И разговор свой довершила:
– Степанушка, ты всё – пойми,
И – как уж есть теперь – прими …
Степану больно слушать было,
В груди саднило, томко ныло …
Он «видел» памятью своею,
Как шёл навстречу Тимофею,
А тот, с портфелем, в форме школьной …
И «виделось», что, добровольно,
Такой вот и ушёл на фронт …
Степан смахнул холодный пот …
А хворая Полина встала,
Посуду со стола собрала:
– Я завтра, Стёпушка, приду,
Тебе горячую еду
На ужин снова занесу …
И мы попьём чайку с тобой …
Как рады мы, что ты – живой!
Степан смотрел ей грустно вслед …
И ей пришлось немало бед
«Перелопатить», пережить …
Пускай приходит, как с ней быть …
Не запретишь же – говорить …
Уж стерпит он её рассказ …
Не гнать, же, старенькую, с глаз …
Но – дети … Как к ним подойти?
Где нужные слова найти?
Им рассказать – как выжил он,
(И для него, всё – страшный сон,
Который, память – крутит, крутит …)
Знать рано им об этой жути …
А как поймут они тогда,
Где был он эти все года?
Отец теперь им – Тимофей,
Он вырастил его детей,
Повёл за руку в первый класс …
Привык к протезам он – сейчас,
А раньше, однорукий – шил,
Из сыромятины – кроил …
Но дети сытые росли …
Ведь, годы с той войны прошли …
И вот, вернувшись – наконец,
Как скажет он, я – ваш отец …
А не подумают они:
«Ишь, объявился! Вот – стервец!»
И он страшился с ними встреч,
Не зная, как начать тут речь,
С чего весь разговор составить,
Нельзя, ведь, ничего исправить …
И так – нелепо – всё оставить …
