В ритме сердца

– И это называется – легко отделался? Остин, как ты можешь такое говорить? – убрав его ладони с лица, я отстраняюсь и хватаюсь за голову. – Я чуть с ума не сошла, когда увидела тебя там. Ты о чём вообще думал? Ты же знал, что один неверный удар мог отправить тебя не просто в нокаут, а прямиком на тот свет!

– Но заметь, не отправил ни в одно из упомянутых тобой мест. Так что паника отменяется.

– Ты так просто это говоришь? Ты зачем так рисковал из-за этого недоумка?

– Никс, он не просил меня драться.

– Но Лара сказала, что…

– Лара сказала то, что надумала сама, – не дав договорить, поясняет Остин. – Она до последнего считала, что мы едем на бой Марка. Я сказал ей, что буду драться вместо него, лишь когда мы приехали в квартал. На подробности уже не было времени.

– Тогда тем более не понимаю, какой чёрт тебя надоумил пойти на это?

– Всё просто, Никс, мне нужны деньги, да и ты же знаешь правила: если бы боя не было, Марка потом всё равно нашли бы, только драться пришлось бы уже не с одним противником.

– И он получил бы по заслугам. Марк не раз участвовал в боях в нашем квартале и прекрасно знал, что ждёт каждого, кто решит струсить в последний момент.

– Ты же знаешь, что он не трус.

– Не трус, так алкоголик и наркоман! Причина не имеет значения! Он не пришёл, а ты, как всегда, решил погеройствовать, рискуя своей жизнью! – я вновь срываюсь на крик.

– Всё, хватит, успокойся! Не ищи виноватых. Сказал же: я сам всё решил, – Остин приближается и хватает меня за плечи. – Забудь ты уже о Марке! Он не знал, что я выйду в бой. Уверен, не будь он в коме, несомненно, попытался бы остановить меня. Я осознавал, на какой риск иду.

Заметив мой порыв вставить комментарий, Остин прикрывает мой рот рукой.

– Я хорошо знаком с тактикой Глена в драке, так же, как и был в курсе о его неповоротливости и других слабых местах. Я изначально знал, что мои шансы выиграть велики, иначе бы я не вышел на ринг, – договорив, он наконец освобождает мой рот.

– Ты только напрочь забыл про свои слабые места!

– Я никогда ничего не забываю, Никс, хватит выносить мне мозг. Тебе так тяжело остыть и порадоваться, что всё кончилось благоприятно?

– Я радуюсь, Остин, ещё как радуюсь! Просто знай, если бы ты сегодня там… я бы… я бы умерла с тобой на том же месте, идиот! Как же ты не понимаешь, что ты для меня… ты… ты – моя семья. Если с тобой что-нибудь случится, я не вынесу. Только не ты! Мне вообще больше незачем будет жить, – будучи на грани срыва, с трудом договариваю предложение.

Сердитость Остина мгновенно сменяется грустью и сожалением. Не успеваю и глазом моргнуть, как вновь оказываюсь сжата в его тёплых объятиях.

– Никогда не говори так, Никс, – шепчет он, прижимаясь губами к моему лбу и начиная поглаживать мне спину.

Он хочет успокоить меня, но своими нежными движениями добивается в точности обратного эффекта. Мой пульс учащается, дыхание перехватывает, а нестерпимое желание разливается по венам.

– У тебя ещё вся жизнь впереди, как и у меня. Так что всё! Закрыли эту тему, успокойся. Я постараюсь больше так тебя не пугать.

– Постараешься или обещаешь не пугать? – бормочу я, уткнувшись носом в его куртку. Она так дивно пахнет, что голова начинает кружиться от кайфа.

– Обещаю.

Даже не видя лица Остина, чувствую его обаятельную улыбку и наслаждаюсь редким моментом нашей близости, которой мне так сильно не хватает.

Мы больше не дети. У каждого свои проблемы и заботы. Времени на встречи, как раньше, нет.

У меня всё до боли однообразно: пятидневные репетиции для шоу-программы в «Атриуме», ночи голых танцев вокруг похотливых мужиков и дом, в котором меня ждёт грязь, неоплаченные счета и пьяное семейство. И так по кругу. Единственной отдушиной среди бесконечных, угнетающих попыток свести концы с концами являются уроки танцев в детдоме, которые я всё ещё продолжаю проводить.

Тем временем у Остина: забота о бабушке, любимая девушка, разработка IT-проекта, окончание университета и усердные поиски новой хорошо оплачиваемой работы, которая позволит ему, наконец, встать на ноги и следовать дальше к поставленным целям.

