Он знает силу своей твердолобости, стоит непоколебимо.
Однако он ни разу не уходил в отпуск на весь месяц. Обязательно делил отпуск на два куска по две недели.
– Уйдёшь! А тут заговор и захват рукпоста![45 - Рукпост – руководящий пост.] И ты свободен! Вон как Хрущёв!
Медведев долго был в парткоме, замещал секретаря. Этот высокий идейный пост позволил ему слегка обжулить родной ТАСС. По документам он мог рассчитывать только на однокомнатную квартиру. Он же спартайгенносил, скоммуниздил двухкомнатную… Обежал тайной тропкой закон. А бдительные стукачики тук-тук-тук. Настучали в партбюро. Эту весть доставил уже в редакцию в зубах сияющий панок Бузулук.
Все считают Медведева тяжёлым человеком. А он попросту с дуплом. В ТАССе четверть века. Всё меряет на свой кривой аршин. Ненавидит живое слово. Как кто скажет в заметке о чём-то образно, он тут же хаять:
– Распустился народ! Не хотят подумать. Вот и дуют образы. Вон сидит у нас корреспондентом в Херсоне Пробейголова. Всё выкрутасничает! Иногда такое загнёт, что вся редакция не в силах разогнуть. И чего гнать пургу? Ведь для всего ж есть свои готовые формулировки. Ну и пиши по-человечески.
Эти топоры и делают тут погоду. Тот-то тассовские заметки рубятся примитивно. Мне твердили, что до ТАССа надо дорасти. А может, совсем напротив? Надо опуститься?
Медведев молчалив. Угрюм.
Он чувствует себя нормально, когда тиранит кого-нибудь. И тут дело нельзя пускать на самотёк. Жди, когда кто-нибудь оступится. Надо самому раскинуть ловушки!
Он подсиживает своих сотрудников на опозданиях. Часы в нашей комнате перевёл на пять минут вперёд. Придёшь после девяти – косится. Два раза опоздаешь на минуту – обвинит в недисциплинированности.
Но меня поймать трудно. Я причаливаю всегда в восемь пятьдесят. И вовсе не из боязни. Мне не хочется первым с ним здороваться. И он вынужден сам первым здороваться со мной.
И как он подносит себя в качестве образцово- показательного борзовитого труженичка пера?
Жена Тамара ближе к вечеру приносит ему яблоко, завернутое в газету. Кладёт в верхний ящик стола.
Тут же Медведев никогда к яблоку не притронется. Он показушно съест его ровно в шесть ноль-ноль, когда кончится рабочий день. Понимай так и бери пример! Медведев дисциплинирован, дорожит рабочим временем. Будь, мол, и ты таким!
Я торопливо вошёл в свою комнату и кинул глаз на часы на правой стене.
Девять ноль одна!
– Здравствуйте! – ясно сказал я.
– Здр, – выглянула поверх газеты Аккуратова в белом свитере, с косынкой на шее.
И больше никто ни звука.
Все уткнулись в газеты.
Редакция получает все центральные газеты. На столе Татьяны их целый ворох. И день у нас начинается с просмотра газет. Обязательного! Надо же знать, как мы сработали вчера. Что нашего дали газеты. Что не дали.
На мое приветствие Медведев лишь сердито взглянул на часы, молча покосился на меня и сильней обычного плюнул на щепотку и дальше листает страницы.
– Да-а… Нашего ничего, – слышен его скрипучий голос.
И снова молчание.
Тишина. Все завесились газетами.
В комнате свежо. Медведев всегда с утра проветривает. Он и дома сидит при холоде.
Вот он наткнулся на занятную заметку и восклицает:
– О! Зажигалки! Чёрт знает для чего их делают. Разве спичек не хватает?
В знак одобрения этого замечания Татьяна выдаёт своё:
– «Русский смех». Ну и заголовочек!
Лягается в газетах всё, что может не понравиться товарищу Медведёву, как частенько за глаза называет своего начальника Танька.
Медведев всегда стоя просматривает газеты и до сблёва противно посвистывает. Обсасывает зубы. Вылавливает утреннее мясо?
Татьяна принесла ему книжку «Квартира и убранство»:
– Александр Иванович, посмотрите, как сделать домашнюю лестницу.
– Вот пойду на пенсию. Займусь.
– Сейчас хорошо. Потолки высокие. А то были… Переодеваюсь – обязательно огрею люстру рукой. А вам лестницу сделать надо. Вы ж с неё не упадёте. Вы ж не алкоголик, как установлено.
– Установлено и подписано! – мрачно хохотнул Медведев.
В марте он поедет в Лейпциг на весеннюю ярмарку. Собирает все бумаги. Его подозревали в алкоголизме. Сейчас подозрение снято.
Заговорили о высоких чиновниках.
– Я с одним учился в ВПШ,[46 - ВПШ – высшая партийная школа.] – хмыкнул Медведев. – Он на экзаменах трёсся больше меня. Шпаргалки везде совал. Сейчас секретарь ЦК профсоюза металлургов. На активе увидел меня, рванул вбок. Испугался. Будто я у него пятёрку попрошу. Это говорит об отсталости, недалёкости ума. Уходя вверх, умные признают прежних друзей…
От приоткрытого окна несёт свежаком.
Татьяна передёргивается:
– Ну и ветрище у нас у университета. Вчера ветром на пустыре меня сдуло. Грохнулась! Думала, лбом землю проломлю. Загудела земля…
– Не голова?
– Не разобрала.
Сидеть слушать утренний пустой перебрёх грустно и я подхожу к Медведеву.
– Александр Иванович, заметки есть посмотреть?
– Сейчас.
Он важно перебирает ворох бумаг. Не спеша. Обстоятельно. А ты стоишь ждёшь. Как милостыньку. Ему это доставляет наслаждение, потому он не торопится. Не тороплюсь и я.
Я поторчал пенёчком минуты две, взял с его стола газету и пошёл на своё место писать дневник.
