Мы умчались в Родмелл, что привело к еще одному серьезному перерыву в записях[141 - Вулфы уехали в Родмелл 25 марта на две недели.]. Кстати, Морган ведет дневник, где он, когда его охватывает веселье, слово в слово записывает разговоры[142 - Э.М. Форстер вел подробный дневник с 1903 года до самой смерти, хотя и с промежутками в несколько лет. Иногда он действительно дословно записывал разговоры.]. Я не уверена, что мне хватит юмора описать нашу Пасху в Монкс-хаусе. Всю первую неделю я провела будто с закрытыми глазами: они были настолько сосредоточены на Генри Джеймсе[143 - Генри Джеймс (1843–1916) – американский писатель, постоянно живший в Англии почти 40 лет, а за год до смерти принявший британское подданство.], что не видели ничего другого. Расправившись с ним, я получила такое удовольствие от всего окружающего, что на фоне Монкс-хауса дома, улицы и люди до сих пор сейчас кажутся мне плоскими и блеклыми. Клайв и Мэри вчера вечером принесли с собой шумную свежую атмосферу брайтонской набережной. Мы достигли среднего возраста. Я вижу его солидным, добрым и очень приветливым, но таким циничным, что он почти неинтересен. В бедняжке Мэри мало от духового оркестра, зато много от безмолвной распутной filledejoie[144 - В пер. с. фр.: «проститутка», «женщина для утех».]. Я сказала так ради красного словца, но есть в этом и доля правды. Неловко признавать, но потом я все время обнаруживала в ней что-то мягкое и беззащитное, детское и почти трогательное. У нее ведь есть дети[145 - У Мэри Хатчинсон было двое детей: Барбара (1911–1989) и Джереми (1915–2017).]. Смею заметить, что из-за череды комплиментов я в последнее время стала довольно наглой. (Ох, Морган пишет, что мои мемуары «великолепны», и он даже осмелился попросить меня написать рецензию для «Daily Herald[146 - Британская ежедневная газета, выходившая в Лондоне с 1912 по 1964 г.]»; Дезмонд прислал билеты на завтрашних пионеров; еще и [Брюс] Ричмонд…, но хватит примеров[147 - В марте и апреле 1920 года Э.М. Форстер временно исполнял обязанности литературного редактора газеты «Daily Herald». Билеты Дезмонда были на постановку пьесы «Вышестоящий суд» малоизвестной писательницы мисс М.Э.М. Янг в театре «Strand» («Novello» c 2005 года), где роли исполнили актеры театрального общества «Pioneer Players». Вулфы ходили на постановку вечером 11 апреля, а рецензия ВВ на спектакль вышла в «New Statesman» от 17 апреля 1920 года.].) Более того, я возмущенно морщусь, читая похвалы КМ [Кэтрин Мэнсфилд, см. Приложение 1] в «Athenaeum». Прославляют четырех поэтов, и она одна из них. Выбирал, конечно, Марри, но ведь и Салливан[148 - Джон Уильям Навин Салливан (1886–1937) – научно-популярный писатель, литературный журналист, а также автор исследования, посвященного Бетховену.] назвал ее рассказ гениальным[149 - В своей рецензии на книгу Генри Ньюболта «Новое исследование английской поэзии», опубликованной в «Athenaeum» от 26 марта 1920 года, Д.М. Марри упоминает «Аравию» Уолтера Де Ла Мара, «Прекрасных дам» У.Г. Дэвиса, «Прелюдию» Кэтрин Мэнсфилд и «Портрет леди» Т.С. Элиота. «В каждом из них, – пишет он, – проявляется жизненно важный акт интуитивного постижения». Рецензия Д.У.Н. Салливана (под названием «Гениальная рассказчица») на рассказ КМ «Я не говорю по-французски» вышла в «Athenaeum» от 2 апреля 1920 года; автор статьи сравнивает писательницу с Чеховым и Достоевским.]. Видите, как хорошо я все помню и как рьяно обесцениваю это?!
