Поход предстоял непростой. Не слыхала она, чтобы человеку удалось повидать первое государственное лицо и обратно живым вернуться, если его во дворец лично не пригласили. Запросто могла она добраться до дворца – до стены, которой дворец был обнесен, но за проникновение на заповедную территорию могли объявить бунтарем и посадить на кол, или драконы, охраняющие царственных особ, оставят горстку пепла от нарушителя государственного покоя. Мимо них, говорили, и мышь не проскакивала.
Нет, не для того она собиралась к Совершенной Женщине, чтобы обречь себя на другую беду.
И куда?
Где живут Их Величества, никто толком сказать не смог. Все говорили: «Там!» – и неопределенно тыкали рукой, каждый раз в разные стороны. На карте столица была, на другом краю государства, но сами столичные признавались, что ни разу Царя и Царицу не видели. Разве что драконы в небе иногда пролетали, выявляя вражеские лица и быстро с ними расправляясь. Но они и над ее деревней летали, да так высоко, что не разглядеть.
Никто бы про драконов и не узнал, но подметили: вдруг одновременно на всех нападает дрема, а когда приходят в себя, шапки на земле валяются, а лица и колени в грязи, будто лбом о землю бились. И не догадались бы, что за напасть такая, если бы однажды на дом зажиточного деревенского кузнеца господина Упыреева, по прозвищу дядька Упырь, не свалилась с неба куча дерьма…
Манька в это время рядом стояла. Хотелось посмотреть, как кузнец устроился в том самом доме, который она построила. По бросовой цене дядька Упырь выкупил его у кредиторов. Ей как раз хватило закрыть половину долга. А огород у кузнеца ухоженный, кочан к кочану, морковка к морковке, крыжовник в рядочек. И не кстати вспомнила, что земля у нее совсем не родит. Подумала еще: «Это ж, сколько навоза надо, чтобы так землю обиходить – наверное, целое состояния в землю зарыл!» И порадовалась, что дом достался хорошему хозяину.
«Не буду обижаться, – решила она. – Сама себя по ветру пустила. Строить надо было без кредитов и не такие хоромы, а еще одну сараюшку, но покрепче».
А тут раз, и дерьмо с неба…
Неожиданно поднявшийся ветер принес его и накрыл дом кузнеца сверху донизу, проломив крышу и второй этаж. Много было у драконов дерьма: дом в нем утонул, будто в озере – навоз три года вывозили всем миром!
Не сказать, что было неприятно. Проводя очистительные работы, столичные ассенизаторы продавали навоз недорого, и ей досталось. Жаль, что навоз у драконов оказался неплодоносный: то кость человеческая из него вылезет, то кислота все разъест, то глина в гальку скатается и никакой лопатой ее не проткнешь.
Кузнецу повезло больше, он в навозе злато-серебро и самоцветные камни собрал корзинами, будто картошку выкапывал по осени.
Но как господин Упыреев крыл матом Горынычей!!!
Послушать его прибежала вся деревня. А деревня была не маленькая, только бедная – из Благодетелей один господин Упыреев, который, очевидно, прочитал имя Бога задом наперед: за что бы ни взялся, все обращалось в золотую жилу, все шло на пользу, даже тот же драконий навоз.
Первым делом Манька попыталась записаться на аудиенцию к Благодетельнице.
Не получилось.
Очередь к Благодетелям расписали по минутам на сто двадцать лет вперед. И опять же, не было случая, чтобы кто-то дожил до обозначенного часа. С ней даже разговаривать не стали: прыгать через голову в государстве запрещалось, и ее отсылали то к одному благодетелю, то к другому.
Второй план – примкнуть к оппозиционерам – тоже провалился. В государстве их было много, но они открестились от нее, как от чумы. Оппозиционировать в государстве разрешали только тем, кто из государевой казны получал зарплату. И когда понимали, что лезет к ним конкурент, изводили не хуже Благодетельницы.
Потом она пробовала письмо написать, но письмо походило-походило по адресам и вернулось с припиской: «По такому адресу указанное лицо не проживает, а если вы еще станете жаловаться, мы Благодетелям пожалуемся, на которых вы пожаловались!»
И кузнец господин Упыреев с жалобой на кузнеца господина Упыреева, сунув ей под нос внушительных размеров кулак, разобрал ее жалобу так:
– Ох, Маня, страшен я в гневе! Когда придут к тебе большие люди, не удивлюсь…
Где-то краем сознания Манька понимала, что все может выйти не по ее разумению, но она не делила с Идеальной Женщиной ничего из того, что имела, и ничего не желала, что было у Благодетельницы. На огромных просторах государства ее огород занимал всего десять соток – точка не получится, если даже через лупу на карту смотреть. А раз делить нечего, то и причины для вражды не было. Единственная проблема, которая ей виделась в ее затее, как встретиться с Ее Величеством.
И вдруг она вспомнила, что однажды где-то слышала… а, может, читала… или приснилось ей… или говорил кто… будто бы если пройти государство вдоль и поперек ради нужного человека, износив железные обутки, стерев железный посох, изглодав железный каравай (в общем, сколько в доме железа найдется), то нужный человек отказаться от встречи не имел права.
По закону свыше.
Манька верила и не верила. Было в этом что-то непонятное и тайное. Никто таким способом людей не доставал и древнее сведений не сыщешь, но и опровергнуть предание никто не взялся. Откуда она это взяла, она вспомнить не смогла, но сердце свято верило, что если человек ради встречи столько претерпит, кто устоит?
