В ритме сердца

Напрочь забыв о сне, я запрыгиваю в первую попавшуюся под руку одежду и влетаю в гостиную, где встречаю Филиппа.

Нагло раскинувшись в кресле с бутылкой пива в руке, этот ублюдок на полной громкости наслаждается тяжёлым роком. Его голова в удовольствии запрокинута назад, глаза закрыты, а небритая рожа расплывается в блаженной улыбке.

Я подбегаю к стереосистеме, которой ещё с утра у нас точно не было, и, не теряя и секунды, вырываю провода.

– Что за… – рычит Филипп, но затыкается, стоит ему раскрыть свои заплывшие веки. – А-а-а, это ты. Я тебя разбудил? Прости, не хотел.

Ирония в его голосе вовсе не удивляет, а лишь до краёв наполняет презрением и злобой.

– Ты в конец оборзел? Что это такое?! – указываю на музыкальный центр.

– Мой подарок, – смотрит на меня как ни в чём не бывало и делает новый глоток пива.

– Что ты несешь? Какой к чёрту подарок?

– Зачем так кричать? – наигранно вжимает голову в плечи и разводит руками. – Нам с Юной уже давно не хватало музыки для поднятия настроения. Сегодня мне невероятно повезло в картах, вот и решил нас побаловать. Нравится?

Ничтожество протягивает мне бутылку, словно ожидает, что я порадуюсь новой дорогостоящей покупке вместе с ним.

– Откуда у тебя деньги? – спрашиваю и из последних сил сдерживаю себя, чтобы не раздробить его тупоголовый череп этой самой бутылкой.

– Сказал же – выиграл.

– Откуда у тебя деньги на игры? Ты что, почку продал или, наконец, соизволил найти новую работу?

– Ни то, ни другое, – коротко отвечает он, продолжая испытывать моё терпение и явно наслаждаясь процессом.

– Откуда деньги?

Присосавшись к горлышку бутылки, он неотрывно смотрит на меня самодовольным взглядом, пока я буквально слышу, как остатки самообладания предательски трещат по швам.

Никогда прежде в своей жизни я ни к кому не испытывала ненависти. Неприязнь – да. Презрение – тоже. Злоба – её в моей жизни было хоть отбавляй. Но чувство ненависти мне было неведомо. До встречи с Филиппом Гиралдо.

Если вначале я просто мечтала о его исчезновении из нашей с мамой жизни, то с каждым прожитым годом под одной крышей с этим жалким паразитом искренне желаю ему сгинуть в преисподнюю, где день за днём с него будут сдирать шкуру и поджаривать на медленном огне. Хочу, чтобы он не просто перестал отравлять другим людям жизни, но нестерпимо страдал сам, испробовав горький вкус адских мучений.

Кажется, что я слишком жестокая? Вовсе нет. Просто меньшего он не заслуживает.

– Ты долго ещё молчать будешь? Откуда, мать твою, деньги?! – всё-таки срываюсь на крик.

– Ну, как откуда? Ты сама дала, доченька. Неужели забыла? – его тонкие губы, испачканные пеной, кривятся в лукавой улыбке, а меня передёргивает от его обращения ко мне.

– Не смей называть меня так! Ты мне никто! И я точно ещё не лишилась ума, чтобы дать хотя бы доллар на твои карточные игры!

– Ох, я бы не был так в этом уверен, – хитро прищуривается. – В следующий раз советую записывать в блокнот, кому и когда ты вручаешь деньги.

Что за бред он опять несёт? Какой к чёрту блокнот? Какой ещё следующий раз?

Похоже, Филипп точно поставил себе цель на сегодня вывести меня из себя и получить по пьяной роже. Я бы никогда не дала денег этой подлой мрази.

– Этот звериный рёв, что ты называешь музыкой, окончательно вырвал последние крупицы твоего пропитого мозга? – сжимаю кулаки, до боли впиваясь ногтями в ладони.

Спокойствие, Николь, только спокойствие. Он не стоит новой вспышки агрессии, которая вновь выжмет из тебя все соки.

– Эх, деточка, с моими мозгами всё в полном в порядке, а вот тебе не помешало бы принять что-нибудь для улучшения памяти.

Филипп поднимается с кресла, и меня обдаёт едким запахом пота, дешёвого пива и сигарет.