Описывать Монкс-хаус – значит отнимать время у литературы, чего я не могу себе позволить, так как прошлой ночью мы спали урывками, а в 4 утра выгоняли мышь из-под кровати Л. Мыши ползали и шуршали всю ночь. Потом поднялся ветер. Шпингалет на окне сломан, и бедняга Л. вылез из постели в 5-й раз, чтобы запереть его при помощи зубной щетки. Итак, я ничего не говорю о наших делах в Монксе, хотя перед глазами сейчас и вид на луг, простирающийся до горы Каберн[150 - 146-метровая гора, достопримечательность в Восточном Сассексе.], и цветущие гиацинты, и садовая аллея. Быть одной там, завтракать на солнце, ходить на почту, никаких слуг – как все это прекрасно!
На следующей неделе, если повезет, я планирую начать «Комнату Джейкоба». (Впервые пишу о ней.) Хочу зафиксировать нынешнюю весну и отметить, что в этом году никто не замечает листьев на деревьях, ведь они, кажется, никуда не исчезали (не было суровой черноты каштановых стволов) и все они нежных оттенков – не помню такого в своей жизни. По правде говоря, мы пропустили зиму, как будто постоянно была ночь, а теперь снова полноценный солнечный день. В итоге я едва не проглядела, как на каштане за окном появились маленькие зонтики, а трава на церковном кладбище струится по старым надгробиям, словно зеленая вода.
Миссис Уорд мертва. Бедная миссис Хамфри Уорд[151 - Мэри Августа Уорд (1851–1920) – весьма плодовитая и успешная английская писательница, подписывавшая свои произведения как миссис Хамфри Уорд. На самом деле миссис Уорд, умершей 24 марта на семидесятом году жизни, устроили грандиозные проводы с соболезнованиями от королевских особ и известных людей, передовицей в «Times», некрологом на две колонки и похоронами в Олдбери (деревня в графстве Хартфордшир). Ее гроб сопровождал отряд хартфордширской полиции, а декан собора Святого Павла, декан Индж, выразил мнение, что миссис Уорд была, «возможно, величайшей англичанкой нашего времени».]. Похоже, она была всего лишь соломенным чучелом – закопана в могилу и уже забыта. Самое небрежное засыпание землей даже для ортодоксов.
15 апреля, четверг.
Мой почерк, кажется, полетел ко всем чертям. Возможно, он испортился от качества текстов. Я ведь говорила, что Брюс Ричмонд в восторге от моей статьи о Джеймсе? Ну так вот, два дня назад мелкий престарелый Уокли[152 - Артур Бингем Уокли (1855–1926) – английский госслужащий и критик в «Times».] набросился на нее в «Times», заявив, что я впала в маньеризм Г.Д. [Генри Джеймса] в худшем его варианте – «избитые образы», – и еще намекнул, будто я ему близкая подруга. Перси Лаббоку[153 - Перси Лаббок (1879–1965) – историк, эссеист, биограф и критик, выпускник Кингс-колледжа Кембриджа.] тоже досталось, но я, правильно это или нет, краснея, выкидываю эту статью из головы и вижу теперь все огрехи своей писанины[154 - Рецензия ВВ на «Письма Генри Джеймса» под редакцией Перси Лаббока была главной статьей в ЛПТ от 8 апреля 1920 года и, разумеется, анонимной. 14 апреля А.Б. Уокли в своей колонке в «Times», обсуждая книгу, уделил много места статье из ЛПТ, в которой он обнаружил «некоторый очень неприятный маньеризм» автора. «Даже самые безупречные женщины, – писал он, – сентиментальничают со своими друзьями-мужчинами… Если бы одна из этих дам редактировала письма [Генри Джеймса] или рецензировала их, разве любая другая из них не сказала бы: “… бедняжка, она его никогда не понимала”?». Что касается Перси Лаббока, редактора, Уокли задался вопросом, не слишком ли он мрачен.]. Полагаю, дело опять в «витиеватом потоке» – несомненно, справедливая критика, хотя эта болезнь моя собственная, а не подхваченная от Г.Д.; слабое утешение. Впрочем, буду следить за собой. В «Times» другие порядки: там я должна писать более формально, особенно в случае с Г.Д., и тщательней продумывать композицию статьи, в которой украшательство будет уместным. Дезмонд, однако, выразил свое восхищение. Жаль, нет никаких правил похвалы и критики. Предсказываю, что бесконечное порицание – моя судьба. Мои тексты бросаются в глаза и особенно раздражают пожилых джентльменов. «Ненаписанный роман», конечно, раскритикуют, но я не знаю наперед, с какой именно стороны. Отчасти людей отталкивает и всегда, полагаю, отталкивало «хорошее письмо». «Претенциозно», – говорят они. К тому же я женщина, которая не просто хорошо пишет, а пишет в «Times», – вот и весь их аргумент. Это немного мешает мне начать «Комнату Джейкоба». Но я ценю критику: она подстегивает меня даже в случае Уокли, 65-летнего (как я выяснила) дешевого мелкого сплетника – мне нравится так думать, – над которым смеются все, включая Дезмонда. Однако не стоит забывать, что в словах Уокли есть доля правды, и немаленькая. Я действительно чертовски перемудрила в «Times», но была изысканна и душевна. Вряд ли это можно легко исправить, ведь перед тем, как взяться за статью о Г.Д., я дала клятву говорить, что думаю и как думаю. Ладно, я уже исписала целую страницу, но так и не придумала, как держать себя в руках после выхода в свет «Ненаписанного романа».
