– Я тебе дам репеллент.
Ида отхлебнула чаю с малиновыми листьями.
– Завтра поедешь?
– Да.
– Я думаю, нам надо м-м… задать друг-другу вопросы и честно на них ответить.
– Хорошо, – кивнула Галка.
Она уже привыкла к порой просыпавшемуся в Иде дотошному психологу.
– Галь… зачем тебе это все? В смысле: татуировки, железки на теле – это же вредно и больно… и на всю жизнь! Курить еще вреднее. А черный цвет, который ты любишь – это вообще не цвет, а просто пожиратель других цветов.
– Муньос и Музиоль тебе тоже не нравится?
Ида помотала головой.
– Нет.
– Боль меня не пугает, Стрекоза, – сказала Галка.
(Она дала Иде такое прозвище за ее худобу и большие очки)
– Меня тоже. Отчасти. Если говорить о спортивной боли. А любая другая боль – это всегда зло, и лучше ее избегать.
– А как же рожать будешь? – усмехнулась Галка.
В ее глазах ожил колючий огонек.
– Не знаю, – честно призналась Ида.
– В жизни случаются вещи, после которых перестаешь ненавидеть боль и мрак и начинаешь как бы… проникаться ими. Это похоже на… В общем, не поймешь, пока не почувствуешь.
– Я понимаю.
Наступило сонное молчание. Ида подобрала под себя озябшие ноги, словно решила помедитировать за столом, и закрыла глаза. Галка вертела в пальцах зажигалку, тоскуя по сигаретам. Ни играть, ни петь не тянуло. За окном как сумасшедшие трещали кузнечики, точа друг о друга свои длинные лапки.
– Теперь ты мне ответь, – промолвила вдруг Галка. – Мне здесь все очень нравится, честно. Спасибо! Но… я так и не поняла, что ты хотела во мне разгадать, когда привела меня сюда? Я просто ставлю себя на твое место и… я бы никогда так не сделала. Только из-за того, что мы второй раз случайно встретились.
– Я верю в судьбоносные встречи и совпадения. Я же тебе рассказывала про то кольцо.
– Да. Офигенный случай!
– А еще… – Ида просто улыбнулась и пожала плечами. – Здесь по ночам немного не по себе одной.
– Да ладно! Ты же в России жила. Уж там-то гопники на каждом углу.
– Нет. И не наговаривай на Россию… Я о другом.
– Чудищ боишься?
– Да. Знаешь, когда ночью сидишь с зажженным ночником, а из темноты к тебе в окно какие-то белые бабочки, мошки лезут. Или комар длинноногий скачет по стеклу… У-ух! Мне они почему-то напоминают ужасы из Босха.
– Хм, да… Как сейчас!
– И кажется, будто они часть чего-то большого, того, что спряталось в темноте и не хочет показываться. До поры.
– Знаешь, кто из писателей этого боялся?
– Кто? О-о, нет, не подсказывай, знаю! Гоголь! – Ида самодовольно вздернула нос. – Писал про чертей, и сам же потом ночью дрожал от страха. Я читала.
Галка недоуменно хмыкнула, видимо загадав совсем другого человека.
Ида снова задумчиво опустила глаза.
– А еще когда солнце светит сквозь лес на закате, перед самым заходом. Кроны деревьев становятся почти черными… Тоже кажется, что там кто-то прячется и следит. Кто-то или что-то. Очень большое.
– Чудо-юдо болотное! – низким загробным голосом промолвила Галка, жутко заглядывая в глаза.
– Ах-ха! Ты тоже о нем подумала?
– Да, а че? Мы все жертвы русских сказок и советской мультипликации. Ассоциативный ряд из детства тянется. Еще скажи, что тебе не являлись в страшных снах все эти… медведи на липовой ноге.
– Я наверно поздно родилась.
Галка некоторое время молчала, словно собираясь духом.
– А я, раз уж на то пошло, терпеть не могу собак.
– Почему?
– Не знаю. Просто фобия.
Ида вспомнила, как лет пять назад во время отдыха в Крыму она возвращалась с моря и среди холмов на безлюдной дороге повстречала свору бродячих собак. Они зарычали, начали вскидываться и лаять. Одна даже попыталась тяпнуть Иду за ногу. В ту минуту Ида была дико напугана, но каким-то неведомым образом мобилизовала все свое самообладание и железным шагом прошла мимо псов, не сорвавшись на бег, не закричав и даже не обернувшись. Собаки полаяли и убрались восвояси.
Потом Ида узнала, что настоящие псы-убийцы нападают, вместо того, чтобы брехать и топорщить шерсть (прямо как люди).
– Ладно, я спать!
Галка встала из-за стола и пошла чистить зубы.
Когда она раздевалась у себя в комнате, Ида сняла свой серебряный крестик и, подойдя к Галке, настойчиво вложила ей в руку.
– Вот, бери.
На миг она подумала, что дарить надо что-то другое. Все-таки крестик – это крестик…
