Время прибытия

Стреляют пулеметы холостыми,А грозный взрыв – ненастоящий взрыв.Мы под огнем,                Но все придут живыми,Ни капли крови так и не пролив.Мы смело лезем прямо в гущу дыма,Где выстрелы «противника» слышны.…А может быть, мы все неуязвимыЗа тех,        что не пришли домой с войны?!

21 июня 1941 года. Сон

Как я хотел вернуться в «до войны» –

Предупредить, кого убить должны.

Арсений ТарковскийСегодня я один за всех в ответе.День до войны.                  Как этот день хорош!И знаю я один                на белом свете,Что завтра белым свет не назовешь!Что я могу           перед такой бедою?!Могу – кричать, в парадные стучась.– Спешите, люди, запастись едоюИ завтрашнее сделайте сейчас!Наверно, можно многое исправить,Страну набатом загодя подняв!Кто не умеет, научитесь плавать —Ведь до Берлина столько переправ!Внезапности не будет.                         Это – много.Но завтра ваш отец, любимый, мужУйдет в четырехлетнюю дорогу,Длиною в двадцать миллионов душ.И вот еще:             враг мощен и неистов… —Но хмыкнет паренек                       лет двадцати:– Мы закидаем шапками фашистов,Не дав границу даже перейти!.. —А я про двадцать миллионов шапок,Про все,         что завтра грянет,промолчу.           Я так скажу:– Фашист кичлив, но шаток —Одна потеха русскому плечу…

Свадебная фотография

Она не выдержала и смеется,В его плечо шутливо упершись.…Он через месяц станет добровольцем,Его подхватит фронтовая жизнь.Нахмурясь, чтобы не расхохотаться,Он купчик обвенчавшийся. Точь-в-точь!…Ей голодать, известий дожидаться,Мечтать о нем, работать день и ночь.Своей забаве безмятежно рады,Они не могут заглянуть вперед.…Он не вернется из-под Сталинграда.Она в эвакуации умрет.А если б знали, что судьба им прочит,На что войною каждый обречен?!…Она так заразительно хохочет,Через мгновенье засмеется он.

Что случилось, братцы?!

Душа, как судорогой сведена,Когда я думаю о тех солдатах наших,Двадцать второго,                    на рассвете,                                 павшихИ даже не узнавших,                        что – в о й н а!И если есть какой-то мир иной,Где тем погибшим суждено собраться,Стоят они там смутною толпойИ вопрошают:                – Что случилось, братцы?!* * *Порой война теряется из вида:Уже комдивы – нефронтовики.И все ж у мира, как у инвалида,Болит ладонь потерянной руки.

Возвращение

Значкам, погонам, лычкамОтныне вышел срок.И надо ж – по привычкеРука под козырекВзлетает…             Я ж вернулся!Я в штатском. Что за вздор?– Бывает! – улыбнулсяМолоденький майор.Пора тревог полночных —Армейская страда!И как-то жаль «так точно»,Смененное на «да».

Солдатский сон

Мне снится сон! Уже в который раз:Осенняя листва в морозной пыли,Приспело увольнение в запас,Друзья ушли,                а про меня забыли!Наверно, писарь – батальонный бог —Меня не внес в какой-то главный список.А «дембель» близок, бесконечно близок,Как тот, из поговорки, локоток.Я вновь шагаю по скрипучим лужамНа ужин          строевым, плечо к плечу,Смеется старшина: «Еще послужим!А? Поляков?!»                Киваю и молчу…

Слова

Была разлука из неодолимых,Когда в былое верится едва,Но я нежданно в письмах торопливыхВдруг для своей любви нашел слова.Рукой заледенелой на привалеЦарапал: «Здравствуй…» – и валился спать,Но там, где слезы раньше подступали,Слова вдруг научились проступать.