Прошел дождь, но гораздо больше меня беспокоит черное небо – оно так уродливо. Вчера я была несчастна весь день напролет. Сначала Уокли, потом два вырванных зуба, потом боль на протяжении всего вечера; Л. уехал выступать в Ричмонде, а я не могла читать из-за пульсации в десне. Накануне я ходила на негров в Челси[155 - Около тридцати скульптур, в основном из Кот-д’Ивуара и Конго, были выставлены в Книжном клубе Челси в апреле 1920 года. Эта выставка вызвала большой интерес публики.]; впечатляющие и очень печальные фигуры, непристойные и в чем-то даже монументальные; фигуры французов, подумала я, пропитаны цивилизацией и цинизмом, но они были вырезаны в Конго, возможно, лет сто назад. Подошел Хэнни[156 - Александр Говард Хэнни (1889–1955) был другом и давним деловым партнером Д.К. Сквайра, арт-критиком в его журнале «London Mercury», а также работал в Книжном клубе Челси. Вероятно, ВВ познакомилась с ним у Сквайров в 1916 году (см. ВВ-П-II, № 810).].
– Миссис Вулф?
– Да, а вы…?
– Мы встречались много лет назад у Сквайров.
– Ах. А вы теперь арт-критик? Скажите, что мне думать о резьбе? А эти перуанские чаши…
– Все дело в их форме. Я слишком долго жил с этой резьбой.
(Не думаю, однако, что эти слова хоть как-то его характеризуют, хотя мне сказали, что человек, который перемежает свои фразы долгими паузами, – плохой критик. Чего еще ожидать от того, кто работает в книжном магазине.) Потом я услышала, как Дезмонд сказал «эй, наверху» и вошел с высоким худощавым смуглым пожилым человеком в пальто и шляпе, но он не представился мне, как будто между нами была пропасть. Я проскользнула в церковь Челси, где увидела табличку с надписью «Генри Джеймс» – витиеватые и, если хотите, утонченные буквы, – и с джеймсианскими фразами[157 - Настенная табличка, посвященная Генри Джеймсу, похороны которого состоялись в Старой церкви Челси в марте 1916 года, называет его «ценителем и толкователем прекрасного, человеком смелых решений и щедрой преданности». Прах Генри Джеймса был перевезен в Америку.]. Вероятно, творение Госса[158 - Сэр Эдмунд Уильям Госс (1849–1928) – английский писатель, поэт и критик.]. Потом я отправилась к мадам Гравэ, в клуб «1917» и домой. И тут у меня разболелся зуб.
Какую бы книгу я хотела? Такую, которая не будет влиять на мое настроение по утрам, возможно, немного суровую. Моя идея в том, чтобы писать главами и не начинать ни одну, пока у меня не будет достаточно свободных дней подряд для ее завершения.
17 апреля, суббота.
