«Поедем в твисдень утром, сразу после завтрака, а вернемся в фырдень вечером – или даже утром в двондень».
«Нет проблем! Поедем».
«Ну и ладно. Встретимся здесь. Захвати какой-нибудь плащ – спать придется, скорее всего, под открытым небом. Подожди еще, найдем вкуснятины – оближешься!»
Рано утром в твисдень Джантифф явился за завтраком, как только открылись двери столовки. По совету Скорлетты он взял рюкзак, содержавший походное одеяло, пляжное полотенце и приобретенный заранее двухдневный запас всячины. О походе Скорлетта отозвалась бесцеремонно, с некоторым злорадством: «Вымокнете в тумане, исцарапаетесь в кустах, будете шататься всю ночь с высунутыми языками, пока не попадаете от усталости. Хорошо еще, костер разведете – если кто-нибудь догадается спички взять. Впрочем, кто знает? Если забредете поглубже в лес и не напоретесь на западню, может, найдете ягоду-другую или птицу поймаете – жареного попробовать. Куда собрались?»
«Кедида говорит, что знает неразведанные уголки в долине Паматры».
«Фф! Что бы она понимала в каких-то уголках! Что она вообще понимает? Вот Эстебан устроит настоящий пикник – объедение! Жрачки на всех хватит, и тебе перепадет».
«Но я уже обещал Кедиде и всей компании…»
Скорлетта пожала плечами, фыркнула: «Вольному воля. Вот, возьми спички – и смотри, не ешь жабью ягоду! А то в Унцибал не вернешься. Насчет Кедиды будь начеку – она еще никогда ни в чем не оказывалась права. Кроме того, говорят, она не подмывается, так что никогда не знаешь, какую дрянь подцепишь от ее вчерашнего дружка».
Джантифф пробормотал нечто нечленораздельное и принялся сосредоточенно смешивать пигменты на палитре. Скорлетта подошла, заглянула ему через плечо: «Кого это ты нарисовал?»
«Это Шептуны – принимают делегацию подрядчиков в Серсе».
Наклонив голову, Скорлетта внимательно присмотрелась: «Ты никогда не был в Серсе».
«Нет. Я сделал набросок по фотографии из „Концепта“ – помните?»
«О „Концепте“ вспоминают только для того, чтобы узнать, когда и где будут играть в хуссейд, – неодобрительно качая головой, Скорлетта подняла со стола другой набросок, вид на Унцибальскую магистраль. – Лица, лица, лица! Зачем ты их рисуешь, и так старательно? Мне от этих лиц не по себе».
«Посмотрите внимательно, – посоветовал Джантифф. – Никого не узнаёте?»
Чуть помолчав, Скорлетта сказала: «Как же! Вот Эстебан! А это я? Ловко у тебя получается!» Она подняла еще один лист: «А это что? Столовка? И опять лица. Какие-то пустые лица». Скорлетта снова наклонила голову – теперь она смотрела на Джантиффа: «Почему ты нас такими рисуешь?»
Джантифф торопливо отозвался: «Аррабины мне кажутся… как бы это выразиться… замкнутыми, что ли».
«Замкнутые – мы? Какая чушь! Мы – пламенные, дерзкие идеалисты! Временами, пожалуй, непостоянные и страстные. Такое про нас можно сказать. Но – замкнутые?»
«Вы, несомненно, правы, – согласился Джантифф. – Мне еще не удалось передать эти качества».
Скорлетта повернулась было, чтобы уйти, но прибавила через плечо: «Ты не мог бы занять немного синей краски? Хочу нарисовать иероглифы на культовых шарах».
Джантифф сперва взглянул вверх, на висящие под потолком поделки из бумаги и проволоки, диаметром сантиметров тридцать каждая, потом на широкую жесткую кисть Скорлетты, и в последнюю очередь – на свою коробочку с синим пигментом, уже наполовину пустую: «Послушайте, Скорлетта, не требуйте от меня невозможного. Разве нельзя воспользоваться анилиновой краской или чернилами?»
Лицо Скорлетты порозовело: «А где я возьму краску? Или чернила? Я ничего не знаю о таких вещах, их никому просто так не дают, а я никогда не тухтела там, где их можно было бы свистнуть».
Джантифф выбирал слова с предельной осторожностью: «По-моему, я видел чернила. Их продают с прилавка №5 в районном хозяйственном магазине. Может быть…»
Скорлетта обернулась с резким жестом, одновременно выражавшим отказ и негодование: «По сто талонов за драхму? Вы, иностранцы, все одинаковы – купаетесь в деньгах, а к нужде относитесь бессердечно! Эксплуататоры!»
«Ну, ладно, – вздохнул подавленный Джантифф. – Возьмите пигмент, если нужно. Я обойдусь другим цветом».
Но Скорлетта вихрем отвернулась к зеркалу и принялась примерять какие-то серьги. Джантифф снова вздохнул и продолжал рисовать.
Фуражиры собрались в вестибюле Розовой ночлежки – восемь мужчин и пять женщин. Рюкзак Джантиффа немедленно стал предметом насмешек: «Эй, куда Джантифф собрался? На Дальний Юг?»
«Джантифф, дружище, мы фуражиры, а не переселенцы!»
«Джантифф – оптимист! Он захватил мешки, корзины и подносы, чтобы притащить домой побольше жрачки!»
«Вот еще! Я тоже притащу – только внутри!»
Молодой полный блондин по имени Гаррас спросил: «Джантифф, открой нам правду без утайки: что ты взвалил на плечи?»
Встречая шутки извиняющейся улыбкой, Джантифф ответил: «По правде говоря, ничего особенного – смену одежды, несколько брикетов всячины, блокнот для набросков и – если хотите знать – рулон туалетной бумаги».
«Старина Джантифф! По меньшей мере откровенности ему не занимать!»
«Ну что, пошли? Приспичило человеку тащить туалетную бумагу – пусть тащит…»
Смешавшись с толпой на магистрали, тринадцать молодых людей ехали на запад не меньше часа, после чего перешли на латераль, кончавшуюся у южных уступов яйлы.
Вечером предыдущего дня Джантифф изучил карту и теперь пытался опознать ориентиры. Указав на громадный гранитный утес, нависший впереди, он спросил: «Это Одинокий Свидетель! Правильно?»
«Правильно, – подтвердил Творн, самоуверенный юноша со светло-рыжей шевелюрой. – За Свидетелем – Ближнее нагорье. Там, если повезет, можно поживиться жраниной. Видишь трещину в яйле? Хебронский провал – там подъем в долину Паматры».
«На Среднем нагорье, по пути к Фрубергу, больше шансов поживиться, – возразил угрюмый приятель Творна по имени Юзер. – Пару месяцев тому назад мои знакомые уже обрабатывали долину Паматры вдоль и поперек – и вернулись домой не солоно хлебавши».
«Чепуха! – усмехнулся Творн. – Я отсюда чую аромат спелой квашницы. И не забывай о фрубюргерах – разбойники швыряются камнями!»
«Быдло в долине еще паршивее, – заметила Суновера, барышня ростом с Джантиффа, но значительно шире в талии. – Жирные, вонючие паскуды все, как на подбор. Не люблю с ними совокупляться».
«В таком случае удирай! – отозвался Юзер. – Или тебе это не приходило в голову?»
«Жрать, совокупляться, удирать! – трагикомически провозгласил Гаррас. – Три побуждения, составляющих существование Суноверы!»
Джантифф обратился к Суновере: «А почему, собственно, вы должны совокупляться или удирать, если вам не хочется?»
Суновера досадливо прищелкнула языком и не ответила. Кедида потрепала Джантиффа по щеке: «И то и другое полезно для души, милый мой, а иногда необходимо во избежание исключительных неудобств».
Джантифф встревожился: «Я хотел бы знать, что от меня ожидается. Я должен с кем-то совокупляться? Или от кого-то удирать? В каких ситуациях полагается совокупляться или удирать? И где мы возьмем жранину?»
«Тайное станет явным во мгновенье ока!» – скорчил дьявольскую рожу Гаррас.
«Все в свое время, Джантифф, – покровительственно произнес Творн. – Не беспокойся, пока нет никаких причин для беспокойства».
Джантифф пожал плечами и скоро отвлекся, обратив внимание на комплекс грязноватых промышленных зданий – туда, судя по всему, направлялись почти все аррабины, ехавшие с ними по латерали. Снизойдя к его расспросам, Гаррас сообщил, что на этом объекте экстрагировались, перерабатывались и расфасовывались гормоны, служившие основным предметом аррабинского экспорта. «Рано или поздно и ты получишь повестку, – заверил Джантиффа Гаррас. – Отвертеться никому не удается. Строишься и маршируешь на завод, как автомат, ложишься на палету, едешь по конвейеру. Твои железы доят, твою кровь сосут, твою спинномозговую жидкость вытягивают – вообще, делают, что хотят, причем в самых интимных местах. Настанет твой черед, все испытаешь на своей шкуре».
О таком аспекте существования аррабинов Джантифф не подозревал. Нахмурившись, он провожал долгим взглядом оставшееся позади скопление приземистых корпусов: «И сколько времени это занимает?»
«Два дня. Еще два-три дня лежишь пластом, постепенно очухиваешься. Так или иначе, что-то же нужно экспортировать, чтобы платить за ремонт? В конце концов два дня – не слишком высокая плата за год равноправия».
Движущееся полотно закончилось у станции, где участники похода взошли в салон видавшего виды омнибуса. Раскачиваясь и угрожающе кренясь, скрипучий драндулет покатился вверх по дороге между крутыми склонами, поросшими голубым шиполохом и черными дендронами с ветвями, усыпанными ярко-алыми округлыми стручками, полными ядовитых семян.
