Пуговицы

Глава 5

Я отдала Ольге Олеговне ключ и даже отсидела последний урок, чтобы потом пойти к Бэзилу. Лиза на занятия не вернулась, и Липа долго допытывался, куда она делась. В глубине души надеясь, что ей хоть немного стыдно, я ответила, что ничего не знаю.

– Че хмурая такая? – Как только мы попрощались с Филом, Бэзил закинул руку мне на плечо.

– С Лизой поссорилась.

– Расскажешь?

– Нет.

Он скорчил кислую мину, и до его дома мы шли в обнимку, но молча. Каждый под своим капюшоном. Дождь казался бесконечным. За его блеклой пеленой мир стерся.

У семьи Бэзила была большая квартира в новостройке, и у него имелась собственная комната – просторная, с огромной лоджией и маленьким диванчиком на ней, где он совершенно открыто курил, и его мама делала вид, что ничего не замечает. Она была дома, но работала и встречать нас не вышла. Прошли прямиком к нему. Бэзил мимоходом ткнул ноут. Тот тихонько зашелестел и вынырнул из сна громким: «Не плачь, прошу! Я тоже не вывожу».

Широко расставив руки, я свалилась на кровать и замерла. У Бэзила было хорошо. Воздух чистый, и все чистое. По полу босиком ходить можно, кровать широкая и мягкая. На такой я тысячу лет проспала бы, может, выспалась наконец.

Бэзил, по-прежнему молча, стал переодеваться в домашнее. Успел скинуть пиджак на спинку стула и снять штаны, когда ему кто-то позвонил. Еще минут семь, пока он, рассекая туда-сюда по комнате в трусах и расстегнутой рубашке, перекрикивал музыку, болтая о своих футбольных тренировках, я, глядя в потолок, отлеживалась тюленем и представляла, как будто это моя комната.

Мы друг друга не стеснялись. Привыкли обходиться без этого. Когда-то Бэзил нравился мне как парень. Он вообще многим нравился. Это делало его наглым и самоуверенным, а может, наоборот, наглость и самоуверенность делали его привлекательным, трудно сказать. У нас с ним даже были недели две нервной, сумасшедшей влюбленности. Такой, когда не понимаешь, то ли хорошо тебе, то ли ужасно плохо, круглосуточно переписываешься и никак не можешь отлипнуть друг от друга. Но потом начались ссоры. Ему казалось, что я на него давлю, а мне – что он не считается с моим мнением. В общем, после разодранного в клочья учебника химии и разбитого телефона мы очень быстро разлюбили друг друга и вышли на «новый уровень отношений», который оказался намного комфортнее. Больше никто никого не прессовал и ничего не требовал. Стало спокойно и просто, даже лучше, чем прежде.

А уже немного позже появилась договоренность о том, чтобы делать вид, будто мы вместе. Начал это Бэзил, когда к нему докопалась Левина, и он, чтобы избавиться от нее, наплел, будто все еще встречается со мной, и если я вдруг узнаю, что он с ней мутит, то прибью обоих. Сначала меня это разозлило, но потом самой понадобилась его помощь. Жирный Жора с приятелями повадились поджидать нас с Лизой после уроков и доматываться с тупыми шутками и приставаниями. А Бэзи хоть и говнюк, но не трус. На следующий день он действительно подошел к Жоре, отозвал его в сторону, и они в рекреации у подоконника что-то долго выясняли, а все остальные парни с интересом за этим наблюдали. Но они не подрались, разошлись мирно, и Жора отвял. Вот и получилось, что мы оба нужны друг другу.

Закончив разговор, Бэзил остановился напротив кровати. Тело у него состояло из сплошных высушенных мышц, как у легкоатлетов. На мой вкус, слишком жилистое и худое, но он себе нравился. Да и мое мнение в этом вопросе особо не требовалось. Я села.

Бэзил навел на меня телефон, сфотографировал и показал фотку: взъерошенные волосы, цвет лица в тон скандинавскому блонду, на верхней губе зрела лихорадка, а глаза такие, словно я под кайфом.

– Устала, наверное, – оправдываясь, сказала я.