Этот способ оказался для нее единственным доступным, и почему бы его не испытать?
Железа в доме набралось много, на каравай, обутки и посох должно было хватить: все гвозди из стен повыдирала, все ржавые ведра и миски собрала, даже чугунки и сковородки, чтобы по-честному (а вдруг проверят?!), и, к ее огромному удивлению, сам кузнец господин Упыреев похвалил ее за сметливость, и даже пообещал помочь.
И выложила она перед ним свои скудные сбережения, скопленные на ремонт избушки.
И удивилась еще больше, когда кузнец внезапно вернул часть денег, чтобы не передумала она на счет своего дела необычайной важности. Она даже усовестилась: неловко ей стало, что она, как те хозяева, которые расплачивались с нею наполовину, но, понимая, что в дороге деньги понадобятся, взяла их обратно, поклявшись щедро расплатиться с кузнецом, когда добьется своей цели.
Дядька Упырь расплавил принесенное железо, опорочив его нехорошим словом, поманил к себе пальцем.
– Мало железа! Тц, тц, тц… – недовольно и с сожалением прищелкнул языком и покачал головой, заглянув в чан. – И разве ж это железо? Железо железным должно быть.
– Так у меня больше нет, – замялась Манька виновато.
– Плохо, – кузнец осмотрел ее придирчиво, сверкнув глазом из-под нахмуренных бровей. – Это железо, Маня, ты не дай Бог, сносишь, а до места не доберешься… Есть у меня приготовленное для тебя на такой случай, – расщедрился он.
И в раз обложился железными кирпичами…
Махнет в воздухе рукой, а в руке железный кирпич, снова махнет, еще кирпич.
Манька уставилась на Упыреева во все глаза, гадая, с человеком ли она разговаривает? Виданное ли это дело, чтобы железо по воздуху летало?! И как после этого кузнецу Упырееву богатым не быть, если добро к нему само плывет?!
И что это за железо, если в руке господина Упыреева обращается в золото?!
– Да куда уж больше-то?! – расстроилась Манька, слабо сопротивляясь, с ужасом глядя на то, как здоровый непомерно чан наполняется все больше и больше.
– Куда, куда… Туда! – передразнивая, Упыреев ткнул пальцем в небо и ядовито ухмыльнулся. – Если на него не смотреть, так и не в тягость. Не переживай, оно само за тобой пойдет и доведет, куда надо. Крепкое, тяжелое – из такого железа оковы и кандалы гнуть да темницы строить!
Он уже помешивал железо в чане, где оно плавилось и кипело, перемешиваясь с тем, которое она принесла из дому, да щедро подбрасывал в топку уголь.
Но и этого кузнецу показалось мало.
Подвел он ее ближе к чану, и вдруг начал снимать железо с нее. Махнет рукой перед ее носом – и железного болванчика снимет, сунет руку в тело – и опять достанет.
О существовании такого железа, которое она носила на себе и в себе, она бы в жизни не догадалась. Но приняла, как должное. Знала, что в крови железо имеется, только многовато его оказалось. Она и охнуть не успела, как огромный чан наполнился до краев.
– А на мне откуда? – бросило ее в дрожь. Она вдруг сообразила, что сердечная чакра ее снова обманула, и происходит что-то нехорошее, но оставалась на месте, как заколдованная: ноги будто прилипли к полу, и в голове начало мутиться.
– Вот это железо в самый раз! – Упыреев сунул в расплавленное железо руку, даже не обжегшись, черпнул на палец, попробовал на вкус. Потом поворожил над ним, поплевал, закрутил, завертел, верхнюю одежду с нее снял и туда же бросил, кровь с ее разрезанной ладони накапал, помылся в кипящем чане сам и, наконец, крякнул от удовольствия.
– Теперь от моего железа не отойдешь, и Дьяволу одолеть его не под силу, – гордо провозгласил он. – Сильная у него мышца. Уж теперь-то все твои былые горести покажутся тебе потерянным раем, – лицо его стало злорадно-мстительным. – Не ценила ты, Маня, что имела, и, следовательно, бунтарь ты и еретик, и надобно тебя наказать так, чтобы не Благодетельницу в бедах винила, а себя саму! Каждый день! Да с кровавыми слезами!
А Маньку взяла оторопь: чудесным образом старый кузнец Упыреев молодел на глазах, будто сто годочков сбросил, а она вдруг почувствовала смертельную усталость, словно ее выпили. Она почти не слушала, как кузнец Упыреев прочил ей неприятности, проклиная гнилую ее натуру, срамил какое-то другое недостойное железо, от которого добра никто не дождался, поскольку мысли ее вольнодумные, как доказательство, на лицо, и поганил ее смертную душонку, не сумевшую завязать себя в бессмертницы.
Всяк поносить мог, да не всяк закатать поношение в железо. Будто глаза у нее открылись, но как-то неправильно – на могилу. Вдруг ни с того, ни с сего начала жалеть, что прожила столько лет и не искала ее.
Тряхнула она головой, отогнала мысли черные – и снова в тумане поплыла.
Она мало что поняла из речей кузнеца, но щедрый оказался дядька Упырь, не пожалел для нее железа.
– Дяденька, – робея, спросила она, – а что это за железо? Не бывает такого… Его из руды достают, оно полезным должно быть. А это железо… какое-то неправильное, черное оно.
