо тяжело: почти всегда на тормозах, из-под колес била вода, которая расступалась на асфальте и затем вновь собиралась в поток.

* * *

Будущее. Киберпанк. Сэм не верил во всю эту чепуху, будущее не наступит, никакие роботы не отнимут у людей работу. Отнимать работу могут только сами люди путем обесценивания труда, что происходит с обеих сторон трудового договора.

Высокие технологии для Липтикута оставались где-то за горизонтом, а все повседневное превращалось в долгую томительную обыденность. Высокие технологии подразумевают рост, инновации и замену старого новым, а нужно было заменить сам Липтикут, вынуть из него систему и залить вместо нее нечто новое и совершенное. Но это были лишь фантазии, и то не от Сэма, а от единичных жителей округи, собранные по слову от каждого.

Человеческий труд был слишком дешевым, чтобы его ценить, и в это же время незаменимым из-за его все той же незатейливой дешевизны. Всегда ценился труд редких специалистов, но и его система пыталась обесценить путем нехватки таких кадров и конкуренции. А что было бы в обществе роботов, у которых отсутствуют амбиции и эмоции, для которых не существует социального статуса? «Их можно было бы эксплуатировать не щадя», – подумал бы какой-нибудь техношовинист и оказался бы прав. У машин нет прав – только инструкции, у скотины нет прав – только ярмо. У роботов и скотины были бы свои паспорта – небольшой штрихкод, в то время как для людей – цифры в документах и имена, а это уже огромная разница.

Капитализм. Если у кого-то прибывает, то где-то чего-то не хватает. Бесплатная рабочая сила – волшебная палочка, по взмаху которой обогащается меньшинство. Рынок диктует стоимость вашего труда, а рынок – это потребность в нем. Замкнутый цикл самовоспроизводства роботов был бы идеальным выходом из всевозможных кризисов, ведь тогда бы отпала надобность в труде и торговле, следовательно, и в самом человеке. Липтикут был идеальным образцом эры производства.

Социализм и коммунизм. Для тех, кто не верит в капитализм и рынок, а верит в диктатуру пролетариата. Легко спутать, и обгадить, и построить нечто, совсем не похожее на идеал, который при такой сильной любви индивидуума к власти и деньгам способен существовать только на бумаге и в умах идеалистов.

Сэм верил в гармонию, в то, что все рано или поздно успокоится во вселенной и в мире, а если и суждено потерять работу, скитаться в нищете в поисках хотя бы минимальной оплаты, от судьбы не уйти, какой бы жестокой она ни была, и он боялся своего будущего. Конец в качестве всеобщего затухания, возможен ли он? Будет ли предшествовать ему нещадная и жестокая борьба за место под лучами солнца? Как жестоко люди борются перед смертью за последний глоток воздуха в газовой камере? Но разве Земля – газовая камера? Итак, люди, умеющие выполнять одинаковую монотонную работу из года в год и не задавать при этом лишних вопросов, – идеальные люди эпохи.

Как и все, Сэм не любил распространяться насчет политики – это было чревато последствиями. Все в этом городе, и не только в нем, сидели по углам и думали только о своей собственной шкуре. Никто не говорил о политике. Если вы чувствуете воздух, вы говорите о нем? Политику чувствовал каждый – как от нее смердит трупами, а сейчас от нее несло трупами нью-йоркеров.

5

Уже стемнело. Бармен стер пену со стойки и вымыл кружки.

Завсегдатаи не рискнули выходить в такой ливень на улицу и идти за выпивкой, и бармен грустил, бар пустовал. Закрывая забегаловку «Олений кусок», он посматривал щенячьими глазами за окно, где городок смывало в овраг. Грустил, грустил и грустил. Вместо тревоги в нем поселилась грусть – он начал тосковать по родным.

Официантка мыла столы до блеска, и в самом дальнем углу зала все еще торчала пара сопляков. Одним из «унылого говна», как их называла Шелби, был сын местного шерифа Арона Джонсона, который вечно покрывал своего отпрыска, когда тот бил кому-то морду.

Вторым пареньком был его поверенный, мальчик на побегушках, заискивающий и вечный говнюк Карл, необразованная деревенщина, без гроша за пазухой. Карл жил с подачек Уэсли, пил за его счет.

– Свет, наверное, сегодня уже не включат, – сказал бармен Шелби, глядя куда-то в темноту и о чем-то думая, на его лице отразилось разочарование.

– Уже ни к чему – ночь на дворе, – ответила та. – В такую погоду никто не придет на ночь. Нужно закрываться раньше и идти домой, а не ждать с неба погоды.

– Ты права, – кивнул бармен. – Нелегкая неделька выдалась, но не нужно было сегодня и открываться, нужно было и тебя оставить дома, и самому оставаться.