Четвертое письмо

Три письма затерялись в пути.Три тоски. Три страданья. Три воя.Три нечеловечьих почтиНе услышаны были тобою.Я писал, что терпеть не смогуЭти непоправимые боли.Три письма, как следы на снегуВ белом-белом, нетронутом поле.А в четвертом спокойно и зло,А в четвертом легко и усталоЯ тебе сообщал: «Тяжело…»Самым первым четвертое стало.И когда обрывается свет,Тяжесть кажется неодолимой,Ставлю адрес, которого нет,А потом уже имя любимой.

Женщина с упрямыми глазами

Такого можно не понять годами,Но вдруг коснуться в озаренье лба!Та женщина              с упрямыми глазами,Как говорили встарь, —                             моя судьба!Ее улыбка – от печалей средство,Ее слова – они хмельней вина!Вот жизнь моя:                  сначала было детство,За детством – юность,                           а потом – она!Конечно, счастье – это тоже тяжесть,И потому чуть сгорбленный стою.Не умер бы я, с ней не повстречавшись,И жизнь бы прожил.                         Только не свою!

Стихи об охране любви

Любовь рождается,                       взрослеет,                                    умирает.Есть у любви дитя —                       любовь детей.И каждый каждым шагом попираетНевидимые скопища костей:За сотни лет,               за сонмы поколенийШел пласт на пласт,                        на ряд ложился ряд.И нижние уже окаменели,Став углем, разжигающим закат.Когда-нибудь, уверенно шагаяПо трепетной весенней мостовой,Почувствую,              что грудью раздвигаюЯ самый верхний,                      самый свежий слой.И если мы любовь уже не ценимЗа красоту, как небо и цветы,Попробуем беречь хотя бы в целяхОхраны        окружающей                       среды…

Двое в лесу

Роща качает листвою,Делая нам знак:Видно, у нас с тобоюЧто-то не так,Что-то не так!Наши тела, порывы,Помыслы и словаВсе быть должно красиво,Как дерева,Как дерева!Те, что шумят над нами,Воздух струя густойНа обделенных корнями,На обойденных листвой.

Третьяковская галерея

Портрет молодой женщины

Обычай светский нетерпимо строг:Какое б горе сердце ни сжимало,Будь мраморной,                    дабы никто не смогПонять, как ты, красавица, устала.Взирай сквозь паутинку на холстеТак,     чтобы не поведать поневолеМужчинам – о сокрытой наготе,А женщинам – о потаенной боли.Будь существом недостижимых сфер.Пусть очи твои сравнивают с бездной…А в них всего лишь                      статный офицер,Такой желанный и такой бесчестный!…Но что мне до услужливой молвы,Когда твой взгляд смиряет в сердце смуту.А тот жуир – в запаснике.                                 Увы!Он зрителям не нужен почему-то.

Влюбленные

Гуляют двое, обнявшись, по скверу.И все глядят на них, разинув рты:Он Квазимодо, а она Венера…За что ж такому столько красоты?Но кто судья душе, ее глубинам?!И понимают, паре глядя вслед:Когда влюблен, весь белый свет в любимом.А разве не прекрасен белый свет?

В северном городе

Небо словно тяжелые своды,А со сводов сочится вода.Вот сюда в баснословные годыНе смогла дотянуться орда.Не домчалась кровавая туча.И врагу, и соседу назлоГрад остался живым и могучим —Так в ту пору немногим везло.Время годы, как волны, катило.Город рос, куполами блистал,Красоты набирался и силы —Чуть столицей российской не стал.Но чего-то ему недостало:Иль казна оказалась слаба,Может, просто была не судьба,То ли крови за Русь пролил мало…

Пожилая библиотекарша

Простое платье и лицо простое.Цвет беглых глаз как будто голубой.Она нехороша.                 НекрасотоюВсех женщин с несложившейся судьбой.Струятся дни, ее обиды студят.Их описать – всего одна строка.А вон они, обугленные судьбы,Рядами с пола и до потолка!Да есть ли хоть одно движенье духа,Которое б художник не постиг?Еще немного – и она старуха.Об этом тоже очень много книг.Они на все, они на все ответят,Над прошлым с нею будут причитать…Зачем же так несчастно жить на свете,Когда про это можно прочитать?

