Чертовидцы, или Кошмары Брянской области
Старик смеялся и смеялся через харкающую кровью шею. Он признал твердость руки сына и его амбиции. Дал им шанс. Дал шанс «ЗОЛЕ».
Надев несуществующий венец, Лжек первым делом явил «ЗОЛУ» миру. Как дорогой и первоклассный инструмент. Так «ЗОЛА» получила свое нынешнее лицо – градостроительного монстра, жрущего гектары земли и испражнявшегося городами.
И Лжеку было глубоко наплевать, что истинный лик «градостроительного монстра» раскрыли. Ибо пришло время менять мир не стежками, а разверстыми ранами.
Двери зала распахнулись, на мгновение втиснулся свет коридора, и жрец ввел чернобровую Офиру, девятилетнюю дочь Лжека. Девочку в черном бархатном платьице и лакированных туфельках знобило. Ее глаза, так похожие на маслины, блестели.
– Сосуд. – Жрец поклонился, звякнув кольчужным фартуком.
Взгляды отца и дочери скрестились. Всё давно решено. Лжек не видел в собственных детях продолжение себя – лишь первоклассный ресурс. И не важно, ради чего этот ресурс тратился, – ради непогоды над Восточной Азией или контроля над тварью из звездных бездн, как сейчас.
Офира шелестящим голоском поздоровалась:
– Мертвого дня, отец.
– Мертвого дня, дочь.
Девочка набрала воздух в легкие и задержала его, будто не решаясь выдохнуть.
– Я умру?
– Надеюсь на это. Иначе твоя душа станет накипью, разрываемой от боли. Будет неприятно. Но мы же не хотим этого, малышка?
Офира вздрогнула. Она ненавидела, когда он так ее называл. Нерешительным движением взяла себя за руку.
– Благослови же меня, отец. – Голос ее потускнел.
– Подойди, дитя.
Офира приблизилась, и Лжек взял ее за плечи. Девочка воспрянула и тотчас поникла: руки отца принялись раздевать ее. Подобного бездушия обычно удостаивались манекены в бутиках, когда возникала потребность обновить коллекцию одежды. Груди девочки еще только начали созревать. Внизу живота виднелись первые волосики. Тело покрывали те же серебристые татуировки, что и у отца. Защита от вторжения потусторонних начал.
Лжек поцеловал дочь в лоб:
– Иди. И ничего не бойся… кроме смерти.
Лицо Офиры скривилось в маске плача. Только слёзы не текли.
– Я не хочу!..
– Забрать ее!
Подошел жрец. Он приобнял девочку и отвел в центр из свечей.
Офира раскинула руки – голая, несчастная и бесправная в своей судьбе.
Лаванда деревянной походкой шагала по коридорам «ЗОЛЫ», так обманчиво похожим на артерии какого-нибудь офиса. Но вся иллюзия разом таяла, стоило на месте для кулера оказаться пятачку с алтарем, на котором располагался кубок с «влагой мертвых». Так называли росу, которая оседала по утрам на трупах. Испить мог любой желающий.
Вспыхивали и гасли потолочные лампы, реагируя на движение. Лаванда то и дело нагоняла собственную тень. Губы сжались в полоски стали. Голубые глаза посерели. Пахло евшан-травой и люцерной. Смесь помогала держать рассудок в узде, особенно когда начинали скрестись безымянные твари, привлеченные душами, открытыми для зла.
Навстречу прошел один из агентов под прикрытием. В кителе полковника МЧС. Лаванду передернуло от отвращения. Она ненавидела людей в форме.
В 2007 году, когда ей только исполнилось десять, выпивший отчим толкнул мать под сдававший задом мусоровоз. Ублюдок, с гордостью носивший погоны капитана милиции Самары, просто отпихнул «сучку, сказавшую поперек его слова». Водила мусоровоза не сразу врубился, что наехал на что-то. Девятнадцатитонная махина лишь подпрыгнула. Из кабины он выскочил только благодаря надрывному крику девочки.
