Не умерщвлённые леса.
От окон пахнет креозотом.
Сжимаю докрасна кулак.
Должно быть там, за горизонтом —
Жестокий сталинский ГУЛАГ.
Там под тюремной робой кости
О кости жалостно стучат,
Овчарки, потные от злости,
На скорбных узников рычат,
Там «майна» слышат вместо «вира»,
А здесь – совсем без передряг
Обычный быт, довольно мирный,
За исключеньем пары драк.
Смотрю душою ледяною
В клубящую туманом мглу
И приникаю пятернёю
К чуть запотевшему стеклу.
Как будто мне талон на счастье
До истеченья суток дан.
И хочется не возвращаться,
И хочется рвануть стоп-кран.
«Не век же жить с напором и с нажимом…»
Не век же жить с напором и с нажимом.
Былая жизнь покажется ошибкой,
Когда устанешь гнаться за наживой,
И вдруг поймёшь, что гнался за наживкой.
«Твоя душа была как тёплый дом…»
Светлому моему Ангелу,
Бабушке моей Голубевой Анне Сидоровне
Твоя душа была как тёплый дом,
В котором было проще и уютней.
Струился дым над золотым огнем,
И голос твой звучал старинной лютней;
И так спокойно на твоё чело
Ложились невесомым пухом пряди,
И буковки корявые светло
Теснились в недописанной тетради —
Не мудрости вселенской ореол,
Так – мелкие заботы бытовые.
Я в будущее от тебя ушел,
И безвозвратно вышел из России.
И здесь, входя в цивильные дома,
Где всё разумной прелестью приятно,
Хочу сойти с крыльца, сойти с ума,
И сквозь рыданье прибежать обратно —
От фолиантов с мудростью змеи —
К той памяти, где не нужны закладки,
Где золотые буковки твои —
На сердце обветшавшее заплатки.
Злоречивым
Мой дедушка, внук Моисея, сапожник,
Без лишних обид на Руси проживал,
Для шика, для скрипа, как истый художник,
Берёсты кусок в голенище вшивал.
Скрипели сапожки крестьянскою стёжкой,
Где льны голубели, цвели васильки.
С лошадкой, коровкой, пеструшкой да кошкой
Крестьянские прибыли не велики.
И вечным наследством – лишь доброе слово,
Вещают, пусть мир злоречив и жесток,
Узор на странице – про край мой еловый,
Узор на ладони – про Ближний Восток.
Кичиться любым родословием глупо —
И что там намешано в нашей крови! —
Какие бы ни были в нас гаплогруппы,
Душе камертон – Псалмопевец Давид.
Вся жизнь – как молитва на вдох и на выдох.
Беда ли, что всюду на здешнем пути
Саула копьё, догоняя Давида,
Ответом на добрую песню летит?
Не всякую птицу из клетки отпустишь,
Не всякие слёзы отплачешь навзрыд.
Сосною шумит Левашовская пустошь
Над общей могилой, где дед мой зарыт.
Смолчу, осуждаемый вновь без причины:
Пусть буду стократ ошельмован я сам,
Но камень не брошу в народ злоречивый,
Как некогда дедушка мой не бросал.
27 декабря 2020 года, Горское шоссе, Левашовская пустошь
Где та светлая власть
