– На фоне этой борьбы за власть произошло усиление позиций сыновей Ричарда II Може и Вильгельма, -подчеркнул Генрих. – Може был назначен архиепископом Руана, что гарантировало ему участие в управлении Нормандией, и вскоре его подпись стала появляться на многих государственных документах, в которых при перечислении участников различных заседаний юный герцог упоминался зачастую после архиепископа.
А его брат стал графом д’Арк в качестве награды за отказ от лояльной позиции по отношению к молодому герцогу и обещание не признавать себя его вассалом. Уже через два года архиепископ Може и Вильгельм Аркский возглавили список самых могущественных лиц герцогства. А внук Ричарда II Ги Бургундский как раз в это время стал владельцем Вернона и ранее принадлежащего убитому Жильберу Брионского замка. Это красноречиво свидетельствовало о том, что семья Викингов не собиралась сдавать свои позиции без боя.
Роберт, допив до конца уже третий кубок вина и поставив его на стол, продолжил начатый венценосным братом экскурс в прошлое Нормандии:
– Пока знать плела интриги, провинцию все больше и больше охватывали беспорядки. Этот период правления юного Вильгельма стал одним из самых мрачных в истории Нормандского герцогства. Забытые было старые обиды возродились вновь, распри между сеньорами вспыхнули с новой силой, и каждое насильственное действие оборачивалось новой, еще более кровавой, стычкой. В охватившие герцогство волнения и беспорядки так или иначе были вовлечены не только практически все знатные нормандские семьи, но и крестьяне, поднимавшие повсеместно вооруженные выступления. Атмосфера враждебности пропитала герцогство, и нападения ждали со всех сторон. Положение Вильгельма в этот период было крайне сложным.
– Я, конечно, чувствовал себя ответственным за состояние дел в землях своего малолетнего подопечного, – перебил брата Генрих, – и имел формальное право в них вмешиваться, что мне и пришлось сделать.
Двенадцать лет назад я со своим войском неожиданно осадил крепость Тилльери-сюр-Авре, которая располагалась на границе с владениями Капетингов. Её оборону возглавлял Жильбер Криспин, который отказался от капитуляции. Но на моей стороне выступило несколько знатных нормандских сеньоров, с помощью которых крепость была взята и частично разрушена. Затем я со своим войском вторгся в Хьемуа, прошел долину Орн и осадил город Аржантан. И вновь нашел союзников в Нормандии, которые помогли взять его и захватить Фалез.
Но здесь уже вмешался Ральф Гассийский, который на тот момент был главным наставником юного герцога. Состоялось настоящее сражение. Фалез был освобожден. Я же возвратился в Париж, предварительно оговорив право на размещение своего гарнизона в Тилльери.
Правда, нашлось немало тех, кто осудил мое вторжение, расценив его как вопиющую неблагодарность по отношению к династии, которой я в какой-то мере был обязан троном. Однако у них не было никаких оснований подозревать меня в желании свергнуть вассала, совсем недавно лично мною признанного.
– А чем был вызван ваш поход в Нормандское герцогство? – спросил Гильом, впервые слышавший эту историю.
– Беспокойством по поводу того, что происходит в Нормандии, поскольку не утихавшие там беспорядки начали угрожать спокойствию всей Северной Франкии.
К тому же существовала реальная опасность, что нормандским кризисом воспользуется в своих интересах Фландрия, во главе которой стоял Бодуэн. Несмотря на то что он был к этому времени уже женат на моей сестре Аделе, он настраивал герцога Бретани против меня, при этом внимательно следя за развитием ситуации в Нормандии. Что лишь подтверждает то, что разразившийся кризис не был сугубо внутренним делом Нормандии, и я как король Королевства франков был просто обязан предпринять определенные шаги для поддержания политического равновесия на севере своей страны.
Прежде всего, я как сюзерен постарался укрепить собственные позиции и напомнить нормандцам о своих правах. Необходимость данной меры была продиктована тем, что один из моих главных вассалов не достиг совершеннолетия. Именно поэтому мне оказывали помощь сами нормандцы, которые считали, что королевская власть может и должна быть использована для восстановления порядка. Поэтому политика королевства была направлена как против тех, кто стремился сместить юного Вильгельма, так и против тех, кто пытался превратить его в марионетку.
– Безусловно, в королевском вмешательстве был заинтересован и сам герцог, который в это время являлся правителем Нормандии лишь номинально, – высказал свое мнение и Гуго. – Ни для кого ведь не секрет, что его личное влияние было тогда еще очень незначительным и практически целиком зависело от силы поддерживавших его группировок знати и позиции короля франков.
– Так-то оно так, – согласился с ним Роберт, но, когда повзрослевший Вильгельм стал неожиданно предъявлять права на полную самостоятельность в принятии решений, он столкнулся с новым, еще более серьезным кризисом.
