– Ну, – Ритка как-то повела плечами… – Ты знаешь, у Леночки…
– Аллергия? – я понимающе кивнула.
– Нет, не аллергия… – Рита помялась. – У нее такое чувствительное обоняние… как у тебя, только еще хлеще.
– Хлеще? – я засмеялась. – Да ладно… – Я могла учуять сорт сигарет, которые человек курил три дня тому назад и отделить этот запах от запаха других сигарет, которые он курил позже. Покупая хлеб, я могла рассказать, что ела на завтрак продавщица, по какой улице ехала машина с этими булками, когда последний раз принимал душ водитель. Жизнь моя из-за этого была немного сложнее, чем у прочих, но с другой стороны – я редко покупаю хлеб. И сметану. А уж при выборе свежего мяса мое чутье мне, наоборот, помогает. А я очень люблю мясо…
– А как? – я многозначительно подняла бровь, не решаясь при ребенке озвучивать некоторые особенности Риткиной жизни.
– А что он… – усмехнулась та. – У него своя жизнь, у меня своя. У него нет недостатка в детях. Скорее наоборот. Он мне и помог ускорить процесс, все эти бумаги, то да сё. Может, решил, что успокоюсь…
– А, – махнула я рукой. – Давай выпьем за тебя, мамочка, и за Леночку. Чтобы все у вас было хорошо.
Мы сидели и болтали. Я сделала набросок Лениной головы в блокноте. При заурядной внешности девчушка обладала притягательностью: округлый, аккуратный лоб, выразительные, немного навыкате глаза, легкие волосы, сами собой укладывающиеся в хорошенькие прядки, чуть надутые губки… В карандаше получилось неплохо, потом можно будет попробовать что-то сделать. И Ритке приятно, и я свое полугодовое молчание заглажу. Потом, что это я чужим мамочкам рисую их детенышей, а подруге не могу? В общем, пока сидели, я твердо решила сделать портрет Лены.
Лена вдруг подняла голову, посмотрела на меня.
– А ты что делаешь? Ты меня рисуешь? А зачем?
Я удивилась, что она так хорошо говорит и что углядела, чем я занимаюсь.
– Да, рисую. Тебя. Ты умеешь рисовать? – я протянула ей блокнот и карандаш.
– Я не умею, – малышка насупилась.
– Научу. Круг можешь нарисовать?
– Да… – она нарисовала круг, который я легко превратила в кошачью мордочку. Девочка тихо засмеялась. Голос у нее был хрипловатый, неожиданно низкий.
– Лена! Спать-спать! – сказала Рита. – Мы сейчас. Я ее помою… Поскучаешь?
– Поскучаю, конечно, – согласилась я.
Рита с Леной ушли в ванную, а я налила себе еще кофе и стала осматривать квартиру. Что-то неуловимо изменилось. Что-то истрепалось, а кое-где, наоборот, появились новые вещи. Я одобрила новый цвет стен, но меня заинтриговали свежие царапины возле окна. Для Лены было высоковато, для Риты низковато. И вообще, что это – вилками царапали? Как будто кошка скреблась…
– Рит, а сколько Лене? – спросила я подругу, когда она вернулась в комнату.
– Пять.
– Ого, я думала меньше.
– Она миниатюрная, – улыбнулась Рита.
– Ну и хорошо. Девочка должна быть миниатюрной.
– Ри-и-ит, – послышался низкий хрипловатый голосок. – Возле стола появилась девочка и серьезно смотрела на нас чуть выпуклыми глазами. – Я есть хочу.
– Ой, опять? Сейчас, Леночка, – подруга виновато посмотрела на меня и, щедро отрезав говяжьего языка, сделала Лене два гигантских бутерброда с майонезом, солеными огурцами и ломтиками сиреневатого вкуснющего мяса. Я была уверена, что это многовато для маленькой девочки, но она их проглотила в мгновенье ока.
– Ух ты, какой голодный ребенок, – засмеялась я. – Я бы тоже от такого бутербродика не отказалась. – Ритка и мне соорудила.
– Зубки почисти, – крикнула она вслед Лене.
