Это я о репрессиях, которые унесли жизни миллионов людей. Как я на такое решился? Видимо, без сборника «Вехи» все же не обошлось. Ответил и сам же своего ответа испугался.
Но Елена Ивановна – старый большевик, которого так просто голыми руками не возьмешь. Не зря поэт предлагал делать из них гвозди, «не было б в мире крепче гвоздей». Поэтому, по-прежнему не отрываясь от своей тетради, она спрашивает:
– Но ведь они мешали строить социализм, не правда ли?
Что я на это ответил, не помню. Поскольку услышанное и, особенно, как спокойно и без тени сомнения это было произнесено, меня потрясло настолько, что прошло уже больше тридцати лет, а я помню.
С тех пор все, что заканчивается на «изм», стало для меня сродни идолам, в жертву которым в древности люди приносили других людей. Казалось бы, с тех пор столько воды утекло, а привычка осталась. Привычка делить мир на своих и чужих, друзей и врагов и никого не жалеть. Даже самих себя.
Может попробуем обойтись без «измов»?
22. Как для меня умер коммунизм?
Чтобы рассказать о том, как это произошло, я должен вернуться в памятный день 22 апреля 1988 года, когда мы с друзьями решили прийти на главную площадь города и возложить цветы к памятнику Ленину.
Для этого сначала, в пять часов утра, мы пришли на берег реки Вятки, на которой тогда начался ледоход, после чего поднялись по сонным улицам к Театральной площади и только тогда возложили цветы. Под Первый фортепианный концерт Чайковского, который накануне я специально записал на кассетный магнитофон.
Спустя час или два, на пути в институт, мне снова довелось проходить мимо этого памятника. Вдруг вижу, как рабочие сгребают наши цветы и бросают в мусорный бак, хотя они еще не успели завять. Зачем?
Это стало понятно вечером, когда по телевидению был показан репортаж с торжественной церемонии возложения цветов, и диктор чеканным голосом сообщил: «Сегодня, в десять часов утра, руководители области и города первыми возложили цветы к памятнику вождю мирового пролетариата». Первыми? Но это же неправда! Первыми были мы, и не в десять, а в шесть часов утра! Верно, так и было! Однако чиновники не могут прийти к памятнику вторыми. Таков протокол! А раз так, то в этот момент постамент должен быть девственно чист! Вот рабочие и выбросили наши цветы в помойку.
Конечно, ни сам Ленин, ни коммунизм в этом не были виноваты, и все же в тот день они для меня умерли, и место в моей душе освободилось. Спустя примерно полтора года я принял крещение, и пришел в Церковь, в которой, конечно, тоже есть свой протокол, и все же любовь важнее.
23. Перестройка себя
Говоря, как много зависит от человека, я понимаю, что с этим согласятся не все. И это не удивительно. Ведь нас со школьной скамьи учили другому – главное, чтобы в стране было больше фабрик и заводов, школ и музеев, больниц и домов культуры, а какие люди в них работают – это не так важно.
Таково было материалистическое понимание жизни, на верность которому в советские годы должны были присягать все образованные люди. Без чего невозможно было поступить в институт, издать книгу, стать учителем или врачом, инженером или офицером.
Сегодня об этом забыли, а тогда ни один студент не мог избежать лекций по марксизму-ленинизму. Который, конечно, все учили по-разному, но на экзамене должны были отвечать одинаково: «1. Бога нет. 2. Кругом враги. 3. Мы лучше всех». О чем пропаганда твердила десятилетиями. Что же касается покаяния, смирения, милосердия и сострадания, то эти «поповские» слова знать которые было не обязательно и даже вредно. Поэтому не удивительно, что ВУЗы стали кузницей не только кадров, но также книжников и фарисеев. Хотя абсолютное большинство выпускников вряд ли знали, кто это такие.
И я был таким же. Но, к счастью, грянула перестройка. Да, именно к счастью. Когда советским людям, впервые за многие годы, разрешили не «жить строем» – не ходить на обязательные демонстрации, не думать как все, иметь личное мнение и даже его высказывать. Именно тогда в нашу жизнь пришли Булгаков и Замятин, Пастернак и Тарковский, Оруэлл и Хаксли, митрополит Антоний Сурожский, протоиереи Иоанн Мейендорф, Николай Афанасьев, Александра Шмеман, книги русских богословов и религиозных философов. И, главное, в нашу жизнь вошло Евангелие.
Помню, как, впервые взяв в руки небольшую, изданную за рубежом книгу, я с ней уже не расставался и везде носил с собой, в студенческой сумке вместе с конспектами и учебниками. Тогда газета нашего пединститута решила опубликовать несколько моих стихотворений, и меня попросили зайти к фотографу. Тот усадил меня на стул, покрутил, повертел и для большей выразительности предложил взять в руки какую-нибудь книгу. Я достал из сумки то самое Евангелие, раскрыл и спросил: «Пойдет?». Фотограф улыбнулся и щелкнул затвором.
Так в газете с шаблонным названием «По ленинскому пути» появилась моя фотография с комсомольским значком на груди и Евангелием в руках. И я не удивлюсь, если она раскрыта на славах «горе вам, книжники и фарисеи» (Мф. 23: 13), на которые тогда я не обратил должного внимания. Почему? Причин тому много, и одна из них в том, что, по привычке советских лет, я верил в силу технологий. Верил, что общество – это большой и сложный механизм, и, если какая-то деталь в нем вышла из строя, ее надо просто изъять и заменить. Например, заменить марксизм христианством, а компартию Русской Православной Церковью, и больше ничего делать не надо. Все исправится само собой.
