***
Когда Скрыбочкин покинул посольство, полковник Бык откинулся в кресле и процедил себе под нос:
– Ничего. Если шеф догадается насчет самогона – скажу, что капитан Скрыбочкин по дороге самолично всю жидкость выжрал и произвёл подмену.
…Скрыбочкин уже приближался к трапу самолёта с плотно втиснутой в чемодан канистрой, когда на лётное поле выкатили два «Мерседеса». Из которых появились семеро агентов, оставшихся от немецкой разведки. Они хотели взять русского живым – и не замедлили наброситься на него всем скопом.
Скрыбочкин отбивался как мог, но силы таяли. И вдруг случилось невероятное: будто из-под земли выросла посреди драки давешняя горбатая нищенка. Ударом «маваши» она снесла челюсть одному из нападавших, перебросила через плечо другого, размозжив ему череп о бетон, и тремя ударами повергла замертво оставшихся пятерых. Затем схватила Скрыбочкина за шиворот и поволокла его в самолёт.
– …Спасибо тебе, мать! – крупнозубо оскалившись, прохрипел Скрыбочкин, когда они поднялись в воздух.
– Кому мать, а кому и товарищ майор, – скупо усмехнулась в ответ старушка. И без лишних разъяснений предъявила ему удостоверение. В котором значилось: «Гнида Глафира Семёновна, майор ГРУ».
Так всё и кончилось. Если не считать инцидента, когда Скрыбочкин, по привычке погладив вертлявую попку проходившей мимо стюардессы, получил пощёчину. Девушка удалилась. А он снял с покрасневшей щеки записку: «Поздравляю с успехом. Внедряйтесь в руководящий состав органов. Порнухер».
Прибыв в московское управление, Скрыбочкин отправился по кабинетам получать капитанские погоны и орден Мужества, а передать по назначению канистру предоставил Гниде. Которую через десять минут вывели под конвоем из кабинета генерал-лейтенанта, в синяках и наручниках.
Обманутый лабораторным самогоном начальник разведки отыгрался на Великобритании, подстроив хитроумный барьер поставкам английской говядины. Мясо объявили заражённым неизвестной болезнью. Оно долго гнило на складах назло иностранцам, после чего его дозволили тихо аннулировать в семьях управленцев.
Впрочем, Скрыбочкина это уже не касалось. Политике он предпочитал личную жизнь, в которой любой нормальный человек имеет право совершать ошибки, и никто ему этого не запрещает. Родины ему вполне доставало, чтобы сохранить в себе неувядающий градус душевного комфорта, пускай без почестей и государственных наград, зато со стопроцентным остатком самоуважения и полнокровной готовностью к неожиданностям новой исторической реальности.
Закон без границ
Террористов ждали. Поднятые по тревоге сотрудники Управления безопасности быстро рассредоточились по Екатеринодару, перекрыв город.
В опустевшем здании Управления остался единственный начальник отдела особых методов капитан Скрыбочкин, приближавшийся к смертельному отравлению алкоголем. Запершись в сортире, он угрюмо блевал, отчего не слышал боевого сигнала, а просто вышел потом в коридор и, удивляясь безлюдью, проследовал к себе в кабинет.
Восприятие действительности ежесекундно смещалось то в одну, то в другую сторону, и порой Скрыбочкин даже опасался утратить свой коренной стержень среди этих метаний разнородных векторов. Держаться на ногах почти не удавалось. Пришлось избавиться от брюк и пистолета – после этого он сумел-таки с грехом пополам добраться до сейфа. Но там, несмотря на поиски, капитан не обнаружил ничего, кроме порожних бутылок.
– Ё-о-о-моё-о-о-о! – гаркнул Скрыбочкин мучительным нутряным голосом. От которого пересохший стакан на его рабочем столе, не выдержав воздушной вибрации, с дребезгом развалился на части.
Разочарование придало сил, и капитан решительно стронулся с места. Рывками перескакивая между снопами косо протискивавшегося в окна солнечного света, он покинул кабинет. Миновал обманчиво кружившийся перед глазами коридор и, спустившись по лестнице, выбрался на улицу. Где, отобрав у нечаянного дворника совковую лопату, двинулся к проезжей части останавливать автотранспорт. Он не был взяточником, но спешил вернуть свой организм к нормальной жизнедеятельности, без непонятностей в уме, без сухости во рту и похмельного синдрома повсюду, куда только могли дотянуться его органы чувств.