Старый декабрист

«…Когда-нибудь потомки все исправят:Сорвут оковы и растопчут кнут,И юношей замученных восславят —Убийц, почивших в бозе, проклянут!И будут, верю я, в грядущем векеЧисты и зорки взгляды у людей:Вспомянется несчастный Кюхельбекер,Осмеян будет мерзостный Фаддей.О новый век! Он будет безупречен.На все ответит острый ум людской:Зачем мы ждали гибельной картечиИ почему нас предал Трубецкой?Как шахматы, без гнева и без пыла —Всех нас расставят хладные умы…Когда бы так же на Сенатской было,Господь свидетель, победили б мы!»

Дуэль

Всему черед. И мщение настало.Свет, словно снег, спускается с небес.Сейчас они сойдутся по сигналу —И не успеет выстрелить Дантес…Не зря ж поэт мечтал служить гусаром!И у барьера Пушкин не впервой!Он подведет черту обидам старым —За всех француз ответит головой.Он им покажет – этой светской дряни, —Как жжет сердца губительный свинец.И д'Аршиак склонится к страшной ранеИ, содрогнувшись, выдохнет: «Конец!»Потом… Монарший гнев, чреда гонений,Смятенье в сердце, ропот за спиной,Но главное: он жил бы, русский гений,Любил, писал…                  Пускай такой ценой!А мы бы знали, понимали с детства,Что Пушкин прав…                    А что бы мыслил он,Обмолвившийся: «Гений и злодейство —Две вещи несовместные…»

Прогулка по Москве

Я ищу девятнадцатый векВ подворотнях,Как неярким апрелем припрятанный снегОт лучей посторонних.Старый дом. В нем уже не зажжется окно:Новоселье – поминки.Мне шагать через век – от БородиноДо Ходынки.Есть в модерне какой-то предсмертный надлом…Переулки кривые.Революция за поворотом. ПотомСороковые.Где-то рядом автомобили трубятИ дрожит мостовая.Мне в глаза ударяет высокий Арбат.Я глаза закрываю.

Заводское общежитие

В заводском общежитии                             жили крикливо и тесно,Но зато как-то просто                         и, я бы сказал, налегке.Это был особняк,                    очень дряхлый и неинтересный:Старина ничего                 не оставила в особняке.Разве только сквозняк,                           вероятно из старорежимных,В коридорной системе                          никак разобраться не мог,Он выискивал запахи                        давних времен                                          и кружил их…А еще были в доме                       паркет и лепной потолок,Украшавшие прежде                        чудесную бальную залу,Что, к несчастью, была,                            как жилищный вопрос, велика.И ее поделили                 так, чтоб каждой семье выпадалоПонемногу паркета старинного и потолка.А потом все забылось.                          Жильцы и не подозревалиСреди дымной стряпни,                           беготни,                                    подметанья полов,Что живут так обычно,                           так непритязательно в зале,Где давался, быть может,                               один из последних балов.Это выяснил я!                 И, ужасно взволнованный этим,Отложил на потом                     все другие ребячьи дела,И в течение дня,                   до чертей надоевши соседям,Разузнал, что за чудо                          пропавшая зала была!…В эту ночь мне приснился                                 какой-то блестящий военный,На кого-то похожий                      (но только лица нет на нем),Он метался по комнате,                            бился в фанерные стены,И его эполеты                 горели недобрым огнем.А в потерянной зале,                         за тонкой стеною невидим,Замечательный бал:                        звуки музыки, светская речь.И несчастный военный,                            на волю отчаявшись выйти,Принимается саблей                         преграду фанерную сечь.Только стены стояли,                          хотя от ударов трещали…– Мальчик! Где же здесь выход?                                      (Сует мне в карманы рубли.)Ах, княжна, так нельзя!                            Пощадите!                                       Вы мне обещали:Ведь мазурка моя!                      Вы смеялись…                                      О, как вы могли?! —Но ни слова в ответ.                        Или он не расслышал ответаСреди звуков мазурки.                          Внезапно кончается бал.Поцелуи, прощанья.                       – Такому-то князю – карету! —И со стоном «уехала!»                          Странный военный пропал.…Поутру я проснулся                         в глубокой, недетской печали.Чем-то вкусным тянуло                            (наверное, был выходной).В коридоре ходили.                       Друзья за окошком кричали.Мама нежно пытала,                        что нынче такое со мной.