Тогда, как раньше любая бабушка знала: «Не место красит человека, а человек – место». Следовательно, главное – не технологии, а человек. Однако, для того чтобы открыть эту простую истину, должны были пройти годы. И все же, благодаря «перестройке», был сделан главный шаг: мы поняли, что государство – не Бог, а раз так, то надо Его найти! Так мы пришли в Церковь.
24. Первое причастие
Когда кто-то впервые готовится к причастию, я всегда стараюсь эту подготовку облегчить. Хотя бы на первый раз. Потому что вспоминаю, как сам впервые причащался. Было это так.
Незадолго до окончания пединститута мне удалось организовать встречу студентов с секретарем Вятской епархии протоиереем Валентином Чаплиным. После которой, провожая отца Валентина, я спросил, как можно причаститься, и он ответил: «Приходи в субботу в Епархиальное управление». Ну, я и пришел, абсолютно уверенный в том, что именно там все и произойдет.
В те годы епархия помещалась в доме на ул. Герцена, а кабинет секретаря в пристрое над гаражом. Я сел на стул дверей и жду. Выходит отец Валентин.
– Ты чего здесь делаешь?
– Вот пришел исповедоваться и причаститься.
– Вообще-то это происходит в храме, – удивился священник, после чего бросил взгляд на стоявшие в углу приемной напольные часы.
– Впрочем, может, мы еще успеем. Внизу стоит машина. Спускайся! Я за тобой!
Воспоминания следующих минут до сих пор во мне живы настолько, что о них хочется рассказать в настоящем времени.
Весело сбежав по лестнице, мы прыгаем в машину и мчимся в Серафимовский собор. Тормозим у входа и видим, что церковь битком набита людьми, в нее не войти, а служба почти закончилась.
– Пройдем через алтарь! – Отец Валентин показывает на маленькую дверь с торца здания. – Иди за мной и ничего не трогай.
По узкой, крутой лестнице поднимаемся в алтарь и дальше, мимо престола, проходим на солею. Отец Валентин ставит меня перед аналоем с крестом и Евангелием, исповедует и накрывает епитрахилью.
– Молитвы прочитал?
Я киваю. Хорошо, хоть это догадался сделать.
Отец Валентин показывает в центр храма.
– Видишь, люди подходят к Чаше и причащаются? Иди туда, встань в конец очереди, и смотри, что и как. Но, главное, в чем исповедовался, тем не греши и вот, еще…
Отец Валентин наклоняется ко мне и серьезно, так, чтобы я хорошенько запомнил, говорит:
– Больше никогда так не делай и готовься к причастию, как положено. Три дня попостись и все, что следует прочитать, обязательно прочитай. Договорились?
Я снова киваю, и, спустившись с солеи, встаю в конец очереди и причащаюсь.
Что стоило отцу Валентину, 60-летнему священнику, секретарю епархии, посмеяться над наивностью студента, пришедшего причащаться в Епархиальное управление и выставить меня за дверь? Но, подобно тому, как добрый пастырь радуется заблудшей овечке и, взвалив на плечи, несет ее в родной дом, также и он тогда все отложил и привез меня в Дом Божий.
Никогда об этом не забуду, и уже много лет поминаю отца Валентина в молитвах, с недавнего времени, за упокой. После Вятки он еще долгие годы жил и служил в Москве – в Казанском соборе на Красной площади и на Крутицком подворье. А я через десять лет после этого случая, который сегодня вызывает добрую улыбку, стал священником и секретарем Вятской епархии.
Вот какие бывают повороты судьбы! И счастлив тот, кому доведется встретить на своем пути таких людей, как протоиерей Валентин Чаплин. Вечная ему память!
25. А сам не плошай!
Однажды мы с супругой Ириной и маленькой дочкой Настей поехали в село Быково, в гости к двоюродной сестре, и сели не на тот автобус. Пришлось просить водителя высадить нас на повороте и бежать в центр поселка Кумены к почте, откуда в шесть часов вечера в это село отправлялся последний автобус.
Мы бежали по хрустящему на морозе снегу и молились: «Господи! Если Ты есть, сотвори чудо! Не оставь нас в этом поселке». В котором у нас не было знакомых, поэтому ночевать пришлось бы на улице или, в лучшем случае, на автостанции. Стрелки на часах давно миновали заветную отметку, но мы не сдавались и все равно бежали и бежали. Мимо чужих домов, заборов и машин, которые, сколько не голосуй, не останавливались.
Наконец показалась площадь, и на ней, в дальнем углу, автобус. Помню, увидев его, я так громко закричал «стой!», что сам испугался. Автобус стоял с работавшим двигателем, поэтому нас никто не услышал. Спустя несколько секунд, мы влетели в него, как выпущенный из пращи камень. Весело и решительно.
– На Быково? – спросил я, задохнувшись от бега.
– Ага, – кондуктор дожевала пирожок.
– А почему не едете? Ведь уже десять минут седьмого!
Водитель посмотрел на часы.