Ещё недавно Скрыбочкин служил простым участковым. Но так вышло, что среди екатеринодарского офицерства он единственный побывал за кордоном, и когда в стране определилось направление перенимать опыт у западных спецслужб, его перевели работать в безопасность. Теперь капитан стоял посреди улицы Красной в тяжеловесных трусах и кителе – и вместо полосатого жезла перегораживал проезжую часть совковой лопатой. Автомобили останавливались. Скрыбочкин предъявлял красное удостоверение с двуглавым гербом и взимал с водителей безоговорочные штрафы, предвидя пойти в ресторан. Слава богу, час пик миновал, и проезжая часть уже не была забита транспортом. Потому обошлось без пробки на дороге, невзирая на присутствие Скрыбочкина и связанные с ним затруднения в виде непредвиденной мзды и закономерного страха автовладельцев перед щедрым на матерные обороты капитаном.
…В эти минуты коллеги Скрыбочкина с риском для жизней окружающих преследовали упорно пытавшихся спастись бегством террористов.
Дело в том, что тайная агентура осведомила российские органы о назревшем покушении на казачьего лидера Уздечкова. Теракт предполагал состояться во время народного гулянья в ресторане «Курени». Для его осуществления в Екатеринодар прибыли молдавские фундаменталисты Роман Подляну и Борис Зкотину под руководством майора румынской разведки Иона Стамеску. Террористов хотели взять с поличным, но те, почуяв неладное, попытались скрыться бегством – и теперь на своём «Мерседесе» быстро отрывались от погони… Неизвестно, чем бы закончилась эта заколупина, если б руководивший преследованием полковник Бельмов не слил вчера для личных нужд бензин из служебного автомобиля: в результате его «Фольксваген» заглох, а двигавшаяся следом на бронетранспортёре группа захвата остановилась сочувствовать и заправлять командира, дабы не лезть под пули за недостаточную зарплату.
Между тем Скрыбочкин ничего этого не ведал. По круглому счёту он не помнил себя уже вторую неделю, начиная с последней получки, и теперь решил, что сослуживцы подлостью выманили из его сейфа последнюю бутылку портвейна (которую, к слову, сам же сегодня и свёл на нет). Потому на душе у него было тошно, хоть волком плачь.
– Сволота неслыханного пошибу, – цедил Скрыбочкин сквозь зубы. – Нельзя замкнуть глаза ни на минуту, што ж это за народ такой с холодным сердцем и хитрыми руками… Ништо-о-о, будет и на нашей вулице празднество!
Роза ветров гуляла по городу как скаженная, отчего вокруг капитана носило тучи пыли и бумажно-целлофанового мусора. А тротуар до самых дальних своих закрайков полнился обыкновенной жизнью. Мимо Скрыбочкина говорливой вереницей вышагивал праздный люд, подобный бледному стаду овец, с блеяньем и неохотой бредущих к месту своего заклания и дальнейшей переработки на продукты питания. По счастью для ординарных граждан, в эти минуты капитана занимал сугубо сиюмоментный денежный приварок, а случавшиеся поблизости пешеходы не привлекали его внимания. Лишь краем зрения смотрел на них Скрыбочкин, и все виделись ему как бы сквозь затемнённое стекло – смутнообразными фигурами, не обещавшими ни хорошего, ни плохого. Некогда было ему распыляться на вздорное течение людской заурядицы.
Свежесобранные деньги, топорщась беспорядочным комом, сковывали карман и внушали надежду. Правда, любые обстоятельства – не более чем лёгкая рябь на воде, готовая разгладиться по случайной подлости природного устройства. Данная тенденция подтвердила себя и в этот раз. Не потому что Скрыбочкин был жадным до приключений – просто приключения, как правило, сами находили его. Ничего уж тут не попишешь: хоть смиряйся, хоть бунтуй и кипи разумом, результат один. Впрочем, капитан, разумеется, ни о чём подобном не думал, когда навстречу его взгляду вылетел из-за угла упомянутый выше «Мерседес» с террористами. Которые помутнели от удивления, завидев Скрыбочкина, размахивавшего лопатой и подкидывавшего готовые залубенеть от ветра ноги. В последний миг майор Стамеску резко вывернул руль и в крутом вираже сумел объехать капитана.