Досада от Уокли утихает, поскольку я начала «Комнату Джейкоба». Моя подавленность может перекинуться и на беднягу Л. «Твоя особенность – это подражание», – сказала я, и тут его перо заело, как какой-то механизм. Вчера вечером я была на фестивале Баха[159 - Иоганн Себастьян Бах (1685–1750) – немецкий композитор, органист, капельмейстер, музыкальный педагог. Фестиваль Баха проходил в Централ-холле Вестминстера с 16 по 20 апреля 1920 года.] и по стечению обстоятельств столкнулась сразу с двумя людьми, с которыми не виделась уже целую вечность, например с Ноэль[160 - Ноэль Оливье (1892–1969) – младшая из четырех сестер Оливье (см. 10 января 1920 г.). Закончив Лондонскую медицинскую школу, она стала врачом в 1917 году. В нее были влюблены Руперт Брук, Адриан Стивен и Джеймс Стрэйчи.], а потом, когда я заняла свое место, голос рядом сказал: «Вирджиния!». Это был Уолтер Лэмб[161 - Сэр Уолтер (Уолт, Уолти) Ренджли Мейтланд Лэмб (1882–1968) – сокурсник ЛВ и Клайва Белла в Тринити-колледже Кембриджа, преподаватель классики, писатель и переводчик. В 1911 году Лэмб делал предложение ВВ. В 1913 году он стал секретарем президента Королевской Академии художеств; эта должность и позволила ему развить свои таланты придворного.]. Человек-яйцо или человек-бильярдный шар, он сидел рядом и много рассказывал мне о Бахе. Музыка была прекрасна, хотя человеческий фактор в виде хора всегда отвлекает. Вот певцы не прекрасны: все они в зеленом, сером, розовом и черном, только что с чаепития в пригороде, и зрительный зал, кажется, подходит им куда больше, чем сцена. Уолтер меня провожал. «Прошлой ночью мне приснился невероятно яркий сон о Тоби[162 - Джулиан Тоби Стивен (1880–1906) – брат Ванессы Белл и Вирджинии Вулф, умерший от брюшного тифа, которым он заразился в Греции. Тоби был сокурсником Уолтера Лэмба в Тринити-колледже Кембриджа.], – сказал он, – который вернулся с охоты и сказал что-то очень важное, но я точно не помню. Очень странно, ведь я о нем редко думаю». Он был рад поделиться этим. Я заставила Уолтера рассказать мне о своих контактах с королевскими особами. Вот, кстати, секрет, который нельзя раскрывать: Уолтер пишет речь для принца Альберта[163 - Принц Альберт, будущий король Георг VI (1895–1952) и второй сын короля Георга V, был почетным гостем на ежегодном ужине Королевской Академии художеств, проходившем в Берлингтон-хаусе 1 мая 1920 года. Его речь была посвящена деревенским приметам и потребности народа в искусстве.]. У Уолтера острый ум, и он в своей нише чувствует себя как дома; Уолтер и правда один из тех, для кого мир был создан таким, какой он есть. Интересно, является ли восхищение собственной семьей снобизмом или своеобразным проявлением любви, ведь он, похоже, любит Дороти[164 - Дороти Лэмб (1887–1967) – сестра Уолтера Лэмба, британский археолог и писательница.] и Генри[165 - Генри Лэмб (1883–1960) – младший брат Уолтера Лэмба. В 1905 году он бросил изучение медицины и занялся живописью, находясь под сильным влиянием как искусства, так и образа жизни Огастеса Джона (английский художник-постимпрессионист). До войны, во время которой Генри служил в Медицинской службе Вооруженных сил Великобритании и был официальным военным художником, ему покровительствовала Оттолин Моррелл, и в течение нескольких лет он был объектом симпатий Литтона Стрэйчи.] именно так.
20 апреля, вторник.
