Нашлись легковерные. Так, например, компании наркоманов в составе Шуры Напасова, Тимура Кельдымова и Сони Групповухиной причудилось срочно ехать в поле собирать анашу. Они отломали дверь у стоявшей на улице «Ауди». Которая, конечно, взлетела на воздух, оставив после себя ужас и сбегавшихся отовсюду блюстителей правопорядка.
Взрывы не переставали греметь по городу.
Скрыбочкин на все случаи только усмехался, удовлетворённо потирая руки. Боеприпасов у него было более чем достаточно. Самоощущение подсказывало ему, что он находится внутри времени, а все остальные – снаружи. Или наоборот, не суть важно; главное, что в сознании Скрыбочкина существовала незримая граница, упасавшая его от чрезмерной инерции и успокоения. Впрочем, какие бы кривые ни вычерчивались кричащим пунктиром между законом вероятности и мутным исподом общества, а ни один процесс не может продолжаться дальше своей последней точки. Так и вышло в Екатеринодаре: угоны автомобилей здесь сошли на нет, едва в городе истощилось поголовье автоугонщиков. О которых, разумеется, все были только рады поскорее забыть.
Далее Скрыбочкин решил, что достаточно тратить силы на стрельбу из пушки по воробьям – пришла пора развернуть беспощадную борьбу с организованной преступностью. К чему и приступил без проволочек с полнокровным служебным рвением.
***
Следует припомнить, что описываемые события разворачивались на рубеже веков, в эпоху первоначального освобождения капитала, когда в Екатеринодаре вовсю бушевал рэкет. Уничтожить его оказалось проще простого. Работники краевого Управления безопасности раздали представителям торговли и прочему контингенту, с которого мафия получала регулярную мзду, пачки тысячерублёвок, обработанных нервно-паралитическим порошком замедленного действия. Когда парни свободной профессии прибывали за деньгами, им вручались упомянутые купюры. Рэкетеры, слюня пальцы, пересчитывали казначейские билеты и отбывали прочь. После чего порошок начинал действовать. Подчинённым Скрыбочкина оставалось собирать парализованных людей нового мира и свозить их куда полагается.
Терпение организованной преступности близилось к концу. За Скрыбочкиным установили слежку. И надо же было случиться, чтобы часть обработанных порошком денег в качестве заурядной взятки из рук мафиозного руководства перешла к народному избраннику Шубейко. Тот, послюнив палец, пересчитал тысячерублёвкн и заторопился в местный «Белый Дом», потому как в упомянутый период шла сессия депутатов (охрану коей обеспечивал Скрыбочкин со своими подчинёнными).
Шубейко поспел как раз к записанному за ним выступлению; но, взойдя на трибуну, почувствовал себя дурно. И скоропостижно вывалился в зал – с пеной из перекошенного рта и нечеловеческим стуком головы об пол.
Народного избранника незамедлительно унесли для медицинской помощи.
Выпавшего из кармана Шубейко пухлого бумажника не приметил никто. Кроме возвращавшегося из буфета армейского депутата – прапорщика Парахина. Который незаметной рукой сунул находку себе в карман. Он давно представлял в мечтах счастливое время, когда сметутся воедино все его случайные неурядья, домашние закавыки и служебные утруждения, преобразовавшись в крепко и мучительно чаянный ветер звонковесной житейской прибыли. И вот наконец фортуна заголила перед ним свою благосклонную сторону. Не медля ни секунды, прапорщик с военной сноровкой ретировался в курилку, где было пусто, если не считать нетрезвого от безделья давнего его соседа по месту жительства майора Скрыбочкина.
Полуневменяемый от счастья, дрожа кадыком, Парахин рассказал Скрыбочкину о своей богатой находке. После чего они долго боролись, катаясь по полу, рвали друг у друга из рук тысячерублёвки и слюнили пальцы, торопливо пересчитывая купюры… Ещё через некоторое время оба – возбуждённые и багроволицые от недавних усилий – с набитыми карманами выбрались на улицу подышать свежим воздухом.
Там, между серых домов, похожих на стёртые гнилые зубы, Скрыбочкин с Парахиным и лишились остатков сознания.
Следившие за майором агенты мафии поняли подходящий момент. Не особенно хоронясь среди городской толчеи, они подняли с тротуара майора и прапорщика, сноровисто забросили их в подъехавший автофургон и умчались прочь, в параллельную мглу конспиративной неясности.