– В последнее время ты мне вообще не нравишься.

– Ну извини! – Я откинулась обратно на кровать. – Сейчас немного полежу и уйду.

– Лежи, – милостиво позволил он.

Постоял немного надо мной, потом сел рядом.

– Что все-таки происходит?

– Сложно сказать… Такое чувство, как будто я выброшенная и никому не нужная. Еще немного – и меня вообще смоет этим дождем к чертовой матери.

– Это из-за бабки?

– С ней было ужасно, но хотя бы понятно.

– Скучаешь по выносу мозга и скандалам?

– Нет, конечно, но я к этому привыкла и почти не замечала.

– Ага, не замечала, поэтому после школы сидела до упора в ТЦ?

– Все равно с ней был хоть какой-то порядок. А еще еда и свет иногда горел. Сейчас только экономим на всем. Кощей под дверью ванной стоит, слушает, сколько я воды потратила. Не орет, как Яга, но пилит постоянно. В грязных ботинках по квартире ходит, вещи не стирает, посуду за собой не моет… Нудит, что мы все потратили на похороны Яги и теперь вся его зарплата на коммуналку и жратву уходит. Если бы она хоть была, эта жратва.

– И что делать?

– Без понятия. Если только школу бросить и работать пойти, но до ЕГЭ всего ничего осталось.

– Может, тебе продать что-нибудь?

– У меня ничего нет. Если только душу, но кому она сейчас нужна?

– Да… С телом как-то попроще.

– Это не мой вариант.

Он наконец натянул красные клетчатые штаны:

– Хочешь вместе что-нибудь замутим?

– Что замутим?

– Пока не придумал.

В комнату вошла мама Бэзила. Привычки стучаться у нее не было, она, вероятно, единственная, кто не засомневался бы в наших истинно дружеских отношениях, даже если бы застала его в трусах. За ней рыжим пушистым шариком вкатился карликовый шпиц Мося и тут же запрыгнул мне на колени.

– Ребята, хотите чаю? – крикнула мама, думая, что из-за музыки мы ее не слышим.

Она была точной копией Бэзила, только с волосами.

– Давай тащи, – махнул рукой он, – и еды какой-нибудь для Микки.

– Спасибо, не надо, – из вежливости попыталась отказаться я.

– Дают – бери! Пора бы усвоить, – поучительно произнес он.

– Могу предложить зефир в шоколаде и ванильные пряники.

– Пойдет, – одобрил Бэзил, – только этого хорька забери.

Он схватил уютно устроившегося у меня Мосю и кинул на пол.

– Про Сорокину слышно что-нибудь? – Мама задержалась в дверях с таким откровенным любопытством, что стало ясно: чай она предложила лишь для того, чтобы об этом спросить. – Нашли убийцу?

– Мам, – Бэзил строго посмотрел на нее исподлобья, – мы же договорились не обсуждать эту тему.

– Я и не обсуждаю, просто интересно, есть ли новости.

– Нет никаких новостей, – раздраженно фыркнул Бэзил.

– Но Маша ведь дружит с Тамарой Андреевной. Она ничего не рассказывает?

– Завтра похороны, – сказала я, – их организует школа, потому что у Надежды Эдуардовны родственников не было.

– Серьезно? – Мама Бэзила удивленно посмотрела на нас, но, перед тем как закрыть за собой дверь, добавила: – Так этой стерве и надо.

Когда звук ее шагов стих, я вопросительно повернулась к Бэзилу.

– Не-не, – замахал он руками, – давай лучше про Лизу, Кощея, про деньги, а про Надю не хочу. Надоело!

– Слушай, Вась, – не вставая, я поймала его за руку и усадила рядом. – А хочешь, я тебе про Лизу свою тайну расскажу, а ты мне про Надю? Про Лизу очень интересная тайна. Правда! Она тебе понравится. Кстати, физручки она тоже касается. И меня касается. И Лизы.

Бэзил придвинулся и обнял меня за плечи.

– Знаешь, за что я тебя люблю? За то, что с тобой никогда не бывает скучно. Такое чувство, что у тебя постоянно где-то свербит. Но, поверь, эта тема гнилая. Даже если ты и узнаешь что-то, то никому от этого лучше не будет. По крайней мере, Надя твоя уже не воскреснет.