Шесть лет назад беспорядки в Нормандии, не прекращавшиеся на протяжении предыдущих девяти лет, начали перерастать в открытое выступление против молодого герцога. До этого момента его властные полномочия, пусть и номинальные, никто не оспаривал.
Теперь же ситуация в корне изменилась. Появилась организованная оппозиция, нацеленная на государственный переворот. Ее ядро находилось в Нижней Нормандии и включало в себя представителей ряда знатных семей. Основным организатором заговора был Ги Бургундский, один из претендентов на герцогский престол, могущество которого заметно возросло за счет богатейших земель вокруг Вернона и Бриона, перешедших к нему после смерти графа Жильбера.
Армию, которая намеревалась в скором времени низвергнуть герцога Вильгельма, возглавили виконты Котантена и Бессена. К ней присоединились многие сеньоры Нижней Нормандии.
– Да, я слышал, что сначала заговорщики попытались захватить в плен и убить молодого герцога, который по какой-то причине остановился в Валоне, практически в самом центре враждебной территории, – сказал Гильом. – Однако кто-то предупредил Вильгельма, и ему удалось спастись. Он бежал, воспользовавшись темнотой. Я ничего не извратил?
– Нет, – подтвердил Альберик I де Монморанси. – Именно так и было. Но есть и вторая часть этой истории.
Оказавшись в плачевном положении, у Вильгельма оставалась только одна возможность сохранить трон, а может, и жизнь – обратиться за помощью к своему сюзерену. Так герцог и поступил. Он лично отправился к королю в Пуасси и, как верный вассал, бросился к его ногам, взывая о помощи. И тот пообещал ему её.
– Конечно, я обязан был ему помочь, – сказал Генрих, – ведь защиты у меня просил правитель моего лена, которого самовольно вознамерились свергнуть собственные вассалы. Поэтому действия мятежников я воспринял как действия, направленные против короля. Всё вместе и подтолкнуло меня в начале 1047 года во главе армии вступить в Нормандию, чтобы защитить герцога Вильгельма от его многочисленных врагов.
– О, это был успешный военный поход, в котором и я принимал участие! – воскликнул Гуго. – Мы двинулись на Кан по Мезедонской дороге, чтобы соединиться с немногочисленными отрядами, набранными Вильгельмом в Верхней Нормандии. Совершив довольно тяжелый переход через долину Валь-д'Ож и обойдя Аржантан, заняли без боя Масс и подошли к ничем не примечательной равнине Валь-э-Дюн, где и произошла встреча с силами мятежников, которые, двигаясь с запада, успели благополучно форсировать реку Орн.
Нас не испугали многочисленность и ярость врагов. Армия короля смело вступила в битву. В результате сменяющих друг друга яростных стычек кавалерийских отрядов, противник понес огромные потери. Мятежников охватила паника. Большинство из них погибли: одни нашли смерть на поле брани, пораженные оружием или затоптанные наступающими, а многие всадники утонули в водах Орна вместе со своим снаряжением, пытаясь спастись вплавь.
– Тем не менее, схватка была очень жаркой, – подтвердил Генрих. – В самом ее начале Хемо Крюлийский даже сумел пробиться ко мне и сбить с коня, но сам был убит, не успев нанести мне смертельный удар. Что касается Вильгельма, то он действовал с той самоотверженной храбростью, которой прославился в последующих битвах.
Вскоре повстанческая армия оказалась под угрозой окружения и начала в панике отступать. Число беглецов было очень велико, но мои воины мчались за ними по пятам и, нагоняя, уничтожали. Погибших было так много, что их тела остановили колеса мельниц Борбийона. Поражение западных виконтов на Валь-э-Дюне явилось поворотным моментом в судьбе герцога Вильгельма и Нормандии в целом. Однако герцогская власть была восстановлена в Нормандии в полном объёме несколько позже.
– Когда, где и кем? – поинтересовался Гильом.
– В октябре неподалеку от Кана, в непосредственной близости от места битвы, состоялся собор, на котором присутствовали высшие нормандские прелаты, а также сам герцог. Это полномочное собрание утвердило положение о Божьем мире. Все присутствовавшие взяли на себя обязательство обеспечивать его исполнение, в чем поклялись на специально привезенных для этого случая из Руана мощах святого Уана.
Собор запретил вооруженные столкновения с вечера среды до утра понедельника, а также на периоды Рождественского и Великого постов, празднования Пасхи и Троицы. Это совпало с положениями о Божьем мире, утвержденными ранее в других частях Франкии. Согласно принятым в Кане решениям, нарушивший Божий мир мог быть отлучен от церкви.