Та, проглотив последний кусочек, кивнула нам и быстро-быстро засеменила к себе в комнату.
– Да, Рита.
– Она тебя по имени зовет?
– Ну, да… Я бы хотела, чтобы мамой, но большая уже, видимо. Рита – и все тут.
– Я смотрю, наголодалась девчонка…
– Ты знаешь, – Ритка смущенно улыбнулась, – у нее вот такой вот обалденный аппетит. Вот перед тобой только поела. Ест, как взрослый мужик: проходит полчаса – и опять есть хочет. Да мне не жалко. Бедный ребенок, она и не ела, наверное, нормально. Я, правда, боялась, что глисты там или еще чего, а врачи сказали, что просто такой обмен веществ. В общем, я смело ее кормлю столько, сколько она хочет. Может, хоть вес нормальный наберет. Смотри, какая худенькая.
– Я вот тоже всегда есть хочу, – виновато сказала я, отрезая себе еще колбаски и сыра. – Без мяса жить не могу.
– Вот-вот! – Ритка засмеялась. – Я теперь мясо покупаю. Правда, сначала казус вышел. Может, не видела никогда, может, очень голодная была… В общем, в первые дни купила я мяска – думала, запеку или суп сварю – надо же ребенку нормальную пищу делать, никаких диет… Положила на мойку, пока продукты разгружала… Эта красавица, наверное, четверть кусочка съела.
– Сырого мяса? – Я поставила чашку, чтобы не расплескать кофе.
– Ага.
– Это какие же зубы надо иметь? – Вообще-то я сама могу запросто недоваренный кусок мяса съесть, мясо по-татарски обожаю. Но я-то – взрослый человек.
– Ну, вот-вот! Я ей: «Леночка, рыбка моя, подожди, я хоть приготовлю…» Ну, впрочем, меня предупреждали, что первое время у нее могут быть странные вкусы.
– А помнишь, у нас в классе девчонка была, известку колупала и ела?
– Ага, – засмеялась Рита. – В общем, котлеты и бифштексы поселились у меня надолго… Везде пишут: каши, фрукты… Ну, не ест она все это! Что мне, насиловать ребенка?
– Правильно, – согласилась я, – это лучшая политика. А ты? Так сама на колбаску перейдешь!
– Ни за что! Я свой выбор никому не навязываю, но мяса есть не буду.
– Убийца помидоров, – свирепо прорычала я, и мы обе рассмеялись. Я всегда немного подсмеивалась над вегетарианством Риты, но, к ее чести, она никогда не морщилась при виде шашлыка и не закатывала глаза, когда мы ели ветчину, колбаски, копчушки и все такое. Я лично без мяса не могу. Просто с ума схожу. Настроение портится: я становлюсь злой, угрюмой… всё и все вызывают у меня раздражение. А кусок мяса побольше, да не сильно испорченный готовкой, дарит мне не только сытость, но и благодушие.
– Ты еще про малышку расскажи. – Почему-то мне было интересно слушать Риткин лепет про ее новые будни. Как они играют, как Лена привыкала к новому жилью.
У Риты все было по-другому, чем у меня с мамой. Что-то проще, что-то тяжелее. Если Леночке что-то не нравилось, то было бесполезно ее уговаривать. Нет – и все тут.
– Смотрит исподлобья, – рассказывала Рита, – а чувствуешь себя при этом амебой примитивной и глупой. Зато, если что-то по нраву, скачет, радуется, обнимается. Никогда не целуется. Ее целовать можно, терпит, но может ускользнуть… Любит под столом сидеть. Или залезет на дерево и сидит там долго. Однажды больше часа просидела… – Рита немного беспокоилась – нормально ли это?
Я слушала все это и зачем-то запоминала… Я любила устраивать логово, как папа это называл. Натаскаю одеял, ковриков за диван или под стол, зароюсь и сижу там. Поэтому сказала бодро:
– Да нормально! Ты почитай, что там про детей пишут на форумах. Я тоже любила в норке сидеть. Да помнишь, мы вместе с тобой шалашики строили…
– Шалашики, это да… Не знаю, как тебе сказать, Ларис, в общем, она просто сидит. Не моргает – смотрит, как в засаде.