– Она не моя.

– Ну вот и все. Гадина она была, за то и поплатилась.

– Рассказывай уже. – Я ущипнула его за ногу. – Рано или поздно все равно всплывет. Пойду вот сейчас к твоей маме, и она мне просто так все расскажет, без всяких сделок.

– Смотрю, тебе резко полегчало. – Бэзил принялся энергично лохматить мне волосы обеими руками.

Я его отпихнула, и мы немного повозились. Музыка продолжала играть. После чего он вскочил, открыл дверь в лоджию и, стоя в дверном проеме, закурил.

– И какие же у меня гарантии, что твой секрет стоит моего?

– Честного слова недостаточно?

– На самом деле ничего такого. Ты же про Антона знаешь? Что он пять лет в колонии просидел. Так вот, это Надя на него заяву накатала, что он типа ее изнасиловал. Но это был гон. Она сама до него целый год доматывалась. Письма писала, преследовала… – начал Бэзил спокойно, но постепенно стал заводиться. – А потом вот так отомстила. Мама, когда узнала, что она к нам в школу заявилась, вообще в осадок выпала, пошла Тамару просить, чтобы ее убрали. Но Тамара уперлась – и ни в какую. Видите ли, ей жалко Наденьку, а Антона, блин, не жалко?

– Вот это да! А чего ты раньше не рассказал?

– Это не лучшие подробности биографии.

– Не твоей же.

– Слушай, мне Антон как брат и отец, вместе взятые. Все, что касается его, касается и меня. Ясно? Я за него любому горло перегрызу, виноват он или нет. Я ее вообще видеть не мог. На кой еще перетирать то, чего не было? Оно мне надо, чтобы по всей школе трепали?

– Я никому не сказала бы.

– Короче, чего сейчас-то? Проехали! У Антона даже ее записки остались. Он их в суде показывал, но на них никто не взглянул. Смотрели только на бедную Наденьку… тварь конченую. Мать ее тоже ненавидит.

– Давно это было?

– Ну, считай, три года назад Антон вышел. И там пять. Получается восемь лет назад. – Бэзил вернулся в комнату. – Давай свой секрет выкладывай! Посмотрим, наколола ты меня или нет.

– Короче, – я попыталась сделать равнодушное лицо, – у меня есть запись, как Надя целуется с Томашем. Я показала ее Лизе, а Лиза стала шантажировать этим Надю.

– Ого! – Наклонившись над ноутом, Бэзил вытаращился и замер. Музыка резко вырубилась. – И чего? Удачно?

– Нет. Лиза подкинула ей флешку в сумку, а Надя сделала вид, что ничего не находила.

– Флешку? – Бэзил поморщился. – Че, реально ими кто-то пользуется? Почему она не отправила по почте или в соцсеть?

– Потому что отправить и не запалиться сложнее, чем не запалиться с флешкой. А если бы Надя пошла в полицию и они отследили, откуда отправлено сообщение?

– Вообще-то для таких вещей существует VPN.

– Можешь меня не перебивать? Я даже не знаю, каким образом Лиза собиралась деньги получить, не в этом суть. Суть в том, что она это сделала. Я ее просила никому не показывать, но она все равно это сделала. Понимаешь?

– Бли-и-ин. – Бэзил раздосадованно потер бритую голову. – Ну почему я не знал? Организовали бы все в лучшем виде. Я бы к Наде напрямую пошел. Сказал бы: «Вот, тварь, либо мстить тебе за дядьку буду, либо денег давай». Она точно повелась бы. Отвечаю! Надя знала, как я к ней относился, и точно повелась бы…

– Я же объясняю, что не хотела этого. Ты меня не слышишь, что ли?!

– Как же жалко, что все сорвалось! – продолжал сокрушаться Бэзил.

– Кажется, следующим будет твое признание, что это ты запихнул ее в колодец.

– Прежде чем еще что-либо скажешь, – он погрозил пальцем, – сначала подумай.

