Наконец, вытерев полотенцем губы он сказал:
– Я налегке приехал, лягавые по бану[29 - Бан (жарг.) – вокзал.] шныряют, рисково было с грузом ехать, почтой отправил, дней через пять сходи, получи. Вещички козырные, враз уйдут, – и, кивнув на стоявшую в углу зингеровскую машинку, добавил: – Перелицуй только.
Откинувшись на спинку стула и потянувшись, Авдей спросил:
– Прилечь есть где? Что-то разморило меня, в сон клонит.
– За хатой, под жерделой лежаночка стоит. Пойди приляг, – ответила хозяйка.– Цыган к вечеру подойдет, успеешь передохнуть.
Хата Галины не была притоном или воровской малиной в общепринятом понимании, там никогда не было пьяных оргий и непутевых девок. Это было что-то вроде явочной квартиры, где свой человек мог переночевать, получить нужную информацию и привести себя в порядок за небольшую плату. Явка была неизвестна полиции, посетители об этом знали, берегли ее и чувствовали себя спокойно.
***
Открыв глаза, Авдей увидел сидящего на краю кушетки черноволосого мужчину, которого за нос с горбинкой и черные глаза называли Цыганом, главаря хорошо организованной банды, промышлявшей ограблением и убийством крестьян, возвращавшихся домой после уборочных работ.
– Здравствуй, Цыган.
– И тебе не хворать, Авдей. Как добрался? Как Екатеринодар поживает?
– Все путем, и добрался хорошо, и в столице спокойно.
– Известное дело, спокойно, – хохотнул Цыган. –Ты же уехал!
Авдей оценил шутку и улыбнулся.
– Четыре дуры[30 - Дура (жарг.) – пистолет.] я тебе нашел, машинки новые, прямо в масле, и маслят к ним по две обоймы. Только с собой не рискнул брать, почтой отправил. Через пяток дней думаю, придут.
– Вот спасибо! Потрафил[31 - Потрафил (устар.) – угодил.], дорогой! – радостно сказал Цыган и тут же заинтересовано спросил:– а машинки какие?
–Машинки козырные,– с достоинством ответил Авдей. – Справные машинки, «Браунинг» называются. И, главное, он в ладони умещается, карман не оттягивает, положил – и гуляй спокойно, ни один фараон[32 - Фараон (жарг.) – полицейский, жандарм.] не догадается.
– Спасибо, – еще раз повторил Цыган, и, вздохнув, произнес:– Забрал бы ты нас под себя, Авдей, страсть, как хочется в стольном городе покуролесить. Там и девки красивущие с культурным обхождением, и кабаки знатные. У меня, сам знаешь, хлопцы огневые, за тобой в огонь и в воду.
– У меня народ не хуже твоего. Вот ты со своей кодлой ко мне завалишься и дела попросишь. Что я своим отвечу? А они мне предъяву[33 - Предъява (жарг) – обвинение или обоснованное подозрение в чем-либо.] выставят… Что, Авдей, доверять нам перестал? Или в умении нашем сомневаешься? Как мне быть? Сам рассуди,– и, положив руку Цыгану на плечо, серьезно добавил:– Ты брат, правильный иван[34 - Иван (жарг.) – главарь.], у общества в полном уважении. Знаешь, почему? Потому что ты здесь хозяин один и навсегда. По всем непоняткам к тебе народ бежит. А в Екатеринодаре кем станешь? Подо мной ты долго не проходишь. Не выдержишь, ты сам себе хозяином привык быть. Отколешься и сам начнешь работать? Внесешь смуту в народ. Пирог каждый от своего угла кусает, а кто шибко большой кусок хочет откусить, тот и поперхнуться может. У тебя почти три дюжины народу. Всех размести, накорми. Они спокойно сидеть не будут. Враз кого-нибудь грабанут или магазин подломят, а города не знают, их сразу цоп за рога и в стойло. Сейчас у нас непросто, очень тяжело стало. Новый сыскной начальник пришел, Пришельцев[35 - Александр Петрович Пришельцев – начальник Екатеринодарского сыскного отделения в период с 1909 по 1914 год.] фамилия, все роет и роет, как собака, везде нос сует, совсем житья не стало… А вот покуролесить – милости просим! – улыбнулся он Цыгану. – Я очень рад буду, лично встречу, как царскую особу, по высшему разряду.