Ещё в детстве Остин мог часами говорить на непонятном мне языке про компьютерные системы, различные программные фишки, цифровые обмены данных алгоритмов и о многом другом, что связано с информационными технологиями. С непоколебимой уверенностью в голосе он не переставал рассказывать, как изобретёт программное обеспечение нового поколения, откроет своё дело, превратив его в крупную корпорацию, начнёт ворочать миллионами и чуть ли не станет правителем мира.

Да, его мечты всегда были глобальными! И, успев за долгие годы дружбы узнать Остина как свои пять пальцев, я стопроцентно уверена – рано или поздно он достигнет желаемого, если, конечно, не станет вновь изображать из себя героя и бессмысленно рисковать так, как сделал это сегодня.

– Он был таким здоровым и яростным. Я думала, он тебе все кости переломает, – прочистив горло, тихо произношу я.

Немного отстранившись, Остин со свойственным ему задором смотрит на меня.

– А ты, как я понимаю, всё ещё считаешь меня хилым дрыщём?

– Я не это имела в виду.

Смотрю на него снизу вверх, в который раз отмечая, что от некогда тощего, долговязого мальчишки не осталось и следа.

При моём среднем росте я еле достаю макушкой до его подбородка, а из-за натренированного тела, добиться которого вечно худощавому Остину стоило неимоверных трудов, я ощущаю себя совсем крошечной девчонкой.

– Никакой ты не дрыщ, просто он напоминал свирепого великана, способного без труда раздавить любого на своём пути.

Ещё одна короткая улыбка касается любимых губ.

Чёрт… обычная улыбка способна довести меня до исступления.

– Не спорю. Глен выглядит устрашающе, но ярость его напускная, лишь для морального запугивания и подавления противника. На самом деле он душка, каких ещё поискать: много лет работает в пекарне, женат, имеет двоих милых детишек, в которых души не чает, а всё своё свободное время посвящает спасению бездомных животных и написанию картин. Кстати, очень даже неплохих. Я в живописи мало что смыслю, но его последний морской пейзаж тронул даже меня. Как увидел – и сразу такое блаженное умиротворение по телу разлилось. Безумное сочетание цветов. Не передать. Глен талант, каких ещё поискать.

Мне кажется, мои глаза готовы выпасть из орбит.

– Ты сейчас серьёзно? – совершенно сбитая с толку, интересуюсь я, прекрасно помня татуированного качка размером со шкаф, со сморщенным, озлобленным лицом.

Остин несколько долгих секунд молчит, покусывая губы, а когда смех всё-таки вырывается наружу, произносит:

– Боже, видела бы ты своё лицо! – звонко смеётся. – Я ни черта не знаю о жизни этого бугая! Просто решил снять напряжение, вот и наплёл первое, что пришло в голову.

Пока он продолжает заливаться, я невозмутимо стою, до последнего пытаясь удержать серьёзное выражение лица, но щёки сами начинают дрожать, а губы предательски расплываются в улыбке.

– Дурак ты, Остин! Какой же ты всё-таки дурак, – заразившись от него приступом смеха, я бью кулаком по его плечу.

– А недавно говорила, что я гений!

– Беру свои слова обратно! Дурак, а ещё врун! Его хоть Глен зовут или ты с самого начала мне зубы заговариваешь всяким бредом?

– Нет, бредом была лишь его история жизни, остальное – чистая правда, – заверяет он, получая в плечо ещё один удар. – Да ладно тебе, Никс, я хотел просто немного отвлечь тебя. Ты сильно перенервничала сегодня, – ловко перехватив мои замёрзшие руки, он сжимает их между своих ладоней.

– И кто же в этом виноват?

– Прости, но с каких пор тебе одной дозволено трепать мне нервы? – спрашивает он с поддельным возмущением, а я не нахожусь с ответом. Лишь стараюсь не подавать виду, что неумолимо таю от его трепетных прикосновений рук.

Между нами повисает недолгое молчание, во время которого я успеваю расслышать непрерывные завывания ветра, отголоски музыки из бара и его мерное дыхание наперебой с ускоренным ритмом моего сердца.

Вспоминаю, как, стоило закончиться поединку, я отчаянно рвалась сквозь ревущую толпу к нему – изрядно побитому, вспотевшему, покрытому следами крови вместе с кусками земли и пыли, зверски усталому, но такому любимому, до боли родному и невозможно красивому.

Мне было крайне необходимо лично убедиться, что он жив и ему ничего не угрожает. Я бежала, одержимая желанием сжать в объятиях, дать ему почувствовать тепло, ласку и переполняющую меня любовь. Бежала как наивная дура, напрочь забыв о том, что моим желаниям никогда не суждено сбыться.

Добравшись до центра двора, вместо того, чтобы накинуться на него и больше никогда не отпускать, я просто застыла на месте и наблюдала, как чужие тонкие руки уже обнимают его, крепко прижимают к стройному телу, не боясь испачкаться в грязи и крови, а губы хаотично покрывают поцелуями лицо, не пропуская ни одного синяка или раны.

Но моё вконец истерзанное сердце на сей раз разбилось вовсе не от плачущей от счастья Лары, которая не могла оторваться от Остина ни на секунду, а от ясной картины его искренних чувств к ней.

До появления Лары Дорбей в жизни Остина было много разных девушек: привлекательных и, на мой скромный взгляд, не очень, блондинок, брюнеток, рыжих, высоких, низких, болтливых непосед и скромных тихонь… Этот список можно продолжать ещё долго, но каждая из них для Остина была коротким эпизодом жизни, не оставляющим за собой ничего, кроме приятных воспоминаний.

Я привыкла быть единственной, кого он по-настоящему любит. Пусть и совсем не так, как мне необходимо.

Девушки исчезали из его жизни так же быстро, как и появлялись, а я оставалась. Всегда. Но с Ларой всё иначе. Я это сразу поняла. Тут что-то больше, глубже, важнее простого удовлетворения физической потребности. И осознавать это больно. Чертовски больно. Так, что грудную клетку сжимает до невозможности сделать вдох.

Когда-то мне казалось, так будет не всегда – рано или поздно я привыкну, перестану умирать от ревности, смирюсь с мыслью, что взаимная любовь Остина для меня недосягаема, но, видимо, со мной что-то не так: я неисправимая идиотка или просто мазохистка.

Сколько бы моё упрямое сердце ни разрывалось, оно всё равно продолжает безответно любить. И неважно, будь это любовь к матери или мужчине.

– Ты замёрзла, – тёплый голос возвращает меня из грустной паутины мыслей.

Натянув мне на голову капюшон, Остин застёгивает молнию куртки до самого горла.

Чёртова братская забота.

Мне нужно, чтобы ты раздел меня, коснулся кожей к коже, опалил дыханием, покрыл горячими поцелуями. Это бы согрело меня лучше всякого огня.

– Ты неважно выглядишь, Никс, бледная совсем и синяки под глазами.

– Устала немного за последние дни, – потирая переносицу, пытаюсь вспомнить, когда в последний раз ела.

– Не надумала ещё уйти из клуба? Я изначально был против, а сейчас вижу, что не зря. Ночная работа не идёт тебе на пользу, – озадачивается он, даже не зная всей правды до конца.

Знал бы – убил бы на месте. Поэтому пусть и дальше думает, что я просто гоу-гоу танцовщица в ночном клубе.

– Остин, я не найду другую работу с похожей зарплатой и возможностью танцевать. Ты же знаешь, я ничего другого не умею, а вновь быть официанткой, работая за гроши, или ещё хуже – воровать я не хочу. Я не уйду из клуба, ведь не одному тебе нужны деньги, – последние слова слетают с моих губ с особенно явным отчаянием.

– Чёрт!

Замечаю, как он злостно сжимает челюсть, и заранее понимаю причину его негативной реакции. Если я давно смирилась с тем, что мне приходится тащить на своих плечах маму с бездарным отчимом, то Остин отказывается молча принимать данный факт.

– Как долго ты собираешься ещё это терпеть, Никс?

– Лучше закроем эту тему до того, как начнём снова ссориться.

Остину не понять, почему я не уезжаю из Энглвуда, оставив двух неизлечимых алкоголиков с кучей созданных ими же проблем, на решение которых уходят все заработанные мной деньги. А у меня нет другого разумного довода, кроме любви к маме и бессмысленной надежды на то, что однажды смогу вытащить её из глубокого дна, в которое она упорно погружает себя со дня смерти папы.

– Почему ты такая упёртая? Твоя жизнь может быть совсем другой. Ты растрачиваешь попусту свой талант. Теряешь время в каком-то пафосном клубе, изнуряя себя ночной работой, только потому что платят больше. Ты же просто позволяешь маме с Филиппом использовать тебя, что они без зазрения совести и делают.

– Прошу, не начинай, – закатываю глаза.

– Уже начал! Меня выводит из себя твоё никому не нужное самопожертвование.

– Мы это уже проходили. И не раз.

– Да! И ты всё равно стоишь на своём. Когда ты наконец поймёшь, что она не изменится?

– Прекрати! Я никогда этого не пойму и не смирюсь! И хватит об этом!

– Я не могу смотреть, как ты страдаешь, Никс. Ты должна беречь себя, а вместо этого взваливаешь на свои плечи проблемы, которые вовсе не должна решать.