– Вообще-то я надеялась на поддержку! – Я встала.

– Хочешь пива? – Бэзил полез под кровать.

– Какое еще пиво? Холод дикий. Пойду домой. Спать хочется.

– Мать чай с зефиром обещала.

– Расхотелось. В следующий раз.

Всю ночь меня дико знобило и пробирало леденящей дрожью. Кощей тоже кашлял. Из-за подгоревшей вермишели на кухне осталось приоткрытым окно, а заставить себя встать и закрыть его сил не было. Мысли то и дело перекакивали с живой Нади, красотки с ледяными глазами, на мертвую: спутанную мочалку волос и неестественно искривленную кисть руки. С Нади, игриво мурлыкающей на уроках физкультуры, на безумную злобную фурию в учительском туалете. Если бы не последняя сцена, если бы не сон, я, наверное, и не думала бы столько об этом. Не искала каких-то объяснений. Однако чувство, будто я имею к ее смерти отношение, прочно засело в мозгу. Флешка – шантаж – Лиза, похороны – Пуговицы – Томаш – растяжка – звонок из Зазеркалья, зефир с пивом – Бэзил – дождь, дождь, дождь.

Мне было плохо. Болезненно плохо. Сработал будильник, но я лежала и лежала, не в состоянии подняться, а когда заставила себя разлепить глаза, на улице было уже светло. Это означало, что я все же уснула, хотя совсем не чувствовала, что спала, и даже не слышала, как ушел Кощей. Я встала, попила теплой воды из чайника, обложилась бумажными платками и снова завалилась в постель, а проснулась – наступил вечер, в соседней комнате работал телевизор. Из всех пришедших сообщений ответила лишь Бэзилу, что болею, выпила таблетку аспирина и в следующий раз проснулась только с очередным звонком будильника. На первом уроке ожидалась важная контроша по математике, поэтому пришлось идти.

Ботинки так и не просохли. Из-за чашки сладкого утреннего чая с куском белого хлеба желудок сводило. Но температура как будто спала, и во всем теле ощущалась слабость. Я тащилась по темной, сырой улице и думала о том, что, когда стану самостоятельной и независимой, обязательно найду себе такую работу, где не нужно рано вставать. Или лучше сделаюсь начальником и прикажу поставить в своем кабинете большой мягкий диван и, приходя на работу, буду запирать кабинет и спать.

Рядом с нашим домом прошлой осенью сломали пятиэтажку и обнесли деревянным забором с зеленой тканевой сеткой, а на месте прежней заасфальтированной дорожки появился узкий, вечно утопающий в грязи деревянный настил. Всю зиму там работали краны, но выше забора ничего не выстроили, а весной кто-то проломил большущую дыру, так что ходить приходилось с риском свалиться в яму с трубами и торчащими острыми железяками. В школу можно было попасть и в обход, но потратив лишние семь минут. С утра вообще не вариант. Там-то меня и догнал Липа. Шли по настилу один за другим.

– Привет. Подготовилась к контроше?

– Не-а.

– Хочешь опять свалить?

– Хочу, но не буду. Все равно идти некуда в такую рань. Дома дед, а от холода я скоро сдохну.

– Лиза говорила, что вы ходили к Наде убирать.

– Да! – Я обернулась. – И чего?

– Осторожно! – Липа предупреждающе вскинул руку.

Мы как раз проходили мимо дыры.

– И чего? – повторила я.

– Просто любопытно.

Дошли до конца забора и поравнялись. Липа был мелкий, чуть выше меня, глазастый и суетливый.

– Тебе ее жалко?

Шумно пыхтя, он задумался.

– Надю? Не знаю. Но я рад, что пришел новый физрук.

– Ты же терпеть ее не мог.

– Подумала, что я мог бы ее убить? – рассмеялся он.

– Кто знает? Обычно вот такие тихие ботаники, как ты, и оказываются в итоге преступниками.

Закатив глаза, Липа тяжело и протяжно вздохнул.

– Если я кого и мечтал убить после каждого ее урока, так это себя.