Ей никто так и не поверил. Зато она безоговорочно уверовала в дьявола, низвергнувшего ее жизнь в ад. Ублюдок в погонах частенько прикладывался к бутылке. После чего брал ремень и вдевал в его дырочки капитанские звёзды. Затем следовали свистящие взмахи, порождавшие жалобный скулеж.
Так «овцу» учили уму-разуму.
Лаванда много раз думала, что лучше бы он насиловал ее. Тогда бы у нее оставался хоть какой-то шанс на хорошее отношение к себе. Как к собаке, подносящей тапочки – и оргазм в пасти.
Закончилось всё довольно просто. После очередной экзекуции, когда ублюдок, удовлетворив садистские наклонности, уснул, она взяла обычный карандаш и толстенную Хрестоматию для четвертого класса, которую так ни разу и не открывала.
Вставила карандаш в ухо спящему. Подняла книгу. С силой ударила.
Карандаш больше чем наполовину вошел в голову. Ее мучитель умер с открытым ртом, словно деревянная палочка с грифелем отжала внутри его черепа какую-то пружинку. Лаванда с улыбкой обломала карандаш. Последующую неделю она жила в тишине, благословленной смертью. Пока соседи не забили тревогу, обеспокоенные вонью, разившей из их квартиры.
Из детского отделения психиатрической больницы Самары ее забрал плешивый тип, работавший на «ЗОЛУ». А кто заколол дядю? Вот и молодец, вот и умница. Лжек уже тогда был собой нынешним: ни морщинки, ни пятнышка, как на смуглом яичке.
В северный коридор шмыгнул навигатор с выколотыми глазами. За ним следовал вооруженный «золовик», готовый в любой момент пристрелить подопечного. Безумие и одержимость среди таких не редкость. Навигаторы – особая каста жрецов. Они погружались в кошмары астрала, в волны черных океанов. Искали возмущения, толчки силы, странные смерти, аномалии.
Именно они привели «ЗОЛУ» к Ивоту в 2000 году. Под землей что-то находилось – нечто мощное, вибрирующее болью иного мира. Под предлогом градостроительного напора стали перерывать окрестности, отданные под новый район. Однако сомнительная честь обнаружить врата принадлежала Ивотскому стекольному заводу. Так всё и началось.
Лаванда остановилась у вычурных дверей Зала Ритуалов. Изнутри явственно тянуло опиатами. Вошла. При виде раздетой Офиры, стоявшей с покорностью овцы в жертвенном круге, она на миг остолбенела. Дело серьезное, раз в ход пошел столь редкий живой актив. Девочка не отрывала испуганных глаз от отца.
Лаванда просеменила к креслу, в котором развалился Лжек. Колдун с безразличием свесил руки. Лужицы теней, привставая, обсасывали его смуглые кисти, пожирая сок грейпфрута.
– Чертовидцы живы, мессир Лжек. – Лаванда чеканила каждое слово, будто юбилейные монеты ко дню рождения Сатаны. – Желтоглазый всё это время пребывал в коме. Питонин фальсифицировал заключение о его смерти. Но это не всё. Желтоглазого укрывал некий плод, произрастающий на его груди. Мимикрия под мертвеца.
– Вот как? – Лжек против воли оживился. Скосил оливковые глаза на подчиненную. – Что за «плод»?
– Беломикон, мессир. Так его назвал желтоглазый.
– Что-то новенькое. А что со вторым?
– Освобожден напарником. В настоящий момент чертовидцы уже пресекли профессиональную деятельность некроманта в метро. Слухи об их возвращении плодятся быстро. Дети тьмы покидают городок. Какие будут распоряжения, мессир? Прикажете меня… высечь? – Лаванда вдруг ощутила прилив крови к низу живота. Сжала бёдра.
– Возвращайся к нашему храброму майору. Держи руку на пульсе. И, Лаванда…
– Да, мессир?