***
Пробуждение было тёмным и почти не прибавило пространства для мыслей. Потому что пленников поместили в огромный подвал неизвестной дачи, доверху набитый бутылками с фальшивым коньяком, и нещадно поили их для исключения возможности побега. Между галлюцинациями и расстройством желудка Скрыбочкину с Парахиным удалось понять из объяснений бандитов лишь одно: Управлению безопасности предложено обменять заложников на пятьдесят миллионов долларов.
– Нет, это несправедливо, я не представляю, зачем тратить на меня государственные средства! – обращался иногда прапорщик Парахин к майору Скрыбочкину, тревожно теребя то пуговицы на сорочке, то ремень на брюках, а то и попросту собственные уши. – Ишшо недаром в пословице говорится: позычишь у чёрта рогожу, отдать надо будет и кожу. Вот я и опасаюсь этакой взаиморасчётности с государством. У нас же с тобою слава казачья, а жизня собачья. Ну прямо никогда заранее не угадаешь, откудова может приблудиться незадача, вот же ж здрас-с-сьте вам, бабушка, в Юрьев день! Как думаешь, Сидор, выкупят нас или оставят в покое и спустят всё на тормозах?
– Не дай бог, штобы выкупили, даже не говори об такой возможности, Семён, – приблизительным голосом хрипел Скрыбочкин в ответ, с неохотой отстраняясь от бутылки. – Или ты жалаешь, штобы у меня сердце раскололось на куски от разочарувания? Ха-ха-ха, эти бандюки не на таковского напали, от меня же не так просто избавиться! В том вся их беда недоумочная! Они меня ещё плохо знают! Да я ж теперя отсюдова ни одной ногой, штоб отакую жисть на казенную службу променять!
– А шо станем делать, если дойдёт до выкупа? – сверкал глазами Парахин, изгибая губы книзу тугим боевым луком.
– Да ничего преждевременного делать не надобно, – твёрдо удерживался в прямой колее Скрыбочкин. – Тебе дай волю, дак ты и наделаешь, уж я знаю. Моё мнение простое: ни к чему нам зазря пыжиться, стараючись прыгнуть дальше своей головы. Нам ещё нихто не обчёл наперёд судьбу по картам, штоб сообщить прямое огорчение. Потому не торопись с выводами, обожди, покамест жисть не подскажет доподлинно, што зачем и хто почём.
– Тоже верно. Куда нам торопиться? А ить, в принципе, и некуда. Золотая твоя голова! Всему умеешь подобрать наиправильную формулировку!
– Вот и я завсегда об том говорю: тише едешь – дальше будешь. А вообще, в нашей жисти самоглавное – это верно схформулировать свои ближайшие задачи, тогда можно не бояться причинноследственности. И не усложняться мыслями навстречу порожнему любопытству об своём будущем.
– Ото ж давай и выпьем за то самое.
– За што самое?
– За наш с тобою спокой!
– Согласный, друже. За спокой – это святое дело. Уж его мы как-нито худо-бедно заслужили. Потому што мы с тобой самые замечательно сделанные люди.
– Кем сделанные?
– А хрен его знает.
– Разве только богом? Но шо-то я в него пока недостаточно уверовавший.
– Может, и богом, – предполагал Скрыбочкин, смахивая со своего лица клочья паутины. – А может, ещё каким-нибудь дарвиным. Мне эта микроскопическая детальность малоинтересная. А тебе?
– Та и мне вроде того же самого, – готовно присоединялся к нему Парахин. – Во Вселенной есть много вещей и поинтереснее.
– Ото и добре, што ты всё правильно понимаешь… Ладно, хватит переживать на сухомятку. Давай наконец выпьем за всё сказанное. Наливай!
***
Сумерки рассудка мягко шевелились вокруг двух пленников, точно пышношёрстый хищник, осторожно разминающий бока на охотничьей лёжке. Однако подвал пока оставался на месте, и контрафактного коньяка в нём, казалось, должно было хватить ещё надолго. Потому ни Скрыбочкин, ни Парахин не считали необходимым надолго задумываться о чём-либо, кроме себя самих, и не обращали внимания на малозначительные признаки окружающей среды. Им всего хватало, они не желали ничего лишнего, а какой тогда резон во всём остальном, способном только зряшным образом дополнительно отягощать свободомысленное сознание? Никакого. Таким образом, ситуация висела в воздухе: хотя не разваливалась, но вместе с тем никому ничего не обещала. Точки преткновения между мнимой и реальной действительностью не получалось.
Да её никто и не искал.
