Танцующие под дождем. Том I

Ну прямо такой себе «сытый царственный лев» в туфлях Berluti из специальной кожи и кожаных аксессуарах от Hugo Boss. Да, такой роскошный мужчина мне не по зубам. Однозначно. Даже не знаю, почему он обратил на меня внимание и теперь возится со мной. На мне и платье-то, купленное на распродаже, и туфли из кожзама. Правда, довольно хорошего качества, настолько, что со стороны он кажется мягкой кожей. Но это до тех пор, пока не возьмешь туфли в руки. Но большего себе я позволить не могу. Пока. Ведь плата за обучение в университете «съела» большую часть бабушкиных денег.

Так что я типичный представитель «среднего слоя», который существует сам по себе параллельно миру, к которому принадлежит Бретт, и тот факт, что в ресторане они по воле случая на краткий миг пересеклись, никак не объясняет, почему я сижу сейчас в его шикарном автомобиле.

Наверняка, решил «побаловать» себя чем-то непривычным. Уверена, в любовницах у него сплошь известные фотомодели. На меньшее он тратить свое драгоценное время не будет. Я неоднократно видела его фото в журналах и каждый раз с новой красоткой.

Однако почему он не избавился от меня, а ждал возле ресторана? Что это? Прихоть мужчины, у которого есть всё и не хватает новых ощущений? Или действительно между нами пробежала искра притяжения? Чувства, о котором мы не знаем ничего, но которое пытается сказать нам, что из его искры может разгореться пламя? Глупо было уповать на последнее, верить в невозможное…

Господи, ну почему ты оставляешь все мои вопросы без ответов? Я сойду с ума от своих предположений и тайных надежд. Ты ведь знаешь, что я потеряла свою голову уже давно, когда впервые увидела его снимок в Cosmopolitan. Но тогда он был неосуществимой мечтой, фотографией, которая приклеена к внутренней стороне моего шкафа и с которой он каждое утро улыбается мне своей обаятельной улыбкой, укравшей мое сердце.

А вот в эту минуту он сидит рядом со мной. Я могу протянуть руку и дотронуться до него, убрать непокорную прядку, упавшую на лоб… Я могу даже поцеловать его, если бы ты дал мне хоть немного больше смелости.

Может мне это только снится? И вот сейчас, когда ущипну себя, я проснусь?

Из затянувшегося молчания, в которое я невольно погрузилась, меня вывел голос Бретта.

– Почему притихла? Неужели ты напрочь лишена женского любопытства?

– Почему лишена? У меня его в избытке. Просто задумалась о вещах более насущных для меня и серьезных.

– Разве может быть что-то более насущное и серьезное, чем я?

Вопрос был задан с таким обманчивым простодушием, что я встрепенулась и внимательно посмотрела на него. Он рассмеялся искренне и весело, а глаза, излучающие лукавство, рассеяли мои сомнения в том, что он самовлюбленный эгоист. На душе стало легче. Не хотелось обманываться на его счет.

Решила отреагировать так, словно бы не поняла его своеобразного юмора.

– Ты слишком о себе высокого мнения. Поверь, центр Вселенной не сошелся на тебе, да и Земля не крутится вокруг тебя одного.

– А я думал, что вертится… Жаль. Тогда развлеки меня, пожалуйста, своими вопросами, чтобы я не чувствовал себя обделенным твоим вниманием.

Если бы Бретт знал, что мне очень много известно о нем! Конечно, я даже не могу предположить, сколько в информации, почерпнутой мной из прессы, правды, а сколько вымысла, но, думаю, ничего нового он мне не скажет. Что же, пусть это будет моей маленькой тайной.

Я было уже открыла рот, чтобы сформулировать свой первый вопрос, когда невольно, уже в который раз, посмотрела в боковое зеркало и увидела, что темный джип по-прежнему едет от нас на определенном расстоянии, не обгоняя и не отставая дальше положенного. Такое впечатление, что за нами следят. Не выдержав, я попросила Бретта прибавить скорость. Автомобиль тоже прибавил скорость, и расстояние между нами не увеличилось. Исполнив мою просьбу, он, естественно, сразу же решил уточнить, зачем это понадобилось делать.