– Разве ты не помнишь, как пришла с утра домой, и сама предложила мне деньги? Можно сказать – это ты сделала нам подарок. Теперь наши вечера будут проходить веселее.

– Ты что, ко всему прочему, ещё и обкурился сегодня? С утра я пришла домой и отмывала всю квартиру, чтобы не погрязнуть в бардаке, который вы устроили, а потом пошла спать!

– Ну-у-у, это лишь твоя версия, – лениво протягивает он, плюхаясь обратно в кресло.

Что это ещё значит?

Прекрасно знаю, что Филипп врёт, но, не находя на то причины, начинаю прокручивать в голове туманное утро, досконально выстраивая порядок своих действий. И пусть всё казалось мутным от усталости, я однозначно была в здравом уме, что лишь укрепляет мою уверенность в том, что Филипп выдумывает небылицы.

Даже если мир перевернётся, я не положу и цента лично в грязные руки Филиппа! Только если…

Меня словно камнем к земле придавливает от внезапного прозрения. По широкой ухмылке отчима понимаю, что он со злорадством считывает по моему лицу поток ужасающих мыслей, что меткими стрелами одна за другой нещадно пронзают сознание.

Я срываюсь с места и несусь по узкому коридору в прихожую, где по своей неосторожности с утра оставила сумку.

Не знаю, на что ещё надеюсь. Мне и так предельно ясно, что увижу, но всё же продолжаю судорожно рыться в поисках кошелька, чтобы до конца убедиться в правоте своих догадок.

Этот мерзавец украл мои деньги! Не оставил и цента!

Швыряю пустой кошелёк в сторону, всё ещё наивно полагая, что он не додумался обыскать и маленькие отделения.

Но там тоже пусто. Везде! Ничего нет!

Ни заработанных чаевых за последние смены, ни денег, что дал мне Остин.

НИЧЕГО!

Беспросветное отчаяние поглощает меня целиком и полностью, безжалостно перекрывает кислород, лишает возможности здраво мыслить. Мне кажется, на долю секунды я даже теряю сознание. Ноги отказываются удерживать вес тела, и я бессильно сползаю вниз по стене.

В сумке были все мои деньги. Все!

Я хотела их отдать владельцу дома за несколько месяцев аренды, которые мы ему задолжали.

Чёрт! Чёрт! Чёрт!

Когда же это всё кончится?

Как я могла забыть сумку в коридоре? Я же всегда беру её с собой и запираю комнату на ключ, прекрасно зная, что даже в собственной квартире меня могут ограбить.

Сжимаю колени, притягивая их к груди, и крепко обхватываю руками. Сижу, грузно покачиваясь, пытаюсь найти в себе силы не сдаваться и не унывать. Но где найти эти силы? Где? А другой вопрос – для чего? Для кого? Зачем я всё это терплю?

Остин прав. Мне здесь не место. Я должна уехать. Давно уже должна была это сделать. Но не могу, чёрт подери, не могу!

Вспоминаю родное лицо мамы, и сердце рвётся на ошмётки. Как мне её оставить с ним? Как? Эта мысль просто невыносима.

Сидя на холодном полу тёмного коридора, я рассыпаюсь на мелкие песчинки от невозможности сделать правильный выбор. Правильный именно для себя, а не для кого-то.

А этот кто-то – моя мама.

Наверное, мне никогда не объяснить, как я могу любить ту, которой глубоко наплевать на меня? И почему не прекращаю надеяться, что рано или поздно чудо непременно свершится и моя мама вернётся?

В мире же случаются чудеса? Не так ли?

Непостижимые случаи спасения людей от неминуемой гибели, необъясняемые природные явления, удивительные исцеления смертельно больных пациентов, истории о неслыханной удаче, которую поймал за хвост бездомный, случайно нашедший у своих ног лотерейный билет, или самая обычная встреча со случайным незнакомцем, который магическим образом меняет всю вашу дальнейшую жизнь.

Чудеса происходят ежедневно. На каждом углу, за каждым поворотом.

Я это знаю. Верю. Но также прекрасно понимаю, что ждать их можно долго – днями, месяцами, годами, десятками лет, и в конце концов ожидание вполне может оказаться безрезультатным.