Когда майор Скрыбочкин и депутат Парахин ненадолго погружались в сон, их колыхали и крутили рваные, похожие на переменчивый ветер безглуздые видения. Улицы их снов были густо населены отвратительными и прекрасными зверями, птицами и даже растениями. Которые – все скопом и поодиночке – любили и пожирали друг друга. Зато люди в этих снах встречались в чрезвычайно малом количестве, не то и вовсе отсутствовали. Потому спать Скрыбочкину и Парахину было легко и бестревожно, тем более что во снах майор и депутат чувствовали себя свободнее, чем наяву, поскольку могли с закрытыми глазами совершать большие неожиданности, о коих не помышляли в бодрствующем состоянии. Когда же они просыпались, то для первоначального настроения принимались хором петь секретные боевые песни кубанских казаков, с которыми их пращуры, скинув одежду и оборучно выставив перед собою вострые шашки, ходили насмерть сражаться с лютыми османскими башибузуками. И всё возвращалось на круги своя: подобные руслам двух пересохших рек, Парахин и Скрыбочкин без устали впитывали в себя живительную влагу из нескончаемой череды бутылок, словно соревновались, кто из них сумеет скорее достичь половодья и с весёлым бурлением выйдет из берегов общедопустимого мира.
Карусель жизни вертела продолжавших оставаться на прежнем месте слабовразумительных подвальных узников, и плавность этого круговращения – как ни воображай под разными лежачими углами – не внушала иллюзий обоим: сойти с неё не представлялось возможным без какого-нибудь героического усилия. О котором даже думать не хотелось.
***
Дни напирали, теснились и плыли пустомерной чередой. Каждый из них что-то значил для мира. Трудно представить, сколько событий совершалось каждый день без участия Скрыбочкина и Парахина. Где-то рождались и умирали тысячи людей, а ещё большее число, наверное, не смогло родиться и умереть благодаря абортам, врачам и непомерным достижениям медицины; кого-то в это время пеленали, кормили грудью, шлёпали по розовой попке или с ласковым сюсюканьем-агуканьем гладили по головке; а кого-то обмывали, обряжали в припасённый для последнего пути костюм, клали в деревянную домовину и со словами прощального прискорбия торопливо забрасывали землёй, дабы скорее отправиться к поминальному столу с выпивками, закусками и тостами о трудовых достижениях усопшего. Каждый день также случались свадебные гуляния с весёлыми плясками и хоровыми народными звукоизъявлениями, разводы с угрюмыми пьянками и финальной семейной руганью, драки с поножовщиной, увечьями и протоколами для дальнейших судебных разбирательств. Ещё происходили биржевые спекуляции, розничная торговля, накопление богатств и банкротства, научные эксперименты и разнообразная общественная деятельность, рыбная ловля и охота, туристические поездки за рубеж и походы в лес за грибами и ягодами или просто для того, чтобы посидеть у костра, попеть песни под гитару, выпить водки и поесть галлюциногенных грибов. Начинались и заканчивались спортивные состязания, тянулись вереницами, наслаиваясь друг на друга, встречи-расставания, радости-печали, купли-продажи, творчество-безделье, бытовуха-производство, много хорошего и плохого. А также там и сям шли войны, проводились учебные манёвры, раздавались награды и звания с новыми звёздочками на погоны, списывались боеприпасы, продовольствие и горюче-смазочные материалы для продажи налево, строились генеральские дачи силами подневольного личного состава, летали самолёты, ездили автомобили, стучали железными колёсами по рельсам поезда, и всюду – на пассажирских сиденьях, за баранками и штурвалами – вибрировали в такт своим транспортным средствам миллионы людей с безвестными именами. Что касается живой природы, то и она, разумеется, не останавливалась на достигнутой черте: звери вырабатывали желудочный сок, терпеливо подкарауливая добычу в лесах, птицы взмахивали крыльями, стараясь разогнать облака в небе, рыбы шевелили плавниками, пропуская воду через бессчётное количество жаберных щелей, микробы размножались с бешеной скоростью, увеличивая массу планеты и угрожая человечеству новыми эпидемиями…
Всё это протекало в тумане наружного мира, минуя Скрыбочкина и Парахина далёкой стороной, ибо они ни в чём не хотели участвовать, потеряв счёт времени.