Контрольная была сложная, но меня занимало совершенно другое. Взгляд настырно упирался в спину на второй парте. За кого Надя держала Томаша? За маленького питомца или он все же имел право голоса? Насколько она вообще была с ним откровенна? Рассказывала ли о флешке? Ведь если ему известно о записи, объяснять ничего не потребуется. Я должна была набраться смелости и поговорить с ним насчет растяжки. Но почему за эти дни ничего не выдало его расстройства? А выражение лица оставалось таким же ровным и невозмутимым, как всегда? Томаш не был замкнутым, нелюдимым или мрачным. Он охотно общался со всеми, кто проявлял к нему интерес, разговаривал, смеялся и рассказывал истории. Держался доброжелательно, но на расстоянии, ничего про себя не рассказывая и о других не спрашивая. А когда заканчивались уроки, домой шел всегда один. За полтора года учебы у нас он так ни с кем не подружился. Все, что мы знали о нем, – это то, что ездил он на автобусе и у него была младшая сестра, которая училась в четвертом или пятом классе.

Я была уверена, что самомнение Томаша зашкаливает. Типа он такой умный, красивый, хороший и правильный, а мы низкопробная районная шушера. И не только из-за того, что он так нелепо и обидно меня послал, скорее из-за ситуации, случившейся чуть позже, в декабре. Было холодно, и шел снег. На ступенях школы под козырьком стояла девочка: расклешенная юбочка, два хвостика, за спиной массивный портфель. Она жалась, стараясь увернуться от радостно вылетающих из школы девятиклассников.

Я узнала в ней сестру Томаша и притормозила.

– Отошла бы, а то затопчут.

Девочка послушно сделала шаг назад, но не ушла.

– Ты к брату?

Она кивнула.

Какой-то придурок, закидывая рюкзак на плечо, чуть не заехал ей по лицу, и я едва успела отдернуть ее в сторону.

– Идем внутрь. Там безопаснее и теплее. – Я отвела ее к столику охранника.

– Стой здесь.

– Спасибо, – прошептала девочка, и по ее щекам потекли слезы, – я телефон потеряла. Его украли. Положила рядом с собой, когда переобувалась, а потом смотрю – пропал.

– Хороший телефон?

– Конечно, хороший. Он же мой.

Она дрожала как осиновый лист, и я накинула ей на плечи свою куртку.

– Не расстраивайся. С телефонами так часто бывает. Они ломаются, разбиваются, пропадают. К этому нужно привыкнуть.

– Что ты тут делаешь? – раздался за спиной голос.

Я выпрямилась. Сзади стоял Томаш.

– У меня телефон украли, – повторила девочка.

– Понятно. – Брат снял с нее портфель.

– Если локация была включена, – сказала я, – можно попробовать его найти. Мы один раз так вернули телефон.

– Спасибо, – на меня он даже не взглянул, – сами разберемся.

Я протянула руку:

– Куртку можно забрать?

– А, да, конечно. – Он снял мою куртку с сестры и передал мне.

Когда я отошла в сторону и остановилась, чтобы одеться, услышала, как Томаш сказал сестре:

– Я тебя предупреждал, что с незнакомыми нельзя разговаривать?

– Но это же Микки из твоего класса.

– Откуда ты знаешь, что она Микки?

– Все ее так называют. Она же популярная и крутая.

– Какая глупость, – недовольно проворчал он, – это плохая популярность. В следующий раз не разговаривай ни с ней, ни с другими «крутыми». А с телефоном сейчас решим.

Томаш поднял голову, и мы встретились взглядами. Он понял, что я все слышала, но ничуть не смутился. После жестокости я больше всего ненавидела самодовольство и снобизм. Наверняка их семья, судя по фамилии, переехала из какой-нибудь Польши или Чехии, где у него была насыщенная, благополучная жизнь и где он кинул не одну девушку.

Не решив ни одной задачи, я сдала пустой листок.

На биологии в класс заглянула Ольга Олеговна и вызвала меня в коридор.

– Сходите с Лизой Ткаченко, уберитесь, – протягивая тот самый ключ от Надиной квартиры, приказным тоном велела она. – Вчера поминки были. Остался бардак. Мне сейчас некогда кого-то еще искать.