Потратив лучшие годы своей жизни впустую, не узнаю ли я, что ждала своё чудо напрасно? Ничто не пугает меня так сильно, как этот вопрос, но маленькая семилетняя девочка, плачущая на лестничной клетке возле чердака, всё ещё живёт во мне и день за днём не прекращает умолять подождать ещё немножко. Совсем чуть-чуть. И, может быть, именно завтра нам всё-таки удастся достучаться до мамы.

Наверное, я бы ещё долго сидела, с головой погружённая в душевные терзания, если бы не ударный взрыв дьявольской «музыки», которую вновь врубил Филипп.

Сделав над собой усилие, я приподнимаюсь на ноги и глубоко, медленно дышу.

Всё нормально. Это происходит уже не в первый раз. Я справлюсь. Обязательно справлюсь. Всегда может быть хуже. Уж я-то знаю.

Чтобы сдержать себя в руках и не свернуть Филиппу шею, раз за разом безмолвно повторяю в голове одни и те же слова, точно успокоительное заклинание.

Я же понимаю, чего он добивается. Он хочет вывести меня из равновесия, вызвать демона внутри меня, которого с таким трудом я научилась контролировать. Для Филиппа это что-то вроде развлечения, но у него ничего не выйдет. Не сегодня. Я не доставлю ему такой радости – наблюдать, как я теряю над собой контроль.

Сохраняя молчание, я возвращаюсь в гостиную и, даже не бросив на сволочь мимолётного взгляда, подхожу к музыкальному центру.

– Эй, ты чего это задумала? – недоумённо возмущается Филипп, глядя, как я выключаю музыку и приподнимаю стереосистему от пола.

Тяжелая махина, но подъёмная.

– А ну быстро поставила обратно!

Продолжая игнорировать, заставляю его вспыхнуть от негодования.

Выкуси, Филипп, теперь твоя очередь злиться.

– Поставь обратно! Куда потащила? – он торопливо подбегает ко мне.

– Я верну это обратно в магазин! Сам сказал – я дала деньги, так что мне решать, что с этим делать.

– Ещё чего! – Филипп грубо отталкивает меня, возвращая центр на прежнее место, но я не собираюсь сдаваться, пока не выполню задуманное.

– Отойди в сторону и не мешай мне, либо я заявлю на тебя в полицию за кражу! – угрожаю я, но вместо страха вызываю в нём приступ смеха.

– В полицию? Да что ты говоришь? Ну давай! Вперёд! У тебя нет никаких доказательств. Твоё слово против моего, – пренебрежительно выдаёт он прямо возле моего лица, пробуждая желание плюнуть в его нахальную физиономию. – И ты прекрасно знаешь, на чьей стороне будет Юна. Видела бы ты, с какой лёгкостью она поверила моим словам о том, что её неугомонная дочка сама изъявила желание дать мне денег. Ни капли сомнения. Полное доверие своему мужчине. О такой жене можно только мечтать. Она покорная, заботливая, преданная, готовая есть с моих рук.

Слова о маме, сказанные издевательским тоном, вызывают внутреннюю дрожь. Чтобы не спустить с цепи внутренних разъярённых псов, я до крови прикусываю язык и благоразумно игнорирую его очередную провокацию. Вновь совершаю попытку подойти к музыкальному центру, но не успеваю сделать и шаг, как шершавая ладонь хватает меня за шею и с силой припечатывает к деревянному стеллажу.

– Как же ты меня достала! Никогда не можешь остановиться вовремя, – сильная хватка сдавливает горло, лишая возможности вдохнуть. – Смирись, деточка, я здесь хозяин, и ты никак не сможешь это изменить. Поэтому прекрати портить мне жизнь.

– Никогда, – ядовито улыбаюсь.

– Ты думаешь, я тебя боюсь? Не смеши меня! Ты жалкая, недолюбленная девочка, которая своими тщетными попытками избавиться от меня лишь сильнее отталкивает от себя Юну.

– Мне плевать, что… что ты думаешь, – с трудом хриплю я. – А ты силь… сильней сжимай. И уда… рить ещё можешь, чтобы у меня был… были доказательства.

– Какие ещё на хрен доказательства?