Мне не оставалась ничего другого, как указать на наших преследователей. Бретт рассмеялся и этак беспечно бросил в пространство перед собой:

– Это мои телохранители. Им приказано следовать сзади и не отвлекать.

– Круто. И что же ты за шишка, что тебя надо охранять?

– Ничего таинственного, обычный бизнесмен с приличным доходом от многочисленных разнопрофильных компаний.

– Ты живешь в Марселе?

– Нет, на Сицилии.

– А в Марселе по делам?

– Да, возникли кое-какие проблемы, которые в спешном порядке пришлось решать.

– Ну и как, успешно?

– Вполне, хотя и придется задержаться еще на какое-то время, чтобы устранить все последствия.

– Какие, ты, конечно же, мне не скажешь.

– Не стоит засорять ими твою красивую головку.

– Хорошо. Тогда другой вопрос: у тебя здесь собственные апартаменты или ты живешь в гостинице.

– У меня много личной недвижимости в разных городах. Не люблю отелей. Несмотря на кажущуюся роскошь, все в них чужое, подведенное под общий знаменатель, а я люблю домашний уют и тишину. Мне не нравится чувствовать себя в гостях, раздражаться от стука обслуживающего персонала в дверь. Да и еда в гостиничных ресторанах не домашняя.

Пока все совпадает с прочитанным о нем. Я даже знаю, что у него на Сицилии есть свой личный повар, а в его остальных домах, в случае его приезда, еду готовят нанятые временно повара. Тем не менее, мне показалось логичным задать следующий вопрос.

– Так ты сам себе готовишь, когда находишься в поездках?

– Конечно, нет. Повар из меня никакой, хотя омлет приготовить могу и тосты с джемом тоже.

– Браво! Значит, от голода уже не умрешь.

– Не умру. Несмотря на то, что я по своей природе и образу жизни гурман, я не откажусь от простой еды, когда голоден. Не скривлюсь и не выражу свое «фе», если кто-то угостит меня обычной овсяной кашей или куском черного хлеба с маслом.

Наш диалог был, в сущности, ни о чем. Обычный трёп, но он меня так расслабил и настроил на минорное настроение, что я готова была вместе с Бреттом объехать весь земной шар. Но мечты мечтами, а мы уже приближались к кампусу, где я занимала одну комнату с Шанной.

Интересно, он высадит меня и, попрощавшись, уедет или попросит еще об одной встрече? На большее я боялась надеяться, хотя очень, ну прямо-таки очень хотелось встретиться с ним еще раз. Я была с собой предельно искренней и честной, поэтому не отгоняла от себя мысль, что уже давно заочно влюблена в Бретта, хотя это и звучит не по-взрослому. Да и как могло быть иначе? Остаться равнодушной к такому мужчине было просто невозможно. Но он не должен знать об этом. Никогда. В противном случае первое, о чем он подумает, что я очередная охотница за его деньгами.

На фоне чувств, подогревающих меня изнутри, его сдержанность просто убивала. Мне так хотелось, чтобы он меня поцеловал. Я стоически изнывала от желания прижаться к широкой и твердой груди, вдохнуть его запах, почувствовать твердость его мужского естества. Последнее меня вообще очень удивило, поскольку я никогда не тяготела к интимным отношениям с противоположным полом. Нет, конечно, я не была лесбиянкой, но мужчинам в моей жизни места не было. До сегодняшнего дня. Точнее, до встречи с Бреттом. Его фотографии в журналах не в счет. И теперь я хочу его. Неудержимо. Властно. Непреходяще.

Но не могу же я сказать ему об этом. А вот как он поведет себя в отношении меня, покажет время. Возможно, я ему и вовсе не нужна.

Заплутав в своих мыслях, я не заметила, как машина остановилась возле нашего студенческого кафе на углу перед кампусом.

Очнулась от пристального взгляда Бретта, с улыбкой наблюдавшего за мной.

– Опять переместилась в параллельный мир? Могла бы и меня взять с собой, чтобы скучно не было.

– Могла бы, но… не важно. Почему мы остановились?

– Здесь можно выпить хороший кофе?