– Спасибо, Авдей, мудрый ты… Грамотно все разложил по полочкам. А за приглашение спасибо. Обязательно приеду, жди в гости.
Они попрощались, и Цыган вышел на улицу. Авдей зашел в хату.
– Я, наверное, на воздухе досыпать буду, спозаранку уйду, вещички мои в порядке?
– Что им сделается? Эвон лежат, – зевнув, ответила Галина.
***
Вечером Тихон, дождавшись, когда отец ушел в кабак, сказал матери:
– Хорошую работу в городе обещают, вечером с мужиками поеду, посмотрю. Если не брешут, останусь, а нет – вернусь.
– Как так, Тиша? Ни с того, ни с сего срываться? Утром вроде и не собирался никуда, а тут вдруг в одночасье? – недоуменно спросила мать.
– Митрич на полдня вернулся пожитки собрать, и сразу назад едет. Говорит, прошляпишь – враз другого найдут. Свято место пусто не бывает, тем паче, если за него и платят хорошо, – ответил Тихон и неожиданно для себя добавил: – А там и учиться пойду.
Мать сразу успокоилась:
– Учиться – это хорошо. Даст Бог, в люди выйдешь. Сейчас в дорогу соберу.
Через час все было готово. Он взял холщовый мешок с едой и одеждой, в который тайком от матери положил кистень. Обнял ее напоследок, вышел во двор, потрепал по холке дворового пса и огородами направился к Митричу. Через пару часов, когда станица затихла, они вышли за околицу и по пыльной дороге зашагали к Екатеринодару.
***
Пристав и следователь сидели на открытой веранде и пили чай с баранками и вишневым вареньем.
– На бутылке отпечатков Дарьи не обнаружено, но есть отпечатки, пригодные для идентификации, – сказал Викентий Леонтьевич, окуная баранку в чашку.– Теперь, Лавр, осталась самая малость – узнать, кому они принадлежат.
– Вчера, когда хоронили Дарью, меня смутил… или насторожил… даже не знаю, как сказать, один момент, – произнес Лавр Павлович и подробно рассказал о крови на полотенце. – Его отец сразу же, не стушевавшись, рассказал, как Тихон поранил руку. Понимаешь, Викентий, я его знаю давно, он пользуется авторитетом в станице, да и Тихон не в чем дурном замечен не был. Я не могу объяснить, но у меня остался очень нехороший осадок.
– Это называется: интуиция, – засмеялся Викентий Леонтьевич и вдруг оборвал смех. – Ты помнишь, что сказал Ромуальдыч? Хозяин ладошки высокий и крупный мужчина. Тихон вполне подходит под эту категорию.
– Поехали, – Лавр резко встал.
– Секунду, – ответил Викентий. Он зашел в комнату и сразу же вышел, укладывая во внутренний карман пиджака револьвер.
– Это еще зачем? –удивился Лавр. – Я сам его скручу, никуда, стервец, не денется!
– Если это действительно Тихон, то он очень опасен, понимаешь? Вспомни, какую рану нанесли Дарье. А вдруг он был с отцом? Тот тоже крепкий мужик.
Через двадцать минут они на бричке подъехали ко двору кузнеца, который на наковальне направлял косу.
– Бог в помощь, Иван Кузьмич ,– поздоровался Викентий Леонтьевич.
– Боги казали, чтоб вы помогали, – добродушно ответил кузнец. – Чем обязан?
– Тихон дома? Увидеть его надо, – сказал Лавр Павлович.
– Он в город уехал работать. Надоела станица, городским решил стать. Митрич его хорошим заработком сманил.
– И когда он уехал? – поиграв желваками и еле сдерживаясь, чтоб не выматериться, спросил пристав.
– В ночь и поехал, жинка его в дорогу собирала, пока я в кабаке с мужиками сидел. Когда вернулся, его и уже след простыл, – спокойно ответил Иван Кузьмич.
– Ну, нет, так нет, – спокойно сказал Викентий Леонтьевич.– До свидания. Если вдруг приедет, пусть заглянет ко мне,– он слегка стегнул коня, и они выехали со двора.
– Неужели ты думаешь, что он сам к тебе явится? – кипя от злости, спросил Лавр.
– А неужели ты думаешь, что он вернется? Они с Митричем подались в бега, их надо срочно направлять розыскной циркуляр, – столь же спокойно ответил следователь.
– Надо было отца прижать. Ловко он мне про руку сбрехал.