Однако время таки брало своё, не желая их отпускать: через неделю работники краевого Управления безопасности нашли валюту и, проведя её по всем полагающимся ведомостям, согласились выкупить майора и народного избранника. В ответ на такую перспективу Скрыбочкин и Парахин сразу вспомнили, что простое человеческое счастье не бывает окончательным и невозвратным подарком, если за него не бороться, цепляясь зубами, ногтями и чем попало, оно очень легко может прокиснуть и просочиться сквозь чужие пальцы без должного рачительного пригляда и сторожбы от посягательств. А вспомнив это, они дружным усилием оборвали подвальную дверь – и, связав дремавшего бандита-охранника, забаррикадировались на даче. Где, по счастью, нашлись два восьмидесятидвухмиллиметровых миномёта образца сорок первого года, полная кладовка осколочно-фугасных мин и одиннадцать ящиков с пороховыми зарядами. Когда боевики мафии явились за Скрыбочкиным и Парахиным, им навстречу открылся такой ураганный огонь, что никакой войны не надо. Майора и прапорщика от греха оставили в покое, и это был предел мечтаний для обоих пленников; они пили и плакали, и смеялись над жизнью, желая от судьбы лишь одного: чтоб о них как можно дольше никто не вспоминал…
***
Жизнь напитывалась тёмной энергией и летела в неизвестность со скоростью самоубийцы, вздумавшего броситься с высокой скалы в море: вроде бы только что стояла смутная фигура на каменистой верхотуре между зыбкими облаками и скуднолистой растительностью, нерешительно взирая себе под ноги, а потом вдруг – плеск воды, – и эта фигура уже кормит среди придонной ракушечьей мути своими растабаренными во все стороны внутренностями суетливую рыбью народность, стаи мелких полупрозрачных рачков да похожих на инопространственных пришлецов медлительных крабов. С одной стороны глупо, а с другой – никуда ведь теперь не денешься, поскольку события не знают обратного хода.
В похожем образе пребывали и Скрыбочкин с Парахиным: они словно радостно проваливались в пропасть, упиваясь последним сладким мгновением своей общечеловеческой функции – пили что имелось, дышали посильным воздухом да обменивались односложными предположениями обо всём подряд. И даже смотреть на себя со стороны не удосуживались за ненадобной слабоощущаемостью границ между внутренними и внешними понятиями чего угодно.
Когда требовалась закуска, Скрыбочкин обстреливал осколочными минами близлежащий лесок и посылал задержанного бандита-охранника со связанными руками собирать зубами битого зайца, голубей и собак. А чтобы тому не убежать, Парахин привязывал на спину громиле простой механический будильник, сообщив, что это взрывное устройство, которое должно сработать через пятнадцать минут. Ещё не было случая, чтобы они остались без продовольствия.
Так Скрыбочкин с Парахиным существовали в своё удовольствие, настрого отгороженные от незваных посетителей и прочих неудобств внешнего мира крепкой стеной артиллерийского огня вкупе с собственной решимостью не размениваться на мелочи.
В конце концов уговаривать заложников сдаться отправился уголовный авторитет и по совместительству руководитель екатеринодарской мафии Иван Мохеров. Тайной тропой он подъехал к даче на своём раритетном «Запорожце» с форсированным двигателем и остановился неподалёку, вспугнув с деревьев стаю ворон. Это было ошибкой. Потому что Скрыбочкин в означенный момент как раз скучал подле миномёта. Увидев порскнувшую в воздух стаю птиц, он произвёл несколько выстрелов по лесу, и Ивана Мохерова не стало вместе с его автомобилем и тремя телохранителями. Затем ничего не заподозривший Парахин отозвал Скрыбочкина от орудия каким-то очередным тостом.
Они вернулись к прежнему единодушному времяпрепровождению. И по обыкновению скоро отвлеклись от действительности, словно погрузились в вязкий, без конца повторяющийся сон, который Скрыбочкин и Парахин не могли ни забыть, ни как следует вспомнить. Оттого оба даже не заметили, как настала очередная ночь, когда люди не только расстаются со своими тенями, но и во многом ином становятся похожими на мертвецов до тех пор, пока солнце не растревожит их тёплыми лучами для маеты и желаний нового дня.
***
Скрыбочкин и Парахин существовали в устоявшемся режиме и без малейших разногласий продолжали уничтожать алкоголь, как своего кровного врага. Истребляли бутылку за бутылкой ещё двое суток, не считаясь с медицинскими нормативами, пока запасы фальшивого коньяка не иссякли. Тогда Парахин развязал руки истомившемуся неволей и слезами бандиту-охраннику – и, вынув миномёт из опорной плиты, взял его наперевес.
– Я ни в чём не виноват, мне только приказали вас сторожить, и всё! – полуобморочно заметался из угла в угол враз поседевший бандит. – Сколько можно надо мной издеваться? Чего ещё вы от меня хотите?