– Получи на выходе дюжину «плетей».
– Мертвого дня, мессир.
– Мертвого дня.
Лаванда покинула Зал Ритуалов. Офиру, бросавшую умоляющие взгляды, с улыбкой проигнорировала. Однако в коридоре нахмурилась. Долбаный Питонин! Квадратный козел! Если бы не он… Она набрала слюну для плевка, но передумала: проявление верблюжьей привычки после визита к верховному выглядело бы двусмысленно.
Блондинка-лейтенант вскинула подбородок и направилась в Атриум Плоти.
Плети, секущие до сладкого зуда спину, бодрили лучше чашечки доброго кофе.
Лжек скрестил руки на плоском животе. Жрецы приготовили маленькие лопатки с зубцами, напоминавшие кухонные терки для твердых сортов сыра. Офира знала, что сейчас будет. Ее долгое время готовили к этому. Ноги обожгли внезапные горячие струйки.
Она взглянула на отца:
– Я люблю тебя, папа.
Лжек оскалился:
– И потому ты идеально подходишь. Покончите с ней!
Жрецы схватили девочку за руки, пережали ей лодыжки и запрокинули голову. Затянули богохульные сантерические напевы. Лопаточки с нежностью любовников легли на плоть – стирая татуировки Офиры. Серебристые линии нательной живописи снимались с ребенка вместе с кожей и плотью, словно обагренная цедра – с кровавого апельсина.
Щёки. Скакавшие плечи. Дуга спины, живот и груди. Трясшиеся ягодицы. Мокрые ноги.
Кричавшую и лягавшуюся девочку заживо ошкуривали.
Через двадцать минут всё закончилось. Офира лишилась всех татуировок, препятствовавших овладению телом и разумом потусторонними сущностями. Она напоминала жертву несчастного случая на лесопилке: человека, угодившего под струйно-гидравлическую чистку, снимавшую кору с бревен. Девочка тряслась и всхлипывала, готовясь к нырку в пасть вечности. Каждое движение, даже незначительное, причиняло чудовищную боль.
Глаза Лжека блестели, как у страдающего сенной лихорадкой. Он поднялся с кресла. Воздел руки к далекому небу, сокрытому кладбищенской землей.
– О Бессодержательный! О владыка мертвых комет и нор бесконечности! Отрави сей сосуд мудростью бездн! И пройди телесно по миру, чья судьба – корчи под твоей кровоточащей пятой!
Жрецы запели еще громче, один за одним впадая в транс, будто сомнамбулы. Они пускали слюни, имитировали лай, с наслаждением увечили себя. Где-то снаружи громыхнуло, словно за много километров от убежища надвое раскололся скальный массив.
А потом куполообразный потолок обрушился в зал.
Ритуальную группу жрецов и Офиру заживо погребло под тоннами земли.
Лжек с интересом сложил пальцы пирамидкой.
Оползавшая тихим дыханием насыпь задрожала. Осколки и дурная земля со стеблями ядовитой бузины подались в стороны.
Наружу выбралась Офира. Несмотря на комья подтухшей земли, хрупкое тело девочки являло собой образец чистоты. Раны, родинки, старые шрамы – всё растворилось в новой коже.
Выжившие жрецы, звякнув кольчужными фартуками, пали ниц перед божеством, ступившим в телесной форме в юдоль людского рода. Лишь Лжек не преклонил колени. Он взглянул сквозь обвалившийся потолок: сиреневые тона всё еще отравляли клокотавшие далекие небеса. Значит, человеческого тела – даже такого – недостаточно, чтобы целиком вместить тварь из черных глубин космоса. Впрочем, это отнюдь не означает, что контроль невозможен. По губам колдуна змейкой поползла улыбка.
Офира, казалось, к чему-то прислушивалась. Будто к плачу за стенкой. Возможно, именно так отныне звучали ее мысли в этой маленькой черепной коробочке с красивыми волосами.