Прочла сегодня утром в «Times», что у Кэ Кокс родился сын[166 - Марк Арнольд-Форстер (1920–1981) – сын Кэ Кокс и Уильяма Арнольд-Форстера, родившийся 14 апреля.], и весь день испытывала легкую зависть. Вчера вечером ходила на «Хор Баха[167 - Крупная независимая музыкальная организация, основанная в Лондоне в 1876 году для исполнения Мессы си минор И.С. Баха. Среди произведений, исполненных 19 апреля «Хором Баха», были три мотета (вокальное многоголосое произведение) без аккомпанемента: «Приди, Иисус, приди!», «Иисусе, моя радость» и «Пойте Господу песню новую».]» – одна из наших неудач. Может, это из-за погоды? Проснувшись, я предвкушала чудесный день, но мои дела не удались одно за другим. Планировала занять это прекрасное утро написанием романа, а в итоге потратила всю свежесть мыслей на телефонные разговоры. Потом погода испортилась; сильные порывы ветра с проливным дождем; переполненные автобусы и оставленная на сиденье писчая бумага; долгое ожидание в Клубе. Нелегко слушать Баха без аккомпанемента, хотя после того, как Л. ушел домой, песня вознесла меня до небес – песня Анны Магдалены[168 - Анна Магдалена Бах (1701–1760) – певица, вторая жена И.С. Баха. Имеется в виду ария «Если ты со мной» из оперы Готфрида Генриха Штельцеля, более известная как № 25 в так называемой «Тетради для Анны Магдалены Бах» 1725 года – одной из двух рукописных тетрадей, которые И.С. Бах подарил жене.]. Я шла позади Герберта Фишера[169 - Герберт Альберт Лоуренс Фишер (1865–1940) – двоюродный брат ВВ, историк, педагог и либеральный политик. В 1914 году он стал проректором Шеффилдского университета. В конце 1916 года премьер-министр Великобритании назначил его министром образования, и эту должность Герберт Фишер занимал вплоть до роспуска коалиционного правительства в октябре 1922 года.], проследовала за ним по пустынной и освещенной фонарями улочке Вестминстера и увидела, как он, столь выдающийся, но, на мой взгляд, невероятно пустой, пересекает площадь перед Вестминстерским дворцом, направляясь принимать участие в управлении Империей. Наклоненная голова, слегка дрожащие ноги, а маленькие ступни… Я пыталась поставить себя на его место, но смогла лишь вообразить возвышенные мысли, которые мне бы наверняка показались полной чушью. Каждый раз я чувствую это все сильней, погружаясь в их головы и выныривая обратно.
Я забыла рассказать, как в воскресенье Хасси пришла без приглашения, и мы повели ее к Маргарет[170 - Маргарет Кэролайн Ллевелин Дэвис (1861–1944) – генеральный секретарь Кооперативной женской гильдии с 1899 по 1921 г. Она оказывала сильное влияние на направление политической мысли и деятельности ЛВ после его женитьбы на ВВ и была верным другом для обоих. Маргарет жила в Хампстеде.], и она говорила так по-стрэйчевски, что я мало чего поняла. Сейчас переплетаем стихи Хоуп [Миррлиз]. Я выбрала книги Беркли[171 - Джордж Беркли (1685–1753) – епископ Клойна Англиканской церкви Ирландии, философ.] и Мейнарда [Кейнса], а они прислали письма Чехова[172 - Антон Павлович Чехов (1860–1904) – русский писатель, прозаик, драматург, публицист, врач. Сборник избранных писем Чехова в переводе Констанс Гарнетт вышел в начале 1920 года.] и Барбеллиона[173 - Брюс Фредерик Каммингс (1889–1919) – английский мемуарист, писавший под псевдонимом В.Н.П. Барбеллион. Его автобиографические «Дневники разочарованного человека» вышли в марте 1919 года.]. Никогда еще не было так мало книг для рецензирования; ни одной из «Times» (может, это вина Уокли?), ни одной из «Athenaeum», но мне все равно есть чем заняться[174 - Неизвестно, кого ВВ называет «они». Под книгой Мейнарда Кейнса она, скорее всего, имеет в виду его известную работу «Экономические последствия мира», опубликованную в декабре 1919 года.].
24 апреля, суббота.
Я почти ослепла от корректуры ста шестидесяти экземпляров поэмы Хоуп Миррлиз «Париж». Затем я немного почитала Беркли, которым восхищаюсь, и хотела бы уловить стилистические фокусы автора, вот только боюсь его мышления. Читаю также книгу Мейнарда, которая влияет на мир, не будучи ни в малейшей степени произведением искусства. Полагаю, это произведение морали. Морган приезжал с ночевкой. С ним легко и спокойно, он трепетный как голубянка [бабочка]. Мне было приятно сделать запись в поздравительной книге[175 - Это была книга для автографов, ныне утерянная, и в день своего рождения Э.М. Форстер предлагал друзьям оставить в ней поздравительную запись.] – одно из его проявлений доброты, а он, во многом пуританин, настойчив в этом. Морган всегда правдив – жаль, что я не могу передать его слова.
Сейчас мне нужно будет подписать открытку. Да, я должна успеть на почту, если получится. Отнесу ее сама… Если есть еще время, я расскажу, о чем был разговор. О покраске кресла. Мальчик настолько глуп, что может начать красить его сразу после дождя, и тогда оно будет испорчено.
– Глупости, – сказал Л. – Ничего не случится.
– Ты уверен?
– Абсолютно.
– Хорошо, раз ты точно уверен. Моя мама хочет зеленый цвет. Она не позволила бы мне красить после дождя. Мальчик ужасно глуп! Я обнаружил, что он наносит краску, не соскоблив старую.
И так далее…
Это очень похоже на Моргана, включая его доверие мнению Леонарда: «Где ты достал эти ботинки? Ручки “Waterman[176 - «Waterman Pen» – крупная компания по производству роскошных перьевых ручек, основанная в 1884 году в Нью-Йорке.]” самые лучшие?».
5 мая, среда.
Мы были в Родмелле с четверга по вторник, что, повторюсь, оправдывает пропуски в дневнике. Когда мы сели ужинать в субботу, на пороге возник Дезмонд. Чтобы все объяснить, мне пришлось бы рассказывать об ужине [у Клайва Белла] на Гордон-сквер 46 с Дезмондом, Литтоном и Мэри, а я не очень люблю это описывать. «Дезмонд, – это слова Л., а не мои, и я цитирую его, чтобы самой не злословить, – создает в комнате атмосферу духоты». Шел дождь. Он откинулся в кресле, курил сигареты, ел сладости и открывал романы, которые никогда не читал. Работа редактором заглушила в нем остатки честолюбия, и теперь он самодоволен. Самодовольство разочаровывает. Чем гордиться-то? С Дезмондом кажется, будто за окном все время день.
Мы работали над книгой Котелянского[177 - Самуил Соломонович Котелянский (1880–1955) – переводчик, издатель и литературовед. Будучи евреем, он приехал в Англию по гранту Киевского университета в 1910 году и никогда не возвращался в Россию. Котелянский был близким другом Кэтрин Мэнсфилд, через которую, вероятно, Вулфы и познакомились с ним, и они вместе перевели несколько работ Чехова. Теперь же, в 1920 году, Котелянский и ЛВ работали над «Воспоминаниями о Льве Николаевиче Толстом» Максима Горького (см. ЛВ-III).]. Неужели и его я обошла стороной? От рукопожатий К. хрустят косточки: ладонь, хотя и маленькая, тверда как камень и вполне соответствует этому плотному солидному сосредоточенному человеку. Котелянский всегда говорит правду и ищет ее в психологии – довольно странное занятие, от которого завянет даже пышно цветущий сад. Его слова звучат так убедительно. Мы печатаем Горького[178 - Максим Горький (1868–1936) – русский советский писатель, поэт, прозаик, драматург, журналист, публицист и общественный деятель.], и, возможно, это шаг в пропасть, но я не уверена. Котелянский страшно раскритиковал Марри. Полагаю, КМ вернулась[179 - Кэтрин Мэнсфилд вернулась в их с Марри дом в Хампстеде после семи месяцев, проведенных из-за болезни на берегу Средиземного моря.], и теперь я развлекаю себя глупой игрой «кто сделает первый шаг?». Думаю, это будет Марри, но если нет, то мы не встретимся еще год или два.
Но поспешим к кульминации: Массингем[180 - Генри Уильям Массингем (1860–1924) – журналист, редактор издания «Nation» с 1907 по 1923 г.] предложил Леонарду пост Брэйлсфорда[181 - Генри Ноэль Брэйлсфорд (1873–1958) – социалист и журналист левых взглядов, регулярно публиковавший статьи по международным отношениям.] в «Nation», чтобы он занимался иностранными статьями за ?400 в год. Проблема в том, что придется ездить на работу по понедельникам и, возможно, средам, а это связывает нас по рукам и ногам. Если утрясти график, Леонарда все устроит. Он смог бы бросить рецензирование, заниматься более интересной работой, получать зарплату получше, и, вероятно, я бы тоже оставила рецензии – такова моя цель. Но это не столь важно. Признаюсь, мне нравится делать Л. комплименты – я не хвастаюсь, хотя это кажется правильным. Итак, наши дела снова пошли в гору. Литтон ужинал здесь вчера вечером и выглядел уверенным в себе, счастливым и готовым всерьез взяться книгу о королеве Виктории[182 - Виктория (1819–1901) – королева Великобритании и Ирландии с 1837 года и до самой смерти. Ее биография авторства Литтона Стрэйчи вышла в 1921 году.]. Нужно сразу уведомить «Chatto & Windus[183 - Независимое издательство, существовавшее в Лондоне с 1855 по 1987 г., когда оно было куплено американской компанией «Random House».]», чтобы в нужный момент им хватило бумаги.
8 мая, суббота.
Массингем отложил встречу с Л., что, вероятно, свидетельствует о неких препятствиях. Хорошенько поразмыслив, я поняла, что не буду сожалеть, если сделка сорвется, поскольку такого рода работу не компенсируют никакие деньги, включая все золото Перу, положенное к моим ногам, как говорит мисс Митфорд[184 - Мэри Рассел Митфорд (1787–1855) – писательница, известная своими детскими произведениями, романтическими поэмами, пьесами и очерками о провинциальной жизни Англии. 5 июля 1811 года мисс Митфорд написала своему отцу по поводу его финансовых трудностей: «Я бы не променяла своего отца… ни на одного мужчину на Земле, даже брось он к моим ногам все золото Перу». Констанс Хилл неверно процитировала эти слова в своей книге «Мэри Рассел Митфорд и ее окружение», которую ВВ рецензировала для выпусков ЛПТ, «Daily Herald» и «Athenaeum» от 6, 26 и 28 мая 1920 года соответственно.]. Кроме того, зачем мне надевать ошейник на Леонарда, чтобы освободиться самой? Отчасти из-за Литтона, отчасти из-за ужаса написания одной, двух, трех, четырех рецензий, три из которых о Митфорд, я стенала, ворчала и чувствовала себя запертой в клетке, а все мои желанные цели, особенно «Комната Джейкоба», исчезали за горизонтом. Один обзор в неделю, однако, мне не повредит.
Уолтер [Лэмб], Адриан с Карин и Молли Гамильтон ужинали у нас в среду. Беспорядочная оживленная болтовня – не могу вспомнить ни одного диалога. Возможно, с Молли и Карин это неизбежно: Карин глуховата, а Молли туповата на эмоции. Как я заметила, она всегда заводит разговор, лишь бы заполнить паузу, даже если нечего сказать. Как странно, что миру вообще нужны женщины с профессией. Она читает 500 романов по 5 шиллингов каждый ради приза в соревновании; в поезде по дороге домой ей пришлось перекусить порцией какой-то отвратительной дряни. Все обсуждали политику, а мы с Адрианом пытались заставить Молли определиться с ее якобы дальновидной позицией. Ей скучны средства, но она верит в цель. Полагаю, в один прекрасный день она станет членом парламента[185 - Мэри Гамильтон была членом парламента от Блэкберна в 1929–1931 гг.], но женщинам на выборах не везет, а лейбористы и вовсе избегают дам.
Вчера я пила чай с Саксоном в Клубе и, вспомнив былые одинокие вечера своей жизни, когда супружеская жизнь казалась такой яркой и безопасной, пригласила его на ужин. Интересно, пугает ли его одиночество, как оно когда-то пугало меня? Осмелюсь сказать, что офисная работа – отличный предохранитель от этого[186 - Саксон Сидни-Тернер (см. Приложение 1) работал госслужащим в Казначействе.].
11 мая, вторник.
Стоит отметить на будущее, что творческая энергия, которая так приятно бурлит, когда только начинаешь писать новую книгу, через некоторое время утихает, и работа идет более стабильно. Возникают сомнения. Потом смирение. Решимость не сдаваться и предвкушение новой формы держат тебя крепче, чем что-либо еще. Я немного обеспокоена. Как мне осуществить свою задумку? Когда приступаешь к работе, чувствуешь себя путешественником, который уже бывал в распростертой перед ним стране. Я не хочу писать в этой книге ничего, что не доставляет мне удовольствие. Но писать вообще трудно.
Л. уехал в Лондон на встречу с избирателями[187 - ЛВ предложили баллотироваться в парламент в 1918 году (см. ВВ-Д-I, 27 июля 1918 г.), но он отказался, а позже согласился стать кандидатом от лейбористов и был выдвинут в мае (см. 26 мая 1920 г. и ЛВ-IV).]. Целых восемь джентльменов хотят узнать его взгляды. Потом он будет пить чай с Котелянским. Думаю, встреча уже началась и домой Л. вернется поздно. После обеда я набирала текст и занималась рассказом Моргана[188 - Рассказ Э.М. Форстера «Сирена», опубликованный в июле 1920 года.]. Вышла купить булочку, позвонила мисс Милан[189 - Драпировщица, а в рассказе ВВ «Новое платье» – портниха.] по поводу чехлов для кресел и, когда я закончу писать здесь, собираюсь почитать Беркли. В 14:15 Синтия Керзон[190 - Леди Синтия Бланш Керзон (1898–1933) – вторая дочь 1-го маркиза Керзона Кедлстонского, первая жена Освальда Мосли, за которого она вышла замуж 11 мая в Королевской капелле Сент-Джеймсского дворца.] вышла замуж за капитана Мосли[191 - Сэр Освальд Эрнальд Мосли (1896–1980) – политик, основатель Британского союза фашистов.]. Хотя до 15:30 было лето, сейчас уже набежали черные тучи, поэтому мне надо закрыть окно и надеть кофту. Несса возвращается в пятницу[192 - Ванесса Белл уехала в Италию с Дунканом Грантом и Мейнардом Кейнсом в конце марта, оставив детей на попечение старой кухарки семьи Стивен, Софи Фаррелл, в доме Адриана и Карин (Гордон-сквер 50).]. Клайв с Мэри в Париже. В воскресенье я пила чай с Адрианом и Карин и видела всех детей; Джудит – большой ребенок, Энн – вылитая мать с рисунка Уоттса[193 - Джордж Фредерик Уоттс (1817–1904) – английский художник и скульптор викторианской эпохи. ВВ принадлежал рисунок Уоттса ее матери (Джулии Стивен) в детстве.], но обе – типичные Костелло[194 - У Адриана с Карин, урожденной Костелло, было две дочери: Энн (1916–1997) и Джудит (1918–1972).]. Мне нравится возвращаться с Гордон-сквер в Ричмонд, к нашей личной, незаметной для остальных жизни. Марри попросил написать несколько рассказов для «Athenaeum». Никаких упоминаний о желании Кэтрин увидеться со мной.
13 мая, четверг.
Открыла дневник, чтобы рассказать о том, как я пила чай с Дорой[195 - Анна Доротея (Дора) Сэнгер (1865–1955) – жена Ч.П. Сэнгера. Она была высокодуховной женщиной и активным филантропом, страдала от тяжелого артрита. ВВ считала ее черствой.] в Клубе и познакомилась с мистером Гарольдом Бэнксом [неизвестный]. Кто он такой? Ну все голоса мира громогласно ответят: «Бэнкс!». Во всяком случае, так он заявляет. Представьте себе рыжеволосого румяного широколицего мужчину с американским (в действительности австралийским) акцентом. Рубашка в черную полоску. Приятная улыбка. Постоянно ест. Дора принесла хлеб и масло.
– Нет, спасибо, я не курю…
– В чем конкретно заключается ваш план, мистер Бэнкс?
– Переломить ход революции с помощью среднего класса…
– Понятно, только это звучит немного расплывчато. Многие хотят, но…
– Поэтому я и здесь, миссис Сэнгер… Я не хочу говорить о своем русском опыте. Лучше посмотрю, смогу ли я привлечь к себе средний класс. Если нет, я поеду в Шотландию и буду выступать на улицах.
– Прекрасная идея, я уверена, но что вы собираетесь говорить?
– Мы требуем смены правительства, миссис Сэнгер.
– Многие из нас хотят того же.
– Но вы, англичане, ничего не делаете. Вы, англичане и французы, тормозите все европейское движение. Когда придет революция…
