– От тебя ничего не хотим, – протокольным голосом разъяснил Скрыбочкин, беглым движением ноги ударив неудобоприятного крикуна по печени. – Счас только покажешь нам дорогу до своего начальства, и можешь идтить на свободу с чистой совестью.
– Никакой дороги я вам не покажу! – зарыдал громила, судорожно замахав руками, точно дирижёр полоумного оркестра.
После нового удара несвежей обувью в живот он упал на колени. Несколько секунд жадно хватал ртом воздух с тяжело перекошенным лицом, сплошь изузоренным ссадинами и синяками от ежедневных кулаков Скрыбочкина и Парахина. А затем выдавил сквозь трепет уплывающего разума:
– Вы оба, наверное, посъезжали крышами! Зачем требуете невозможного? Или не знаете нашу братву? Да они же меня враз приговорят! Посадят на перо за предательство!
– Это мы тебя срасходуем первее всех, – с такими словами Скрыбочкин, прикрыв глаза, зверски поскрипел зубами и принялся демонстративно-медленно закатывать рукава. – Навряд и почуять успеешь окончание своего земного века – вполсекунды почнёшь шкворчать на адовой сковороде… А ну, сполняй приказание, незаконная личность, ежли хочешь дожить хотя бы до завтрева!
– Давай-давай, криминоген, не упрямься, как дитё неразумное, – дёрнул стволом Парахин, покачиваясь на слаботвёрдых ногах. – И не надейся выплакать у нас лёгкую путёвку в жисть. Только делом сможешь доказать свою полезность и право на существование среди доброподряд… среди доброупоряд… упорядоченного общества! Потому забудь про лишние движения и указывай направление, покамест мы с майором ишшо не озлилися до полного беспределу!
Как всякие охотники, Скрыбочкин и Парахин не представляли, какую получат добычу и скольких усилий она может им стоить, однако оба не видели обратного хода в сутемки безответности. А если б даже и видели, то в любом случае вряд ли пожелали бы принимать его всерьёз. Потому они попрощались с горой порожных коньячных бутылок и без лишних сомнений двинулись в путь, подгоняя своего бывшего охранника бодрыми окриками и пинками, дабы тот не забывал правильной дороги навстречу новым событиям.
***
Екатеринодарская мафия имела свой загородный клуб невдалеке от Кубанского водохранилища. Туда и съехались воротилы подпольного бизнеса, чтоб избрать себе нового руководителя.
Заседание происходило за уставленным закусками и выпивкой длинным столом. Уже успели выступить основные докладчики, и теперь совершались прения. Только что за матерные излишества отключили 15-й микрофон, а 6-й и 23-й яростно переругивались по национальному вопросу, когда высокая обитая медью дверь, распахнувшись, ударилась о стену, и в зал вперёд ногами влетели четверо дюжих охранников.
Следом за ними в помещение ворвался со двора скрытноглазый ветер, похожий на заблудившегося среди собственного бреда зимогора. А за спиной ветра вошёл оборванный мужик с чёрной от пороховой гари рожей и с забитыми волосяной растительностью ноздрями. Широко набухшие тёмные круги под глазами делали его похожим на жаждущее крови чудовище или ещё кого похуже… Мужик поднял над головой противопехотную гранату и, зажав пальцами предохранительную дужку взрывателя, выдернул чеку.
Уголовные авторитеты враз позабыли о словесном мусоре и замерли, узнав в пришельце нашумевшего майора безопасности.
– Приказую всем оставаться по своих местах! – грозно прокричал Скрыбочкин, у которого в одном глазу туманисто колыхались недосмотренные сны прошедшей ночи, а в другом коловертились отблески незатухающих сражений на невидимом фронте. – Сидеть смирно и никуда не рыпаться! Не то увидите, што я с вами шуток шутковать не собираюсь. Ежли хучь один из вас с места ворохнётся – я и задумываться про дальнейшее не стану: сразу расслаблюсь пальцами. Увсех тогда разорвёт на шматки, даже пискнуть не успеете! Очень легко и просто!
Никто, разумеется, и не пытался шевелиться ради надежды на свою – хотя бы частичную – сохранность. В помещении стояла такая тишина, что казалось в ней можно утопиться.
Скрыбочкин строго повёл глазами слева направо и удовлетворённо выхаркнул из горла лишнюю мокроту. Затем обернулся через плечо:
– Гля, Семён, сколько зелья на стол повыставили, с-с-собаки недобитые. А нас хотели на сухомятке взапертях держать.