– Кофе здесь делают, но за вкусовые качества не поручусь, ведь это обычная студенческая забегаловка, а не элитная кофейня.

– А к кофе что-нибудь получить можно?

– Что-нибудь можно. Не совсем вкусное, не совсем свежее и не совсем аппетитное на вид, но съедобное за неимением лучшего.

– Тогда идем. Все равно выбора другого нет, а у меня представится уникальная возможность доказать правдивость моих слов относительно простой еды.

Наблюдая за тем, как Бретт воспринял мои комментарии, мне было действительно важно убедиться в том, что он не сноб. При его-то деньгах и образе жизни! Другой бы на его месте объехал это кафе десятой дорогой, даже не подумав заглянуть в него. Значит, он не рисовался передо мной, пытаясь расположить к себе студентку, ограниченную в средствах.

А тем временем он уже распахнул мне дверь и помог выйти из машины. Джентльмен. Мелочь, но приятно.

Сделав какой-то знак рукой сидящим в джипе, припарковавшемся за нами, взял меня под локоть, открыл не спеша дверь в кафе и вошел, оглядываясь по сторонам. Никаких отрицательных комментариев. Непривычно. Будучи на практике, мне приходилось встречаться с подобными акулами бизнеса, но они были совсем другими: высокомерными, тщеславными и оторванными от реалий жизни среднестатистического человека.

Выбрав место возле окна, Бретт подозвал официанта и, заставив его тщательно протереть стол, сделал необычный заказ, подмигнув мне, как озорной мальчишка:

– Принесите нам два лучших кофе и два лучших десерта из вашего меню.

Официанта заклинило. Какое-то время он просто стоял, уставившись, не мигая, на Бретта. Затем открыл было рот, но, не найдя в нем ни одного слова, решительно закрыл его и пошел совещаться с барменом. По-видимому, ни до чего не договорившись, оба отправились на кухню.

А тем временем этот несносный мужчина, сидевший рядом, взял меня за руку с улыбкой, способной растопить ледяное сердце, и сказал:

– Мне ни пить, ни есть не хочется. Это просто повод дольше побыть с тобой. Ты не против?

Я только покачала головой, так как голос от радости куда-то пропал. Выдавливать же из себя непонятно какие звуки не хотелось. Так мы и сидели: он держал мои пальцы в своей ладони и смотрел в глаза, не отпуская мой взгляд, а я млела от восторга.

Не знаю, сколько бы продолжалось это мое состояние, но принесли наш заказ: две чашки на удивление горячего кофе, от которого шел едва заметный пар, чего в этом кафе практически никогда не бывало, и два бисквитных пирожных с кремом. Правда, чуть подсохших, но весьма съедобных. И кофе оказался похожим на черный кофе. С натяжкой, конечно. Но мы не обратили на эти нюансы никакого внимания, поскольку отнеслись к ним не как к еде, а как к декору нашего ночного «свидания». Во всяком случае, мне бы хотелось именно так воспринимать нашу встречу.

– Ты не поужинаешь завтра со мной? Надеюсь, не нарушу своим предложением твои планы? – услышала я, делая глоток кофе.

– На первое —да, на второе —нет.

– Вот и хорошо. На сколько мне заказать столик и во сколько за тобой заехать?

– На восемь тридцать. А заезжать за мной не нужно: очень далеко. Я сама приеду на такси, только пришли сообщением адрес.

– СМСку я тебе, конечно, пришлю, но для этого ты должна дать мне свой номер мобильного телефона.

– Без проблем. Твой сотовый, – сказала я и протянула руку.

Бретт подал мне свой айфон Х в золотом чехле.

– Вау, мне даже страшно прикасаться к нему, – шутя воскликнула я, слегка отпрянув от стола.

Бретт почему-то шутку не оценил, и тень недовольства промелькнула по его лицу. Ничего не сказав, он оставил телефон у себя и попросил назвать цифры, которые быстро ввел и сделал вызов. Мой мобильник откликнулся джазовым рингтоном.

– Ты любишь джаз? – удивился он.

– Очень. У меня много дисков, под которые я отдыхаю.

– Приятно найти в тебе родственную душу. Теперь и у тебя есть мой номер. Это личный, поэтому можешь звонить, не боясь попасть на мою помощницу-пиранью.