– На таких скоростях по трезвому сознанию разве хто станет жизнью рисковать… – сверкнул тёмными зрачками Скрыбочкин, растерявшийся от внезапного неподчинения. – Видать, потому и скрываются, што пьяные. А вот щас я им исделаю стоп-сигнал по всей хформе!
С этими словами он перешёл на противоположную сторону дороги и, укрывшись за афишной тумбой, стал ждать. Он знал, что поблизости улица Красная перегорожена свежей кучей строительного мусора. Достигнув означенной преграды, «Мерседес» развернулся и рванул в обратном направлении, ища выход из западни. Прозрачной тенью скользнул ему навстречу Скрыбочкин из-за афишной тумбы. Мышцы на спине капитана взбугрились от мгновенного напряжения – лопата взлетела в воздух и, разметав лобовое стекло иномарки, опустилась на головы террористов.
…Через час ещё не осознавшего свой подвиг Скрыбочкина поздравлял с победой над невидимым врагом глава городской администрации. В ответ капитан скромно встряхивал головой:
– Служу России! Да я завсегда, ежли потребуется… Заради общественного спокойствия бдим, не смыкая глаз… На том стоим, как говорится… А когда што не так, то мы ж… то я ж – жалезною рукою! С холодным умом и горячим сердцем! Безо всякой пощады! Об чём может быть разговор, за мною не заржавеет!
Он говорил это, а его слова стаями рассыпчатых насекомых улетали в темноту малозаметного общечеловеческого пространства и умирали там не только без вреда и пользы – а, слава богу, вообще без каких-либо последствий. И Скрыбочкину этого казалось вполне достаточно. Он привык довольствоваться малым и не представлял ничего сверх устоявшейся нормы своего психического спокойствия.
Целый месяц после описанного случая сослуживцы не переставали дивиться необычайной везучести Скрыбочкина. Каждый хлопал счастливца по плечу и предлагал выпить за его боевой талан. Он, конечно, не отказывался.
Однако скользкое колесо фортуны катилось своей непредсказуемой дорогой, и жизнь не позволила Скрыбочкину бездельно почивать на лаврах. Началось всё с нового успешного поворота в его карьере, когда начальника краевого Управления безопасности сократили по старости, и его пост перешёл к получившему новые погоны майору Скрыбочкину.
***
Должное далеко не всегда совпадает с явным. Точнее, почти никогда не совпадает. Не надо быть двух пядей во лбу, чтобы усвоить это. Тем не менее, в иные жизненные моменты человеку трудно не надеяться на чудотворный ветер постоянства и благоприятности. Так и Скрыбочкин, получив начальственную должность, захотел подольше сохранить её за собой, что в его представлении было равным чуду. Для этого требовалось неистощимо проявлять себя, развивая служебную деятельность. Деваться некуда, пришлось браться за дело и погружаться в рутину государственной безопасности.
Сразу после Пасхи Скрыбочкин собрал личный состав на планёрку и, управившись к концу дня с неофициальной частью, заявил:
– С преступностью начнём кончать. Есть хто за или против?
– Та не дай боже, – опрокинув полупустой стакан, выпустил из себя лишний перегар кадровик Титькин. – Гадостей на свете невпроворот, решетом не вычерпать, но если Родина сказала: «Надо!» – то кому, если не нам? Потому все остаёмся воздержамшись до уяснения руководящих указаний.
Все остальные офицеры одобрительно закивали головами и заскрипели стульями, тихо перешёптываясь между собой. Некоторые, склонившись над блокнотами, приготовились конспектировать животрепещущие установки. Отметив эти признаки как знак единодушия и решимости к самоотверженным действиям под его руководством, Скрыбочкин удовлетворённо покряхтел. И продолжил, умеренно возвысив голос:
– В свете сложившейся обстановки наши дальнейшие действия совершенно ясные каждому сознающему себя в здравом уме и тверёзой памяти патриоту: сейчас не время расслабляться, когда Россия, как с ног до головы обвешанный мишурою клоун, мотыляется на тонкой ниточке по-над вражьей ареной. Ить скоро знайдётся гадина, которая схочет втихаря обрезать эту нитку. Вот тогда и настанет нам беда, ежли не успеем предотвратить подлость… А самый найстрашнейший враг – наш, унутренний, в лице уголовного элемента. Он червём скрытным ползёт по слабым местам и дожидает своего куража. Разве можем мы терпеть такое?