– Засажу тебя, скотина! – шиплю и хватаюсь за его руку. – Не за кражу… так за нападение…

Его ладонь мгновенно расслабляется, но уж лучше бы он задушил меня, чем произнёс следующие слова:

– Дорогая моя доченька, у меня и в мыслях не было нападать на тебя. Зачем мне вредить «золотой жилке», что приносит доход в этот дом? – он освобождает мою шею и спускает руку ниже. – Но я давно уже умираю от любопытства посмотреть, что ты там скрываешь под своим тряпьём.

Из-за дефицита кислорода до меня не сразу доходит смысл его слов, но, когда я чувствую потную ладонь под своей толстовкой, грубо сжимающую обнажённую грудь, моё тело мгновенно каменеет.

– Ого! Ничего себе, какие формы! Знал бы – давно испробовал, – шепчет он возле уха, проводя колючей щетиной по моей щеке.

От мощного выброса адреналина звенит в ушах и сдавливает горло, мне не сразу удаётся закричать. Жалобно скулю и брыкаюсь, отрывая от себя руки Филиппа, но по его потемневшим зрачкам понимаю, что все мои попытки освободиться только сильнее его возбуждают.

– Отвали от меня, сволочь! Не трогай! Не смей! – наконец голос прорывается, и я истошно кричу.

– Тише, деточка, тише, успокойся. Я хочу сделать нам обоим приятно.

– Отпусти меня! Отпусти!

– Да заткнись ты! – рявкает Филипп, хватая меня за ворот толстовки, и небрежно отшвыривает к противоположной стене.

Я сильно ударяюсь затылком, но, кроме головокружения, ничего не испытываю. Никакой боли. Только леденящий страх подстёгивает реакцию – бороться и бежать!

Пытаюсь вылететь из комнаты, но Филипп резко тянет меня за волосы и опрокидывает на диван.

– Веди себя спокойно и обещаю – я буду нежным. Тебе понравится.

С этими словами он наваливается на меня, и своим бедром я ощущаю выпирающий бугор из его штанов.

– Не трогай меня, Филипп! Я убью тебя! Нет! Слезь с меня! – кричу, разрывая горло до крови, но мне плевать.

Я не смирюсь с происходящим. Ни за что! Бьюсь руками и ногами, даже не разбирая, попадаю хоть раз по мужчине или нет. И лишь когда слышу сдавленный стон, невероятно радуюсь, что так удачно получилось залепить по его вздыбленному месту.

Пользуясь возможностью, сталкиваю урода с себя, вскакиваю с дивана и от всей души загадываю, чтобы у него больше никогда не поднимались паруса.

– Сука… Тварь! – болезненно мычит он, сжимая руки на члене.

Только сейчас замечаю, что Филипп, оказывается, успел приспустить штаны. Если бы мой желудок не был пуст, меня бы непременно вывернуло наизнанку.

Порываюсь ударить насильника с ноги, но он неожиданно быстро справляется с приступом боли и хватает за щиколотку, заваливая меня на пол.

– Думаешь, так просто сбежишь от меня, деточка?

Слышу сиплый голос Филиппа позади, продолжая отталкиваться от него ногами. Следующий удар он получает по носу, и это даёт мне возможность быстро подняться и побежать прочь.

– Сука-а-а! Ну всё, блять! Ты доигралась! Хочешь по жёсткому – значит, получишь! – несмотря на подбитые нос и яйца, Филипп резво бросается мне вслед.

– Тебе некуда бежать, деточка, и кричать тоже нет смысла. Мамы дома нет! Так что нам никто не помешает, – ехидно сообщает Филипп, с каждой секундой всё ближе подбираясь к кухне, где я беспомощно мечусь по нескольким квадратным метрам в попытках найти спасение, но тщетно. Раздражённый отчим уже стоит в паре-тройке шагах от меня, норовя вновь напасть, чтобы свершить своё гадкое дело.

– Попалась, сладкая?

И всё. Я больше не думаю. В один-единственный момент просто переключаюсь – выдвигаю ящик стола, не глядя выхватываю первый попавшийся нож и резко выставляю его вперёд к мерзкой роже Филиппа.

– Стоять! На месте! Ещё хоть шаг…

– И что ты сделаешь? Заколешь? Поцарапаешь? Не смеши меня, детка. У тебя для этого кишка тонка. Завязывай ломаться и приступим к делу, это всё равно случится, хочешь ты того или нет, – криво усмехнувшись, Филипп продолжает надвигаться на меня.

– Как же ты ошибаешься, мразь! – не узнаю свой голос. Глухой, бесцветный, словно всю жизнь высосали. Меня лихорадочно трясёт, но нож держу уверенно, крепко, сжимая до побелевших костяшек.

– Сделаешь ещё хоть шаг, и клянусь – я зарежу тебя. Не сомневайся! Знал бы ты, как давно я мечтаю об этом.

Я несколько раз полоснула ножом, разрезая тесное пространство между нами, тем самым заставив Филиппа отпрыгнуть назад и стёрла с его лица тошнотворную улыбку.

– Осторожнее, детка, ты так можешь пораниться.

– Я тебе не детка, гниль ты паршивая! – с шёпота мой голос срывается на леденящий крик.

– Тихо… Хорошо, хорошо, – он поднимает руки, словно сдаваясь, а в глазах зарождаются первые искорки страха. – Ты лучше нож убери.

И не подумаю!

– Только попробуй ещё хоть раз прикоснуться ко мне или даже приблизиться, я клянусь жизнью матери – моя рука не дрогнет! Убью тебя на хрен!

Даже не замечаю, как из защиты перехожу в нападение. Сама сокращаю расстояние до отчима и провожу остриём ножа возле его лица, заставляя вновь отступить назад.

– Николь… успокойся.

Но я пропускаю мимо ушей его слова, на сей раз сказанные испуганным голосом. Он сделал всё, чтобы довести меня до невменяемого состояния, а теперь просит спокойствия?

– А может, мне не ждать и избавиться от тебя прямо сейчас? – продолжаю вилять кончиком ножа возле побелевшего лица мудака, получая неизгладимое удовольствие от всех оттенков ужаса, что мелькают в его мутных глазах.

– Николь… Что ты делаешь? Николь!

Вижу прямо перед собой гадкую рожу Филиппа, но голос его звучит где-то далеко, точно за толстым слоем стекла. Приглушённо. Невнятно. Расплывчато.

– Всего одно движение, и у меня не будет больше проблем, – мои губы движутся, но говорю словно не я.

– Николь, мне больно. Остановись! Что с тобой?

Всего одна капля крови, торопливо стекающая по шее Филиппа, и я будто ото сна пробуждаюсь.

Боже, что со мной? Что я делаю?

Как лезвие оказалось прижатым к его горлу? Неужели я в самом деле собиралась это сделать? Собиралась его… убить…

Я делаю поспешный шаг назад, но даже несмотря на то, что Филипп застывает в изумлении, руку с ножом вниз не опускаю.

– Ты ненормальная, – хрипло стонет он, дотрагиваясь до продолговатой царапины на шее.

Он прав. Я не в своём уме. Вновь потеряла контроль над собой. Но это он виноват. Только он! Этот гад собирался меня изнасиловать.

Боже! Он довёл меня. Я сорвалась! Только не опять!

Дыши, Николь, дыши! Прошу! Просто дыши! Ты же знаешь, как с этим справиться. Ты же можешь.

Глубокий вдох и выдох, вдох и выдох.

Но это не помогает! Я слишком заведена, чтобы так просто успокоиться. Всё тело сгорает изнутри, плавит органы, кости, нервы. Мне хочется кричать, неистово крушить и разбивать всё на своём пути, либо бежать без оглядки на максимальной скорости до полного изнеможения, чтобы, точно проснувшемуся вулкану, выплеснуть наружу всё беснующееся пламя и освободиться.

Филипп нервно сглатывает и не отводит от меня взгляд, будто боится, что я вновь могу напасть. Но я больше не в состоянии дышать одним воздухом с этой мразью. Убираю нож в карман кофты и направляюсь к выходу.

– Что это с тобой? Куда так несёшься?

Как сквозь сон слышу недоумённый голос мамы, в которую сильно врезаюсь на пороге квартиры. Она вернулась из магазина с полными пакетами бутылок. Конечно, куда же ещё она могла ходить? Только за новой порцией алкоголя.

Но сейчас мне плевать. Я себя не контролирую.

Мне нужно сбежать.

Ничего не отвечаю. Не могу больше говорить. Накидываю капюшон, желая спрятаться от всего мира, и вылетаю из квартиры, с грохотом закрывая за собой дверь.