– Спасибо.

– Не стоит благодарности. Это простой обмен телефонными номерами. Итак, я заеду за тобой в половине восьмого, чтобы не спеша доехать к ресторану. Постарайся быть готовой.

– А куда ты повезешь меня ужинать?

– Пока не знаю. Определюсь позже. В любом случае постараюсь тебя не разочаровать.

Посмотрев на время, я очень удивилась: был четвертый час утра.

– Ну, мне уже однозначно пора: на сон осталось всего лишь около трех часов. Можешь не провожать к общежитию: мне только дорогу перейти.

Однако Бретт пропустил сказанное мною мимо ушей и, обняв за талию, повел в указанном направлении. Перед дверями мы остановились, глядя друг другу в глаза. Наверное, мысли у нас были одинаковыми.

Его руки нежно обняли меня. Свет от фонаря, словно расплавленное золото, заблестел в черных волосах, когда мужчина моей мечты наклонил голову, чтобы прикоснуться губами к моим глазам. Потом он поцеловал меня. Его рот был теплым и сладким, ласкающим, просящим, ищущим и нетерпеливым.

В какое-то мгновение я непроизвольно прильнула к нему. Возникшая во мне неосознанная потребность ответить ему была так же естественна, как потребность дышать. Наши тела слились. Они так безупречно подходили друг другу, будто олицетворяли саму гармонию.

Его объятия стали еще крепче, а губы касались моего рта, осторожно исследуя его нежные очертания, его тонкие края, его влажные невинные уголки. Да, именно невинные, поскольку до него никто из мужчин меня так не целовал.

Он пробовал меня на вкус трепетным кончиком языка, который ласково терся о мои мягкие губы, медленно, невыносимо медленно раздвигая их. Бретт искал мой оробевший язык и, наконец, встретившись с ним, принялся тихонько его посасывать. Несказанное наслаждение заставило ликовать всё мое существо.

Обезумевшее от счастья сердце неистово заколотилось, разливая горячие волны по всему телу. Оно стало таким огромным, что не помещалось в груди. Я летела в бездну блаженства – туда, где вдруг ожили необычные, а точнее неимоверно волнующие ощущения. Выдохнув тихий протяжный стон, я зарылась пальцами в его шелковистые волосы. Моя мечта сбылась.

Рука Бретта очень легко заскользила по моей спине все ниже и ниже. Добравшись до плавной округлости моего бедра, приостановилась. Пальцы стали неторопливо сжиматься, исследуя упругость моей плоти. Другая его рука стянула декольте моего платья вниз и накрыла грудь. Боже, с какой величайшей осторожностью он перебирал ее своими пальцами!

Потом он притянул меня к себе так близко, что я почувствовала, как напряглась каждая его мышца и поняла, каких усилий ему стоило не позволить себе перейти запретных границ.

Неистовое, безумное желание пронзило меня, словно разряд электрического тока. Я была не готова к этому и даже не подозревала, какой жаркий внутренний огонь таится во мне. В тот же самый момент я ощутила прикосновение напрягшейся твердой плоти – прикосновение, выдавшее его с трудом сдерживаемое желание. Он меня хочет! Господи, он меня хочет! – безмолвно кричала моя душа. Но длилось это не долго.

Состояние безудержного восторга сменилось паникой, охватившей меня до безумия. В каком-то безрассудном, неуправляемом страхе я вывернулась из его рук и вскрикнула, отскочив в сторону. Резко повернувшись, я бросилась к двери и, резко открыв ее, вбежала в помещение.

Бретт за мной не пошел. Не помню, как добралась до своей комнаты. Благо Шанна еще не вернулась. Не снимая платья, упала на кровать. Отрезвление было внезапным и непрошеным. Будто холодной водой, меня окатило волной дрожи. Я не могла поверить, что решилась на такое с мужчиной, ведь до встречи с Бреттом я даже мысли не могла допустить, что такое возможно.

А причиной столь неудачно закончившегося вечера были воспоминания десятилетней давности, слишком живо всплывшие в памяти. И сейчас они нахлынули на меня мощным потоком, затягивая в пучину былого ужаса.