– Не можем! – выразил служебное мнение безотказный Титькин. И протиснул сквозь свалившуюся на него беспричинную икоту незамедлительное уточнение:
– П-просто нет н-никакой мочи исхитряться д-душой и сердцем, до т-такой степени уже не м-можем терпеть!
– И не станем терпеть, – добавил оперативный сотрудник Куражоблов. – Лично я для того и поставленный на службе закона, чтобы на все сто процентов оправдывать своё капитанское звание.
– Дак ото ж, и я считаю, што не можем и не станем, – одобрительно поморгал Скрыбочкин, машинально перебирая отобранные недавно у пуштунского наркокурьера янтарные чётки. – Диктатура закона сама собою не установится, мы должны тут крепко приложить свои ум, честь и совесть. Значит, иной дороги у нас нет: будем избавляться от злостных сорняков и поедом выгрызать криминальную плесень из вверенной нам народной массы. Пусть широкая обчественность поглядит и увидит, што мы не из тех людей, у кого слова расходятся с делом в разные стороны. Без ложного геройства станем действовать, как говорится, не заради наград, методическим и безустанным образом! А ежли конкретно, то установка будет такая: для первоначальности возьмёмся за угонщиков автотранспорта. Постараемся извернуться через хитрость, штобы супостаты на погибель себе действовали и самоизничтожались как класс!
Он прервался на несколько секунд, дабы перевести дыхание и прочистить горло. А затем, глядя сквозь окно на остатки закатного света, гулявшего по закрайкам облаков, принялся излагать подчинённым суть намеченных мероприятий. Которые были просты, как всё само собой разумеющееся.
***
На следующий день числившиеся в бегах уголовники Пётр Черняга и Гедеван Мокридзе присмотрели на автостоянке подле кинотеатра «Аврора» подходящую «Тойоту». Которую отворили варварской отвёрткой и, соединив напрямую провода зажигания, дали газу. Последовал взрыв… Контуженных Чернягу и Мокридзе увезли в реанимацию с половиной оставшихся зубов и оборванными ботинками.
…Когда автомобильный вор Егор Отмазкин изъял из старенького «Доджа» в Тракторном переулке портмоне с фальшивыми долларами и документами на имя академика Цугундера, а затем принялся вытягивать наружу магнитофон, вспыхнувшее пламя разметало его одежду в разные стороны, а сам злоумышленник долго пугал прохожих своим почерневшим кожным покровом, со слабовменяемыми воплями бегая по улицам, пока его не задержал патрульно-постовой наряд… В больнице очень нескоро сочли Отмазкина удовлетворительным для перевода в тюрьму, хотя он торопил врачей, сходя с ума от худых матрасов на железной кровати в коридоре и уколов грязными шприцами, от которых никакой пользы, кроме СПИДа и гангрены.
Взрывы гремели по городу трое суток. Это оказалось неимоверной кормушкой для средств массовой информации – однако Скрыбочкин твердо помнил своё дело, потому не замедлил выступить по телевидению с опровержением:
– Трудно понять погоню за сенсациями и клевету об том, будто органы безопасности минируют автомобили для угонщиков транспортных средств. Люди путаются в сетях заблуждений, а это зря. Оно, конешно, работа с нашей стороны ведётся. Но ежли хто думает, што всё у нас выходит как по писаному, без сучка и задоринки, то он ошибается досадною ошибкой. Не получается у нас без сучка, хучь даже и с задоринкой! А всё же мы делаем своё нелёхкое дело с чистыми руками, и будем продолжать его делать в меру своих возможностей.
Он пожевал пересохшими от яркого света губами и провёл рукой по волосам. Затем скомкал листок с распечатанным текстом и, выбросив его в мусорную корзину, добавил душевным тоном:
– Што ещё я могу сказать супротив несправедливых обвинений? Да, это верно: хотелось бы уменьшить преступность. Но взрывные устройства у нас закончились ещё позавчера. Автомобили тоже срасходовались все подчистую, – он развел руками. – Беда…