При этих его словах из дверного проёма тяжёлой поступью выпучился прапорщик Парахин с миномётным стволом на плече – и, враждебно пошевелив носом, присовокупил своё однокоренное мнение:
– Некрасивая байда получается. За это кончить весь ваш гадючий клубок одною миной. Так, мне кажется, будет правильнее всего – шоб другим не повадилось жировать и веселиться, когда у других на душе погано.
– Кончать будешь не здесь, – шагнул к закускам Скрыбочкин. – Гляди мне, не фулигань. А то знаю я тебя: сдуру пальбу откроешь – и наверняка все бутылки на столе поразобьёшь… Ишь, раззавидовался.
Сам-то Скрыбочкин никогда не завидовал, поскольку даже повода для упомянутого чувства не мог представить в своей жизни. Еда, питьё, деньги – это пустое; всё по случаю само плывёт в руки, но по другому случаю может и мгновенно испариться, тут не угадаешь, как ни старайся. Надо успевать насладиться счастливыми оказиями, которые чаще или реже, но обязательно подворачиваются каждому человеку. А завидовать можно разве только птицам водоплавающим, перепончатолапым и свободнокрылым, поскольку им ни в чём не существует преград: хочешь – лети себе в небо, верстай свежую синеву да пей облака, а хочешь – бултыхайся в реке или в озере, сыться неистощимым рыбьим племенем да лови брюхом ласковую щекотку от водной зыбкотечности. Даже смерть от охотничьей пули в распале вольного полёта наверняка много приятнее, нежели болезное угасание в тесной норе или, допустим, в тёплой постели, между уколами, капельницами и другими врачебными истязаниями…
Имея приблизительно такие мысли на краю сознания, Скрыбочкин, тем не менее, не забывал о необходимости контроля над текущим моментом. Потому он стал шептать Парахину на ухо руководящие указания – и тот с сосредоточенным лицом закивал, соглашаясь с предложенным порядком действий.
Затем они согнали руководителей криминального мира в угол и принялись связывать их по рукам и ногам «ласточкой», разрывая скатерти на длинные лоскуты и скручивая из них верёвки. После этого Скрыбочкин выбросил гранату в окно, покончив с жизнью дремавшей во дворе бродячей коровы; и оба, сознавая выполненный долг, сели к столу.
Загадывать наперёд ни Скрыбочкину, ни Парахину не хотелось. Сыновья неспокойной эпохи, они привыкли жить почти как на войне, оттого среди противоборства событий более всего ценили моменты затишья и мародёрства. Которые обыкновенно совпадают не только во времени, но и в мыслях здравоумственного народонаселения любой страны, не говоря уже о России. Казалось бы, чего уж проще, ведь ловить удачный случай входит в понятие любого нормального человека; однако далеко не каждому выпадают столь обильные дары фортуны, Скрыбочкин и Парахин понимали это. И, конечно же, не собирались ни в чём себе отказывать.
***
Сотрудники Управления безопасности подоспели на следующий день, когда на столе всё равно уже не оставалось ничего, кроме недовостребованных закусок и опустевших бумажников воротил преступного мира.
– Што ж, всё хорошее в жизни когда-нито заканчивается, а жаль, – философски прокомментировал данное событие Скрыбочкин зажиренными после бараньего шашлыка губами. – Хотя и не представлялось мне так рано расставаться с этими людокрадами, обвыкся я среди них по-челувечески.
– Ништо! – с лёгким сердцем отозвался Парахин, вынув густо сдобренный сметаной чуб из тарелки с простылыми пельменями, и неторопливым усилием разодрал клейкую пелену, застившую ему зрение. – Зато мы навсегда останемся теми же, кем были раньше, верно я грю? Нихто нас не переменит и не выворотит наизнанку: ни людокрады, ни другие какие-никакие… не такие, как мы!
– Нихто не выворотит! – рубанул ребром ладони по столу Скрыбочкин. – Нихто и нигде! Потому што быть таким, каков я есть – вот и всё, больше ничего мне в жисти не надобно! По круглому счёту!
– А законность тебе в жизни разве не нужна?
– И законность, конешно, нужна, это я согласный. Дак и не здря ж мы с тобой тута время перепроводили средь уголовного элемента: споглянь, сколь людокрадов одним махом на свет вывели. Пусть их теперя хде подальше перевоспитуют-обезврежуют, всё на Кубани станет легше дышать народной массе.
– Да-а-а, не зря мы убили время, аж сердцу радостно. Скажу без ложной самокритики: теперь законность, наверное, на новую ступеньку приподымется нашим посредством. Да и приятные вспоминанья, как ни крути, останутся. Куда ж им из головы подеваться? Наши вспоминанья – наше богатство!