Исключение было сделано для короля франков и герцога Нормандии. За ними сохранилось право использовать силу и вести боевые действия даже в дни Божьего мира, если это отвечало высшим интересам королевства и герцогства.
– Зря, конечно, этим правом наделили Вильгельма и уравняли с королем, – сказал Гильом. – Этим признали особую роль Вильгельма, который получил рычаги воздействия, присущие не только светской, но и церковной власти. И теперь он с успехом может воспользоваться ими в ущерб интересам королевства.
Генрих устало потер виски и, вставая с кресла, подвел черту под разговором, который длился весь вечер:
– В ранний период своего правления Вильгельм был еще совсем мальчиком, что позволило мне относиться к Нормандии как к неотъемлемой части своего домена, и моё участие в подавлении мятежа, завершившееся победой в битве на Валь-э-Дюне, было моим вкладом в укрепление власти Вильгельма. Свой долг королевского вассала он вернул мне, вступив в борьбу против моего врага, коим стал в то время Жоффруа Мартел, взятием крепости Алансон. И теперь отношения между нормандской герцогской династией и королевским домом Капетингов приобрели совсем иной характер. Новые реалии требуют и нового подхода к решению возникших проблем, о которых мы поговорим позже и в более расширенном составе. А сейчас я вас покидаю, так как уже далеко за полночь.
И Генрих вышел из малой гостиной.
Время неумолимо приближалось к родам. Анна редко видела своего супруга, который занимался делами королевства. То в одном месте, то в другом возникали бунты крестьян, недовольных поборами и нещадной эксплуатацией своих синьоров, которые, окруженные толстыми стенами своих крепостей, сосем распоясались, игнорируя власть короля. Его авторитет неумолимо падал, но повлиять на это Анна не могла, поскольку Генрих не прислушивался к ее доводам.
А начале августа он отбыл вместе со своими приближенными в Орлеан, где находился одни из королевских дворцов.
Мятежная Нормандия никак не успокаивалась. Когда вскоре после падения Донфрона Вильгельм вновь столкнулся с мятежом, равным по силе с предыдущим, король отказал ему в своей вооруженной поддержке, предоставив ее противникам герцога. Это было неверное политическое решение.
Новость, что король вновь пошел на сближение с графом Анжуйским, тепло приняв его в середине августа при королевском дворе в Орлеане, достигло и дворца Нормандского герцога, и Парижского дворца. Вильгельм сильно обеспокоился этим, но пока мог наблюдать только со стороны за развитием этих отношений.
Анне же в те дни было не до этого, так как приближалось время родов, и все свое внимание она сосредоточила на том, чтобы благополучно произвести на свет ребенка.
Рождение нового члена королевской семьи не было просто обычным днём, это было политическое событие, которое могло оказать влияние на судьбу всего государства. Это Анна прекрасно понимала. Как понимала и то, что это событие могло предвещать успех или падение монархии. Поэтому была очень обеспокоена итогами родов.
Заверения дворцового лекаря в том, что родится обязательно наследник, успокаивали ее отчасти, поскольку она не исключала также и того, что может родиться девочка, что сильно опечалит супруга и королевство. Ведь рождение ребёнка королевской крови было не частным делом семьи, а событием, которое вызывало беспокойство всех подданных короля.
Весь двор во всеуслышание рассуждал, будет ли это мальчик? Родится ли будущий король?
Большая часть приближенных готовилась принять участие в родах, что сильно беспокоило Анну, которая не понимала сложившегося обычая. Что она и попыталась выяснить для себя в разговоре с Эрмесиндой, супругой Гильома VII герцога Аквитании, с которой сдружилась в последнее время.
– Как будущий правитель, ребёнок больше принадлежит народу, чем вам, ваше высочество, – объяснила она королеве. – Поэтому вам придется рожать в присутствии большого числа зрителей, каждый из которых внимательно будет наблюдать за процессом, чтобы удостовериться, какого пола будет ребенок и насколько он здоров.
– Господи, зачем это нужно! – воскликнула Анна, пораженная услышанным до глубины души. – Я не позволю устраивать из моих родов спектакль со зрителями.
– Это начали практиковать, чтобы избежать обмана, – спокойно ответила герцогиня.
– Какого обмана? – вопрошала ничего не понимающая королева.
– В истории королевских династий были случаи, когда рожденную девочку во время родов подменяли мальчиком и выдавали его за наследника. Поэтому к родам королевы всегда готовились заранее, чтобы избежать неожиданностей.
– Так ведь это были дети не королевской крови! – возмутилась Анна. – Как они могли наследовать престол?
– Но ведь об этом знали несколько человек, которые вскоре после родов королевы умирали по разным причинам, унося тайну с собой в могилу.
– А король?