– Я сама схожу, без Ткаченко.

– Тогда возьми кого-нибудь из мальчиков. Пришлось стол у соседей просить и шкаф двигать. Кого тебе отпросить – Степина? Краснова?

– Томаша, – неожиданно выдала я, отчетливо осознавая, что «час икс» настал.

Глава 6

Половину пути до Надиного дома мы почти не разговаривали. Просто шли быстрым шагом, не глядя друг на друга. В одной руке Томаш нес большой черный зонт, другую прятал в кармане. В туманной серости осеннего утра из-под расстегнутой куртки его рубашка светилась неестественно нежным пятном. Я мерзла, а ему было жарко, и этот жар ощущался даже на расстоянии. Однако от соседства под зонтом я отказалась, а свой не носила.

– Почему ты позвала меня? – все-таки спросил он, когда мы уже почти пришли.

Вероятно, всю дорогу об этом думал. Но у меня был заготовлен ответ.

– Ольга Олеговна велела тебя взять.

– Из-за стола, наверное.

Надо мной навис зонт.

– В смысле?

– Я вчера у соседей стол просил. Нужно вернуть.

– Ты ходил на похороны? – опешила я.

– Только на поминки.

У Томаша были широкие густые брови и длинные ресницы, а глаза какие-то светлые, но из-за тяжелого пасмурного взгляда они казались темными. Стрижка ровная, манекенская, всегда одной длины, как будто он никогда не обрастал.

Впрочем, его спину я изучила намного лучше, чем лицо.

– Вы же с Надей вроде как… дружили?

– Да.

– Но расстроенным ты не выглядишь.

– Много времени прошло.

Я продолжала сверлить его взглядом:

– Ты должен был заволноваться, когда она исчезла.

– Думал, что переехала.

– Вот так – в один момент? Ушла, не попрощавшись, поздним вечером посреди репетиции и переехала?

– При чем тут репетиция? – Томаш настороженно посмотрел на меня.

– Ты видел Надю после того вечера перед юбилеем школы?

Он медленно, но без малейшего удивления покачал головой, в его глазах не отразилось ничего, кроме меня самой. Однако для разоблачительного разговора было рано.

Перед большой лужей я выскочила из-под зонта, обогнала его и пошла вперед.

В квартире стоял запах заветрившейся еды, алкоголя и парфюма. Разувшись, Томаш первым делом отправился мыть руки. Затем снял синий школьный пиджак, аккуратно повесил его на спинку стула, поправил на комоде траурную фотографию Нади и, закатав рукава рубашки, присел, чтобы разобрать занимающий полкомнаты стол.

Мама Томаша, наверное, очень гордилась им. Все мамы хотят иметь таких образцовых, правильных сыновей: красивых, умных и рассудительных. Умеющих разобрать стол, предлагающих зонт и пахнущих альпийскими лугами. Вот только догадывалась ли она о Наде?

Я еще немного постояла, наблюдая, как он складывает стол, и пошла на кухню. Грязные тарелки были наставлены в раковине, стеклянные миски с остатками салатов засунуты в холодильник. Мусорка забита бумагой, салфетками и пакетами из-под сока. Но бутылок от спиртного не было. Это, пожалуй, единственное, что они потрудились убрать. Я достала черный пластиковый пакет для мусора и переложила все тарелки из раковины в него. Зачем мыть? Все здесь, что когда-то имело значение, превратилось в бессмыслицу.

Если у меня когда-нибудь будет своя квартира или дом, я ничего не стану собирать или тратить деньги на вещи – на сервизы, дизайнерские шторы, брендовые спортивные костюмы. У меня будут только сухие ботинки и огромная удобная кровать, которую я завещаю кремировать вместе со мной.

Хлопнула входная дверь. Томаш понес стол соседям. Интересно, как часто он бывал в этой квартире?

В холодильнике оставались оливки, соленые огурцы, колбасная нарезка и селедка. Сначала я хотела их выкинуть, но потом решила, что Кощей обрадуется такому разнообразию, и, пока Томаш не вернулся, собрала все в непрозрачный белый пакет с ручками и спрятала за дверью.