Они здесь. Они прибыли, хоть и не все. Они приглашены в это вместилище. Молоденькая женщина с разумом ребенка. Ее сознание растворяется в них. Оно вопит, тает, скворчит. Девочка взглянула на колдуна. Честолюбие и амбиции из того так и брызжут, как из пульсирующего фонтанчика между двух тел в ночи. Такой может быть полезен.
Офира поднесла руку к лицу и погрузила пальцы в глазницу. Чавкнуло. В окровавленной ладошке оказался полураздавленный левый глаз, из которого вытекало перламутровое стекловидное тело. Она воззрилась на добычу.
– Мы желаем зрить чертовидцев лично. – Кроткий голосок Офиры сменил громовой шквал. Казалось, когда девочка открывала рот, разом говорили сотни агонизирующих мужчин и женщин, развешенных на крестах.
Стены Зала Ритуалов прошила опасная вибрация. С остатков потолочного купола сорвался массивный кусок закаленного стекла. Перевернувшись в воздухе, он мягко воткнулся в землю.
– Будет исполнено. – Лжек склонил голову в вежливом поклоне.
Он подобрал одежду дочери, приблизился к непостижимому божеству. На плечи девочки вновь легли отцовские руки.
И на этот раз они несли куда больше тепла.
Булат с кислой миной изучал набор «Новоселье». Рюмки и графинчики. Мазки «селенового рубина» прорезали молочное стекло. Рот постепенно наполнялся слюной: набор напоминал леденцы со вкусом клубники и сливок. Перевел взгляд на прочие экспонаты музея. Хрусталь, объятый огнями софитов. Роскошь и красота. Ковровые дорожки к застольям и алкоголизму.
Лунослав, находясь в рядах выставки «Времена года», беспомощно вертел головой. Хрустальные растения его совершенно не занимали. Может, он и взглянул бы на хрустальный иконостас, на создание которого ушло свыше семи тонн хрусталя, но для этого пришлось бы отправиться в Неопалимую Купину. Так что в другой раз.
Сотрудники бюро находились в Дятькове, районном центре, ютившемся в одиннадцати километрах к юго-востоку от Ивота, – меряли шагами музей хрусталя. После зловонных событий в метро прошли сутки, втащившие мир в двадцать пятое сентября. Тело Пелагея в фильтрах и отстойниках водонасосной станции так и не нашли.
Шизофреничный убийца бесследно испарился.
Лунослав и Булат искали Сосулину – ивотскую умалишенную, которую многие называли Дамой С Кабачком, иронизируя над ее схожестью с персонажем из сериала «Твин Пикс». Она повсюду таскала килограммовую кустовую тыкву, словно та являлась центром мироздания. Возможно, так оно и было, потому что Сосулина, несмотря на репутацию эксцентричной сорокапятилетней дурочки с внешностью простывшей картофелины, ведала о заповедном и запретном.
Точнее, об этом ведал кабачок, говоривший исключительно со своей умственно нестабильной хозяйкой.
– Наводка Питонина определенно отсырела, – пробормотал Лунослав, разочарованный напрасной тратой времени. – Здесь ее нет.
– И в чём дело? – Булат наклонился к витрине с вазами. Одна из них неплохо бы смотрелась у них в бюро. – Пусть Капитон ее в розыск объявит. А ты давай язык подключай и социализируйся. И держи язык покороче.
– Господи, ладно.
Они подошли к стойке с буклетиками. Приятная девушка-экскурсовод в голубенькой форме заполняла какой-то бланк отчетности.
– К вам не заходила час-полтора назад одна странная дама? – спросил Лунослав. – С ней еще мог быть кабачок.
Девушка оторвала затуманенный взгляд от писанины:
– В смысле – кабачок? Как продукт?
– Как ее духовно-овощной наставник. – Булат уже тянул широкую улыбку, предвкушая интересную и до-олгую беседу.
Девушка подняла глаза к потолку, словно там находилась пиньята с подсказкой. Было видно, что она всерьез задумалась. Потекшие секунды грозили слепиться в полновесную минуту ожидания.
Лунослав не выдержал:
– Господи, была у вас тут дикая тетка или нет? Лоб бугристый, нос давленый, любит истерить и гнусаво пророчествовать!
Лицо девушки просветлело.
– Точно, забегала! Но без кабачка. Прикупила хрустального ежика. Сказала, сестрам в подарок.
– Каким еще сестрам?
Булат хлопнул ладонью по стойке:
– Пошли Капитону звякнем. Пусть невод берёт и в архивы забрасывает.
Они проследовали к остекленным сверкающим дверям, ведущим наружу.
– Погодите, молодые люди! – окликнула их экскурсовод. – А вы ежика не хотите?
– Ежика? Если только после работы, – ответил Булат тоном искусителя и рассмеялся.
Щёки девушки заалели. Она сделала вид, будто ничего не услышала, и вернулась к заполнению форм.
Сотрудники бюро вышли. Музей хрусталя размещался на улице Ленина, в тридцати метрах от дороги. Скользили машины. Торопились прохожие. Престарелый дворник мёл желтую тополиную листву, мотая во рту пережатой сигаретой, отдающей корвалолом. Погожий осенний денек сменился пасмурной дымкой. Зловещее небо всё той же раной зияло за облаками.
Лунослав вдруг ощутил враждебный взгляд.
В паре метров от проезжей части дышал выхлопами лимузин «Aurus Senat» с красными дипломатическими номерами Камеруна. Претенциозно играла одна из сюит Баха для виолончели. Рядом отиралась неприятная парочка – высокий смуглый блондин в серебристом костюме и вишневом шарфе и девочка в чернейшем бархатном платье.
Они напоминали богатеньких и эксцентричных родственников с рождественской открытки. На золотисто-коричневом красивом лице мужчины плавала язвительная улыбка. Девочка же казалась меланхоличной созерцательницей препарированной лягушки.
Лунослав пригляделся внутренним оком и едва не грохнулся на землю. Обычно ему удавалось видеть сокрытое только вблизи, но сейчас он узрел больше, чем желал. С высоких тусклых небес в девочку ввинчивалась исполинская воронка, растекавшаяся по облакам километровыми корнями. Словно в голову ребенка упирался столп венозного, бордового дыма.
Булат с озабоченным видом встряхнул напарника:
– Что, барышня, голодный обморок намечается?
Лунослав показал трясущимся пальцем на приближавшуюся парочку.
Лжек блеснул жемчужными камешками зубов:
– Истерикс и Позерикс собственной персоной. Мертвого дня, чертовидцы.
Булат стрельнул в ответ лучезарной улыбкой, сделавшей бы честь и Королю поп-музыки26:
– Ты еще кто такой, чтобы так резко, как понос, разговаривать с нами?
Офира с академическим интересом изучала молодых людей. Стоило больших усилий провернуть всё это: развратить Черномикон, сотворить бюро «Канун» руками госслужащих и переправить фолиант. Эта парочка до конца сыграла свои роли. Только режиссер пересмотрел сценарий и подготовил новые сюжеты – полные раболепия и хандры. Она почувствовала почти неодолимое желание растянуть губы.
Мыслить человеческими категориями оказалось… приятно.
– Вы обознались, – с нажимом сказал Лунослав, подталкивая товарища к припаркованному уазику. Но почему, почему нельзя повсюду таскать с собой колун и косу?
Булат доверял заскокам напарника, но и сверкать пятками тоже был не готов.
– Может, они автограф хотят взять.
– Только если нашей кровью! Девочка – это…
– …Бессодержательный, – закончил Лжек за Лунослава. Имя чудовищной твари коньячным глотком прокатилось по языку. – Точнее, его малая доза. А в малых дозах, как вы знаете, многое полезно. Позвольте представиться: идейный вдохновитель и лидер «ЗОЛЫ». А всё это, – показал он на мир вокруг, – дом, который построил Лжек. То есть – я.
Булат зажмурился от удовольствия. Имя главного засранца пришлось ему по душе.
– Л-Лжек! Черт возьми, вот это имя! Идеально!
– У тебя что, серные пробки в ушах?! – прошипел Лунослав. – Ты не слышал…
– Я всё услышал. И проблем не вижу. Гасим их, и дело с концом.
Оба ощутили внутри древоточцев сомнений. Взглянули на девочку. Одно дело, если тварь приняла форму дитя, и другое – если сам ребенок одержим злом.
– Дураки. – Лжек взмахнул указательным пальцем.
Около двух третей прохожих откинули осенние плащи и куртки. На свет божий явились короткоствольные автоматы, готовые прогревать воздух свинцовой смертью. Ленина заполонили «золовики». Не меньше двух дюжин. Даже дворник, жевавший дерьмовый «Davidoff», вынул пистолет из-под сигнального оранжевого жилета.
Зазвучали визги. Свидетели спешили убраться куда подальше. Истерили тормоза транспорта. Улица напомнила закуток с разбегавшимися тараканами, в чье логово ударил свет фонарика.
– Полегче, полегче, ребятки. – Пальцы Булата пробежались по ключам от уазика. Нащупали брелок с оправой-клеткой. Открыли. В ладонь вкатилась черная жемчужина. Возможно, их единственный шанс уцелеть. – Только в Лунтика не стреляйте. А то он всех воплями оглушит.
– Да, я визгливый, – подтвердил Лунослав осипшим голосом. Он отступил за напарника: Булат в результате трансформации в демонического зверя при помощи жемчужины мог выдержать не только пули.
Наконец Офира подала голос:
– НЕТ. – Ее громовой глас разнесся по Ленина, заставив асфальт под ногами содрогнуться, будто от пронесшегося под землей поезда.
У одного из «золовиков», обладателя футболки с надписью «КЛИТЕРАН ГОРЯЧИХ ТОЧЕК», лопнули глаза. Лунослава едва не вырвало. «Золовик» заорал, хлопая себя по лицу. Автомат отлетел в сторону.
Донеслись новые крики.
Фанатики «ЗОЛЫ» один за одним слепли, будто некий шутник решил проткнуть гвоздиком маленькие влажные шарики в их головах.
По лицу Лжека проскользнула рябь раздражения. Этого он не ожидал.
– Убей нас, папа. – Голос девочки стал тише, напомнив рокочущую в ночи лавину, нацелившуюся на палатку с альпинистами. – Мы хотим насытить их любопытство.
Лжек не стал отказывать себе в удовольствии. Приставил к виску Офиры указательный и средний пальцы. Раздался шипящий звук, характе́рный для выстрела пневматического пистолета, с помощью которого убивают скот. Струя воздуха под давлением пробила голову девочки насквозь. Офиру откинуло. Из раны, точно из диковинного улья с лилейными трещалками27, поднялось облако амарантового тумана.
На пяти квадратных метрах улицы раскинулся клок жестокой, вечно голодной бездны, рыскавшей миллионы лет за звездами.
– Частичка Бессодержательного. Частичка Бессодержательного!.. Частичкачастичкачастичка!.. – Повторяя это вновь и вновь, Лунослав кинулся к машине за колуном. Казалось, он мог обгадиться от ужаса.
– Как у тебя палец повернулся в собственного ребенка пальнуть? – Булат закинул в рот жемчужину. Артефакт, вызвав раздражение пищевода, вышел обратно. – Что за хрень? – Он повторил попытку, и жемчужина опять выкатилась на язык.
Лунослав, влезая в перевязь со Злорубом, ухватил краем глаза происходящее с напарником. До него вдруг дошло. Это же до примитивного просто!
– Булат! Мы все, вся Брянская область, заполнены Бессодержательным! Он – в нас, а мы – в нём! Мы им даже дышим! Что бы ты ни глотал, это не достигнет желудочных соков, пока оно того не захочет!
Лжек изобразил умирающим жестом аплодисменты:
– Ну хоть что-то. Развлекайтесь.
– Заткнись, фашист! – огрызнулся Булат.
Они с Лунославом бросились в несогласованную и напрасную атаку.
Ничто не причинило вреда живой туманности из иных миров. Произносить же какие-либо напевы на богохульном языке Лунослав побоялся. Положение и без того походило на причмокивающее анальное отверстие.
Наконец клок пылающей бордовыми огнями бездны всосался в тело девочки. Офира с равнодушием мертвеца поднялась с асфальта. Как и прежде, невинная и невредимая. Заштопать пробитый череп оказалось не сложнее, чем восстановить глаз. Людские тела на редкость эластичны, особенно изнутри.
Она приблизилась к замершему Булату маленькими шажками. Наклонилась вперед, будто хотела пошептаться о секретиках, и прислушалась. Ее внимание привлек зревший в груди молодого человека Беломикон.
– Мы знаем, что там. Там – впустую потраченное время.
– Это ты – впустую потраченное время!
Нахлынувшие боль, обида и чувство вины за чужие смерти заставили Лунослава вскинуть Злоруб. Тяжело дыша, он замер. А вдруг где-то там, под этой порабощенной оболочкой, всё еще тлело настоящее дитя?
– Боишься причинить боль ребенку, которого нет? – Лжек, запрокинув голову, зашелся в узорчатом смехе. – Вот же глупец!
– И то верно. Здесь же как на родительском собрании – виноват папаня. – Булат накинулся на хлыща в серебристом костюмчике. Мозолистый кулак вышел на орбиту «хрустящей стыковки».
Лжек волнообразным, преломившим свет движением сместился в пространстве. Отвесил сотруднику бюро пощечину, заставив того кубарем прокатиться по асфальту.
Булат сплюнул. Урод разбил ему губу. В первый раз, что ли? Поднялся, точно распрямившаяся пружина. Развел руки и улыбнулся, показав перепачканные кровью зубы.
– Тебя так в школу мама провожала, да? Готовь мелки: труп твой обводить буду. Ну, может, еще машинку нарисую.
Офира вскинула ручку, призывая всех остановиться. Вновь зазвучал ее грохочущий голос, отбивавший слова, точно колёса вагонов – стук по рельсам.
– Надежда и сокращения плоти – суть жизни. Но и мы – жизнь; пусть и чуждая вам и непонятная. Мы желаем, чтобы вы узрели посмертные корчи собственного рода. Сперва истают ваши земли, затем осиротеет ваш мир и только потом исчезнете вы – лишенные душ, чаяний и фрикций, продолжающих род.
– Беспомощность – не самое оригинальное наказание, не находишь? – Лунослав не знал, что предпринять. Мысли метались загнанными зверьками. – Для чего эти пусто́ты? Что ты с их помощью делаешь?
– Они для того, чтобы мы стали целым. – Офира повернулась к верховному колдуну «ЗОЛЫ». – Папа, мы пресытились. Мы желаем уйти.
Лжек взял ее за руку. Ему не понравилось, что чертовидцы остались живы. И всё же время споров не пришло. Но позже – обязательно. Он бросил на прощание улыбочку, подвел девочку к лимузину, открыл дверь.
Лунослав схватил за плечо дернувшегося Булата и покачал головой. Как оказалось, чтобы их раздавить и унизить, не обязательно погружать в кому или превращать в бумагу.
– А если мы опять захотим получить на орехи?
В бездушных глазах девочки промелькнул слабый огонек интереса. А вот и оно.
– Последнее оспаривание судьбы пройдет там, где обретают бессмертие.
После этого Лжек и Офира скрылись в фешенебельных внутренностях «Aurus Senat». Лимузин, сыто заурчав, выехал на дорогу и скрылся за поворотом, ведущим в северную часть Дятькова.