– Истинно так, – одобрил мысль товарища Скрыбочкин. – Душевное, можно сказать, богатство. И што главнее – неотъемлемое.
– Совершенно пр-р-рльно. Неотъемблем-м-м… Необъемлем-м-м…
Не осилив длинномерного слова, Парахин ощутил себя подобным полураскрытому моллюску, утомлённому солнцем на морском берегу во время отлива. Последним усилием он торжественно пошевелил пальцами обеих рук… Ещё несколько секунд прапорщик сидел, вперившись стремительно затухавшим взглядом в жидкое пространство перед собой, а затем бережно вернулся лицевой частью в тарелку с недоеденными пельменями.
…Такого триумфа внутренние органы Кубани ещё не знали.
Скрыбочкина и Парахина чествовали с большой помпой. Их показывали по всем каналам телевидения – как местного, так и центрального. Газеты наперебой публиковали расцвеченные журналистским вымыслом рассказы об их невероятном подвиге.
Вскоре Сидору Скрыбочкину присвоили внеочередное звание полковника. А народный избранник Семён Парахин на пресс-конференции сообщил журналистам, что напишет книгу о случившемся или, может быть, создаст учебное пособие для Интерпола.
Но пока что материальные обстоятельства не стесняли ни Парахина, ни Скрыбочкина. И это являлось существенным фактором для спокойствия и безопасности законопокорных граждан родного города.
Похищенное досье
Началось с того, что полковника Скрыбочкина отключили. Не в прямом понимании – чтобы приложить кирпичом по голове или обезмыслить с помощью каких-нибудь подмётных химикатов, но телефон таки вывели из строя. Возможно, ради мелкопакостной мести неизвестно за что. А может, и вовсе без приложения человеческой силы, если допустить, что обыкновенные крысы по животной своей умонедостаточности прогрызли секретный кабель. Вдобавок никуда не клеилось дело инженера Карамелюка, продавшего за восемнадцать миллионов риалов иранскому атташе четыре цистерны ракетного топлива, которое на поверку оказалось прокисшим пивом и ни малейших денег не стоило… Вторую неделю Карамелюк отказывался обозначить место, где укрыл нетрудовую валюту, что не могло не сгущать пессимизм в сердце Скрыбочкина.
Полковник нуждался в деньгах. Оттого над Карамелюком сейчас в соседнем кабинете, не покладая рук, трудились трое оперативников из следственной бригады майора Скрючьева, однако пока без сколько-нибудь утешительного намёка на результат, ибо грядущей нищете инженер предпочитал тюремное заключение и отъезд за границу после отсидки. Мечта о сытости и благополучии готова была жить в Карамелюке до старости, и выбить её не удавалось никакими силами.
Размышляя о мелких незадачах текущего дня, полковник Скрыбочкин сидел, покачиваясь на мягком крутящемся стуле, машинальными губами насвистывал грустные песни давних лет и смотрел в окно – впрочем, без особенного интереса, а просто ради того, чтобы заполнить досадный пробел между прошлым и будущим. Снаружи по застекольному пространству малообязательного мира густой чередой бродили тени с размазанными лицами, не желавшие – или не умевшие – выказать ничего конкретного. Скрыбочкин скользил взглядом по всем прохожим сразу, точно быстрыми пальцами перекидывал костяшки на невидимых счётах или сноровисто перетасовывал шулерскую карточную колоду, бесприбыльно, ради голого умозрения и тренировки мозгового вещества. Делать ничего более конкретного не хотелось из-за настроения. Коему в самое ближайшее время (кабы полковнику ведать о том заранее!) предстояло испортиться неизмеримо хуже прежнего…
Внезапно в Управление явился депутат Парахин, состоявший в Комиссии по надзору за силовыми ведомствами.
Тут-то и проявилась пропажа документов.
Вернее, сначала Скрыбочкин гостеприимным жестом достал из-под стола початую бутылку «Перцовки».
– Чего такой смурной сидишь, как в воду приспущенный? – осведомился Парахин.
При последнем слове он жизнерадостно вздрогнул щеками, уселся на стул напротив полковника и закинул ногу за ногу.
– А ты бы сам веселился без грошей? – отозвался Скрыбочкин сквозь свеженаполненный стакан. – Ничего хорошего, когда новых средств не предвидится, а старые заначки заканчиваются.
– Такие сумасшедшие деньжищи – и уже заканчиваются? – насторожился Парахин, имевший сведения, что полковником получены двадцать миллионов премии для действующих ветеранов Управления безопасности (коих после очередной реформы в штате числился голый ноль).
– Та нет… я про аванс с прошлого месяцу, – забегал лицом Скрыбочкин. И перевёл тему в менее щекотливую сторону:
