Слава Господу, что Аэлис бысто понесла и уже на следующий год родила первенца, которого назвали Готье. Малыш был слаб здоровьем и часто болел. Поздно начал ходить и разговаривать, был излишне худ, капризен и слабоволен.
Пришлось вновь посещать ложе жены, поскольку особой надежды на родившегося сына не было. Вторым родился Симон. Он был покрепче, лучше развивался, но характер имел никудышний. Уж слишком был мягкотелым, задумчивым, трусоватым и сострадательным. Твердости и настойчивости в нем не было никакой. И уже в его детские годы Рауль понял, что защитника имеющихся земель и завоевателя чужих владений из него не получится.
И ему не оставалась ничего другого, как вновь засеивать лоно Аэлис своим семенем. Но, словно бы в насмешку, она родила ему подряд три дочки. После того, как на свет появилась Адель, последняя из них, он больше ни разу не посетил опочивальни жены.
Годы не просто старили Аэлис, а усиливали ее непривлекательность. Её громкий голос с мужскими нотками в голосе, тяжелые руки, которыми она раздавала подзатыльники слугам, – всё отталкивало его от своей жены. Поэтому он старался проводить все свое время или на войне, или при дворе короля, где было много молодых симпатичных служанок. Лишь подальше от Аэлис, которая то и дело жаловалась на свое здоровье и последние десять лет постоянно сидела на ушах, что её вот-вот заберет к себе Господь, но до сих пор так к нему на встречу и не собралась.
Детей своих Рауль не любил. Никто из них не был на него похож ни внешностью, ни характером. Что касается сыновей, ничего общего у него с ними не было.
Готье вырос маменькиным сыночком, с плачем учился ездить на коне, истерил, когда отец забирал его с собой на охоту. Рауль хотел отдать его в научение к родственникам жены, но она воспротивилась – и он отступил. Что касается Симона, он подумывал отдать его ко двору Вильгельма Нормандского, поскольку Матильда была ему дальней родственницей.
Казалось, жизнь графа Валуа вошла в наезженную колею, как вдруг в неё ворвалась киевская колдунья, которая своей славянской красотой свела его с ума. К тому же его внутреннее отчаяние усилилось еще и тем, что она тоже была к нему не равнодушна. И хотя всеми силами старалась это скрыть, взгляды, которые она бросала на него, убеждали Рауля в ее ответных чувствах.
Серые, безрадостные будни, которые он влачил в своем замке, сделали его не просто раздражительным, а неистовым в своем гневе. Его все выводило из себя: и жена, на которую глаза бы его не глядели, и ее постоянное шмыганье носом, и старший сын, не способный даже в малом противостоять отцу, и дочки, которые росли такими же некрасивыми, как и их мать, из-за чего придется давать за ними большое приданое, чтобы их согласились взять замуж титулованные синьоры.
Когда Рауль де Крепи услышал, что Генрих собирает армию из войск своих вассалов, чтобы идти на помощь Вильгельму Нормандскому, он обрадовался и стал готовить своих рыцарей к походу. Но требования прибыть со своим войском в Париж от короля так и не получил. По-видимому, все же тот опасался, что строптивый вассал сведет с ним счеты в одном из боёв.
За своими мыслями, которые заполонили его голову, граф Валуа даже забыл, что сидит до сих пор в лохани. Об этом ему напомнила остывшая вода, от которой он почувствовал озноб, пробежавший по телу.
Позвав Бастиана, он закончил купание и лег в расстеленную постельничим постель, приказав ему укрыть себя поверх покрывала еще и медвежьей шкурой.
Неожиданно нахлынули воспоминания, и Рауль погрузился в те времена, когда он был при дворе Эда II де Блуа, пасынка короля Роберта II, который приближался к своему тридцати пятилетию и казался ему старым. Сейчас с высоты своего возраста, когда уже разменян пятый десяток, он понимал, что граф был в то время довольно молод.
Однако постоянные походы по завоеванию других графств, битвы, победы и поражения отпечатались на его лице морщинами и огрубевшей кожей, которые его очень старили.