В восемнадцать лет я еще была слишком наивной, чтобы интересоваться соблазнами секса. Мама после долгих лет одиночества, связанных со смертью мужа, моего отца, которого она очень любила, встретила мужчину, с которым решила построить новую семью.

В принципе, я понимала, что маме трудно растить меня одной, что она заслуживала еще одну попытку стать счастливой. Но мне ее выбор не понравился. Что-то в мужчине, который стал жить с нами, было отталкивающее, лицемерное, неискреннее. Я удивлялась, что мама этого не видит, но боялась сказать об этом, видя, с какой любовью она смотрит на него.

Андрей Петрович старался угодить мне, был назойлив в своей заботе, а мама радовалась этому и не замечала, что его излишнее внимание меня сильно напрягает. Я терпела. Терпела ради мамы. Но вдруг она заболела. Неожиданный инфаркт сердца уложил ее на больничную койку.

Когда ее перевели в обычную палату, необходимость в дежурствах в коридоре отпала, и я наконец оказалась в своей спальне на своей кровати. Заснула мгновенно, так как выбилась из сил и долго недосыпала.

Ночью проснулась от навалившейся на меня тяжести. Темнота в комнате и панический страх лишили меня способности видеть и соображать. Подумав, что этот «кто-то» – чужой, закричала: «Андрей Петрович!»

– Успокойся и молчи. Я здесь, – услышала в ответ. – И ни слова матери. Убьешь её своими погаными жалобами. Ты ведь знаешь, что я для нее всё в этой жизни.

Голос отчима был еще более угрожающим, когда он предупредил меня, чтобы я своим криком не разбудила соседей. Особо не полагаясь на мое послушание, он напихал мне что-то в рот и привязал руки и ноги к кровати. И тут начался ужас, который преследовал меня все эти годы вплоть до сегодняшнего дня.

Наверное, сознание на какое-то время покинуло меня, но это его не остановило. Он издевался надо мной всю ночь до самого обеда. Будто с цепи сорвался. Мне хотелось умереть, но такая роскошь для меня была непозволительна.

Перед тем, как идти в больницу к маме, Андрей Петрович развязал меня и сказал:

– Отныне ты моя. Мать ничего не должна знать, так как больное сердце не выдержит твоих откровений, и ее смерть будет на твоей совести.

Несмотря на своё совершеннолетие, я была запуганной девчонкой, которую лишили выбора. А если он и был, то в том состоянии шока я его просто не видела, поскольку была далекой от реальной жизни, имея слабую социализацию, ибо большую часть времени проводила с больной мамой. И теперь после ее инфаркта я панически боялась ей навредить.

Как бы я не желала всё рассказать ей, сделать этого не могла. Я ее очень любила и хотела, чтобы она жила как можно дольше. Поэтому терпела все принуждения её сожителя. А он наглел все больше, заставляя меня испытывать немыслимые унижения даже тогда, когда мама вернулась из больницы, поскольку давал ей снотворное и приходил ко мне. Мне же оставалось только кусать губы в кровь и терпеть, терпеть, терпеть.

А потом я забеременела. До сих пор меня бросает в холодный пот, как только вспомню ужас, который охватил меня от осознания этого.

Что я могла сказать маме? Ничего. Я даже бы под угрозой пыток не решилась ей обо всем рассказать. Однако Андрея Петровича поставила в известность. Он наорал на меня, обвинив в том, что я безмозглая дура и во всём виновата сама…

Утренней тошноты у меня не было, поэтому мама никаких изменения во мне поначалу не замечала. Только один раз обмолвилась, что мне надо следить за фигурой, так как я стала поправляться, – и мне пришлось утягиваться.

Я была молода, неопытна и надеялась на чудо, что ситуация как-то сама собой разрешиться. Срок перевалил за пять месяцев. Утягиваться становилось все труднее. Чуда не произошло. Оставалось только одно: признаться, что беременна, но, естественно, умолчать, от кого.

Мама восприняла новость лучше, чем я ожидала, сказав:

– Ничего. Вырастим. Правда, Андрей?

– Конечно. Она же наша дочь, попавшая в беду, – и он так гаденько мне усмехнулся и подмигнул, что меня чуть не стошнило. Я ненавидела этого человека. Я ненавидела себя. Я ненавидела весь мир. Я ненавидела этого ребенка. Поэтому каждую свободную минуту просила бога избавить меня от него, и он внял моим молитвам.

Андрей Петрович, как обычно, пришел ночью ко мне. Внезапная острая боль пронзила мой живот и стрелой прошла по позвоночнику в затылок. Я закричала, забыв обо всем. Мой крик разбудил маму, и она встревоженно вбежала в мою спальню. Включив свет, она увидела всё – и жуткая правда открылась ей.

Последнее, что я запомнила перед тем, как потерять сознание, – упрек в маминых глазах… и боль, невыносимую боль. Жаль, что я так и не узнала, о чем в последнюю минуту подумала мама. Как и того, поняла ли она, что я жертва и ни в чем не виновата? К моему великому сожалению, свои чувства и мысли она унесла с собой в могилу. Когда меня выписали из больницы, где у меня родился мертвый мальчик, маму отчим уже похоронил.

Я не могла вернуться в квартиру, с которой у меня было связано так много ужасных воспоминаний. Поэтому уехала к бабушке в Подольск. Я ничего ей не рассказала. Мама была со своей бывшей свекровью в ссоре, поэтому большую часть своей жизни я провела вдали от нее и не знала, как она отреагирует на мои признания. Иногда правду лучше надёжно спрятать за молчанием.

Кроме меня, у бабушки никого не было. Мы с ней очень сдружились, и я эмоционально пришла в себя, хотя психологически травмированной так и осталась. Я уже училась на третьем курсе университета, когда она внезапно покинула меня. Уснула – и не проснулась. Я осталась одна со своей искореженной душой и испоганенным телом, на которое мне было противно смотреть. Поэтому я избегала зеркал в ванной.

Однако бабушка и после смерти позаботилась обо мне, оставив в наследство дом и счет в банке на мое имя для получения высшего образования. Так у меня осталась возможность доучиться в университете и продолжить дальнейшее образование во Франции.

Бабушкин дом я хотела продать, а потом передумала. Ещё успею, а пока пусть побудет в аренде. Душевные раны за это время зажили, но отвращение к мужчинам и сексуальным отношениям впиталось в каждую клеточку моего тела, души и мозга. До знакомства с Бреттом.

Рядом с ним я испытала неведомое ранее плотское желание, но, по-видимому, «наследие» отчима прочно укоренилось в моей психике. Страх перед близостью с мужчиной не оставит меня никогда. В этом я убедилась, когда сбежала от Бретта. Удовольствие от его прикосновений и поцелуев не пересилило ужас, поселившийся глубоко внутри меня, когда я почувствовала его эрекцию. Я неполноценна как женщина, факт, а, значит, должна уйти из жизни этого темпераментного итальянца и не давать ему повод для дальнейших отношений. Мой удел – карьера и одиночество, поэтому не стоит испытывать ни его, ни свою судьбу. Так было ниспослано мне свыше.

От этого решения сердцу стало так больно, что слезы просто хлынули неудержимым потоком из моих глаз. Прощай, Брэтт, прощай мой неповторимый, который мог бы стать единственным. Наши жизненные дороги пересеклись, чтобы вновь разойтись. Судьба продолжает надо мной насмехаться, и я ненавижу ее за это. Я устала от ее испытаний. Зачем моя душа выбрала такую невыносимую земную жизнь?

Боже, как я устала! Дай мне хоть толику счастья! Я ведь прошу совсем чуть-чуть: испытать чувственную любовь Бретта, потерять себя на миг от счастья, поднявшись на вершину наслаждения от близости с ним. Один раз, слышишь, всего один раз! Разве это много? Но там, на небесах, остались глухи к моим просьбам, зная, что я никогда не смогу переступить через себя и свои страхи. Даже с Бреттом.

А за окном вовсю разгоралось летнее утро, не принеся с собой успокоения… но усталость все же с каждой минутой брала свое, медленно закрывая мне веки желанием забыться благословенным сном, и последней мыслью ускользающего сознания был вопрос:

– Вот только как быть с сегодняшним вечером?