– Это мой выбор, поэтому не жалуюсь.

– Идиотский выбор!

– Остин, прошу тебя, закрыли тему, – твёрдо повторяю.

Недовольно вздохнув, он проводит рукой по растрёпанным волосам, создавая на голове ещё больший хаос. Достаёт сигарету, тяжело затягивается.

Вижу – он пытается сдержать очередную попытку вразумить меня и злится. Я прекрасно понимаю почему. Ведь он прав – Филипп практически живёт за мой счёт, раз за разом загоняя нас в ещё большие долги, а я продолжаю терпеть это только из-за мамы.

Ещё два года назад, окончив школу, я могла уехать в Лос-Анджелес, Нью-Йорк или другой крупный город с головокружительной энергетикой, переполненный искусством, танцами, театром, безграничными возможностями и перспективами на лучшее будущее. Ещё тогда я могла бросить никчёмное существование в Энглвуде и начать свой долгий путь к заветной мечте стать профессиональной танцовщицей.

Но я сделала выбор и осталась в родном городе, центр которого кишит в основном только офисами, бизнес-центрами и множеством промышленных предприятий различных отраслей. Город белых воротничков. Сдержанный, серый, однообразный и совершенно безликий.

– Мне стоило уже давно прибить Фила. И признаюсь честно: я бы сделал это с превеликим удовольствием, – цедит Остин на полном серьёзе, выдыхая облако сигаретного дыма.

Ему мой отчим сразу не понравился. Я же вслед за мамой повелась на обманчиво приятное первое впечатление, которое произвёл на нас Филипп.

На деле же он оказался конечной мразью.

Мама влюбилась в него беспамятно, он же преследовал сугубо меркантильный интерес: халявное жильё и дополнительный источник денег на постоянные карточные игры. Он не приостановил мамины традиционные вечерние рандеву с бутылкой алкоголя, а наоборот, присоединился.

Бесконечное количество разговоров, десятки ссор, истерик, криков, разбитой посуды и мебели – ничто не помогло мне сбросить с глаз мамы розовые очки и выгнать Филиппа из дома.

Никогда! Слышите?.. Никогда, ни при каких обстоятельствах, даже на секунду не допускайте мысли, что ваша жизнь не может стать хуже. Вселенная, словно насмехаясь, непременно убедит вас в обратном. Этот прискорбный факт тогда я уяснила раз и навсегда.

– Вполне достаточно тех костей, что ты ему уже переломал, – горько усмехаюсь в ответ. – И не злись больше, всё равно ты ничего не можешь изменить.

– Это можешь только ты, Никс. Я лишь даю слово, что не перестану пытаться достучаться до тебя, – устало обещает Остин.

– Знаю, но, думаю, хватит на сегодня разговоров. Тебе необходимо отдохнуть.

– Николина, – он останавливает меня, когда я планирую вернуться обратно в бар за Эми, и протягивает свёрток купюр. – Возьми.

– И не подумаю! – отталкиваю его руку, но Остин силой вкладывает деньги в мою ладонь и сжимает пальцы.

– Бери!

– Но тебе они нужны не меньше.

– Заработаю ещё.

Как всегда, уверенность не покидает Остина, но я не хочу принимать деньги, особенно заработанные ценой его боли.

– Остин, не надо.

– Боже, Никс, можешь ты хоть раз не спорить и сделать так, как я сказал? – всё ещё удерживая мой кулак плотно сжатым, цедит он, заставляя меня сдаться. – Сама сказала – мы семья, и я хочу помочь хоть чем-то. Просто помни, что деньги не уничтожат корень твоих проблем.

Ощущаю его заботу, и мою грудь сдавливает от противоречивых эмоций. Любовь и безграничная душевная привязанность натягивается тонким шлейфом грусти.

Он прав. Опять.

Никакие деньги мира не купят мне любовь мамы. А также не помогут смириться, не придадут смелости бросить её и уехать вслед за мечтой.

– Я люблю тебя, Остин, – шепчу, благодарно обнимая, а душа кричит и вырывается наружу, потому что знаю – он не поймёт истинный смысл моих слов.

– И я тебя люблю, малышка.

Он склоняет голову к моей макушке и прижимается телом к моему. Крепко, близко и так по-родному. Тысячи струн внутри меня начинают вибрировать, наполняя тягучей, сладостной истомой.

Люблю его. Хочу! Желаю до остервенения!

Но продолжаю молчать. От удовольствия прикрываю глаза и отгоняю гнетущие мысли, вслушиваясь в спокойное биение его сердца, которое никогда не будет моим.