С семилетнего возраста он вынужден был поселиться в семье графа Блуа в качестве пажа, чтобы пройти практическую школу куртуазии,[6 - Система правил поведения при дворе или набор качеств, которыми должен обладать придворный в Средние века] где постигал азы вежливости и светского обращения, формируя в себе качества, которыми должен обладать придворный.
В двенадцать лет его подвели к алтарю в храме отец и мать с зажженными свечами в руках, и Рауль получил из рук священника благословенный меч. С того момента он стал оруженосцем и долго нёс эту тяжелую службу.
Он стремился к свободе, к подвигам, но повседневная рутина затягивала, как болото. Благо, что он был не один: у графа Блуа было несколько оруженосцев, и это хоть отчасти скрашивало его жизнь.
Трудился он в те дни тяжело. С постели поднимался с криком первых петухов и тотчас принимался за работу.
Начало дня встречал в конюшне, поэтому несмелые после ночной тьмы лучи солнца заставали его за чисткой хозяйского коня и оружия. Весь день наполнялся хозяйственными заботами. Частые гости, приезжавшие к сеньору, тоже добавляли работы: приходилось служить им и ухаживать за их конями. Естественно, что такая загруженность всевозможными делами не позволяла скучать.
Однако в свободное время, когда наступал час отдыха, успокаивалось только тело. Что касается души, то она работала с большим напряжением: грусть, думы и мечты не давали ей покоя.
Каждую ночь, когда небо уже было усеяно звездами, а темень окутывала землю, приходилось вместе с другими пажами обходить замковые стены…
В памяти вдруг ожил один из многих моментов. Однажды ранней весной, стоя на замковой стене и рассеянно глядя оттуда на широко развернувшуюся окрестность, он отдыхал телесно, погрузившись в приятные мысли о рыцарских подвигах. И вдруг звуки рога у подъемного моста заставили его вздрогнуть и вернуться в реальность.
В ответ им понеслись такие же звуки с высокой замковой башни. Свесившись вниз, увидел гонца на взмыленном коне. Зазвенели цепи, опустился мост… Крики, суета, разговоры… Пришлось забыть об отдыхе и вновь приняться за работу.
А через три дня Эд де Блуа отправился со своим войском в Лотарингию, чтобы захватить у герцога Тьерри I часть его владений. Военный поход оказался успешным, и, чтобы закрепить его, он построил крепости Бурмон и Вокулёр.
В этих сражениях принимал участие и Рауль: он повсюду сопровождал графа Эда и не только защищал его в бою, но и сам принимал в нём участие, получив от наставника похвалу.
В шестнадцать лет он прошел посвящение в рыцари, и сеньор собственноручно опоясал его рыцарским мечом, который всю ночь до этого пролежал на алтаре в храме, подал ему щит с изображением герба Валуа и копье. Это несложное торжество закончилось турниром, где он показал высокое военное мастерство, выиграв несколько поединков.
Поскольку в равной ему среде процветал культ силы, в периоды между военными походами Рауль де Крепи тренировал свое тело во дворе замка, устраивая ежедневные сражения своих рыцарей и принимая в них участие. Жизнь, связанная с частыми военными действиями, требовала от него постоянной активности. Благодаря ей, несмотря на свои сорок один год, он выглядел физически красивым и привлекательным. Таков был идеал этого воинственного времени, в которое он жил и которое прославляло телесную мощь.
Любовь к войне и привычка к насилию провоцировали жестокость. Поэтому безжалостность возводилась в ранг достоинства. Граф был опьянен кровавым вином сражений, привыкнув к этому, как к сильнодействующему наркотику.
Ему нравилось ломать копья, протыкать щиты и разрубать вороненые шлемы, бить и получать удары. Ничто не доставляло ему такого удовольствия: ни еда, ни питье, ни сон, как возглас «Вперед!», раздававшийся с двух сторон…
Рауль прекрасно понимал, что в мире пожаров и крови, христианскому милосердию и состраданию места нет. «Сражаться и любить» – вот кредо, которому он следовал все свои сознательные годы.
Размышления не для него. Его натура была импульсивна, он действовал быстро и решительно, особо не раздумывая. Его рыцарский идеал совершенно не согласовался с христианским, как не согласовались гордость и смирение, месть и прощение, ублажение плоти и аскеза. Тем не менее, это ничуть не мешало графу Валуа считать себя хорошим христианином. В своих грехах он каялся регулярно, а замаливал их строительством часовен и монастырей.
Рауль редко бывал дома, предпочитая подвиги и сражения жизни в семье. Славу ему как воину приносили и его победы, и смелое поведение в бою. Поэтому весьма заслуженно он получил прозвище Рауль IV Великий. Гибели в сражении он не боялся, считая, что она достойна и благородна и более возвеличивала воина, чем долгая жизнь и спокойная смерть от старости и болезней.
Если не было войны, он посвящал свое свободное время охоте. Далеко не все ее виды годились для его охотничьих забав. Ему нужна была трудная добыча, так называемый «черный зверь»: кабан или медведь – тот, кто опасен, с кем можно было сразиться, иногда даже один на один.
Для этого у него в замке специально готовили охотничьих собак, лошадей, оружие и одежду. Все это было дорого, но, будучи очень богатым, граф Валуа мог позволить себе это. Псовую и соколиную охоту, травлю диких зверей считал «наукой», и «искусством». Им предавался он с подлинной страстью. Как и во всём остальном.
Генрих устало сидел на троне, стоявшем на возвышении в Королевском зале. К нему вели шесть мраморных ступенек. Само сиденье состояло из четырех мраморных пластин, скрепленных бронзовыми зажимами. Высокая спинка была сделана в виде медальона, на котором был изображен герб Капетингов с буквой «С» посередине в круге с широким золотым ободком.
Трон покоился на четырех мраморных столбах. Два первых вверху венчали золотые шары. На сиденье лежала плотная подушка голубого цвета, изготовленная из темно-голубого бархата с орнаментальным шитьем шелковыми и золотыми нитями.
Под троном пол был выложен в итальянском изобразительном стиле из белого мрамора, шпинатно-зеленого и красного порфира.
В зал вошла Анна и подошла к супругу.
– Ты выглядишь очень усталым, Генрих. Тебе надо бы отдохнуть.
– Надо бы, – повторил король, – но не получается.
– Что тебя так гнетет, мой супруг?
– Монахи из Осеруа, Лангруа, Дижонне и Оксуа завалили меня жалобами. Конечно, в своих требованиях они правы, но я не знаю, как утихомирить Роберта. Он неуправляем и самоуправен.
– А что случилось? – удивилась Анна. – Он производит впечатление внешне уравновешенного человека.
– Вот именно, что производит. Внешне. Это ты верно подметила. Но все это фикция. А на самом деле он жесткий и даже жестокий. К тому же не всегда подчиняется моим требованиям, пользуясь родством между нами.
Генрих потер лоб и замолчал, глядя перед собой.
– Может, ты все же расскажешь мне, что так угнетающе на тебя подействовало?
– Зверства герцога, совершенные против церквей и аббатств, многочисленны. Он отобрал посевы у церковных крестьян, забрал десятину, положенную церкви, захватил монастырские подвалы с вином, лишив монастыри дохода. Монахи требуют от меня принятия справедливого решения, так как подобные преступления не должны оставаться безнаказанными.
– Ты разговаривал об этом с Робертом?
– Не раз. Но он все равно поступает по-своему. К тому же с каждым разом он неистовствует сильнее и сильнее. Вот игумен Себастьян из аббатства Лангруа поведал мне сегодня, что войско Роберта во главе с ним бесчинствовало на его землях. Его рыцари, разоряя все вокруг, проявляли бесчеловечность значительно большую, чем все варвары, вместе взятые, не страшась ни гнева Божьего, ни людского.
Они убили и мужчин, и женщин всех возрастов, разграбили монастырь и деревню, подожгли часовню. Отец Себастьян, чудом спасшийся, ибо ушел с десятком своих монахов по подземным ходам под монастырем, дрожащим голосом утверждал, что они в своих мрачных деяниях находили удовольствие и пронзали мечами и копьями каждого, кто попадался им на пути, не щадя даже самых малых и беззащитных.
Мирные жители хотели избежать встречи с войском Роберта, покинув свои жилища, но многие, не успев уйти, все-таки погибли: бургундские рыцари по мере своего продвижения в звериной ярости истребили бесчисленное число людей, грабя и убивая.