Девятнадцатый год

(на полях учебника истории)

Клинки со свистом резали эпоху.Стояло завтра на повестке дня.Кроился мир на «хорошо» и «плохо»,Чтоб самым лучшим наделить меня.И веря в Маркса, как недавно в бога,Красноармейцы брали города.Опять тревога, но совсем немногоДо счастья и свободного труда.Отряд уходит: песня глуше, глуше…Отбитый город в кумаче хорош!Горели души и чадили души.А души, их атакой не возьмешь.А им, во зле приученным влачиться,Им, за добро встававшим с топором,Пришла пора учиться и учиться,Учиться жить и царствовать добром.

Из истории московских улиц

Старичок бредет по новой улице(Все дома равны, как на подбор),Под ноги глядит себе – любуется:Старый парк, особняки, собор.Следом я иду,                сосредоточенноДумая про ту, что всех милей.Замечаю: домик скособоченный,Несколько старинных тополей.А за нами – мальчуган,                            уверенноЕдущий на папе в детский сад,Видит, как шумит большое дерево,Срубленное год тому назад.

Рыбалки

Отец и дед рыбачили вдвоем.Был (час езды от Курского вокзала)Известный лишь немногим водоем,В котором потрясающе клевало.И наступал счастливейший из днейИ я стоял дозорным при уловах,И до смерти боялся окуней,Огромных, неестественно лиловых.Когда мы наш улов несли домой,Прохожие с расспросами совались.А дед с отцом рядили меж собойО рыбинах, которые сорвались.О! Были удивительно вкусныУловы те. От памяти немею…А после про рыбалку снились сныТакие,       что куда Хемингуэю!Но так бывало только раз в году,В конце весны.                 От мая и до маяЯ ждал, не понимая, что расту,Как до сих пор еще не понимаю.…И по чему судить, что мы растем?По счету дней, иль памяти былого,Иль по тому, что умер водоем,А дед уже не принесет улова?

О сказках

Читая сказки – мучась, холодея,Желая зла кощеям и ягам,Я удивлялся, что и чародеиНеравнодушны все-таки к деньгам!А ведь у колдунов свои законы,Им ведом всемогущества секрет:Взмахнут рукою – прилетят драконы,Шепнут – и грянет ливень из монет.У магов на цепях томятся смерчи,А их чертоги только снятся нам.Но, видимо, платить по-человечьиПриходится порой и колдунам…

Люди

По духу, по плоти, по сути —Во всем, что природой дано,Они очень добрые – л ю д иИ очень сердечные,                        ноИх много,            их много на свете,Их море – людей!                      ОттогоИм трудно бывает заметить.Заметить тебя,                  одного…

Осенние пруды

Раз в год, в преддверье холодов,Отводят воду из прудов.И вот открыта память дна,Душа пруда обнажена!Дно вычистят. И лишь тогдаСюда опять придет вода.Младенческую память днаУкроет мутная волна.…А я бы не прожил и дня,Когда б хоть раз вот так меня!

Попытка к славословию

Очень хочется петь о России,Будто светлая тягость во мне!Много пели, но можно красивей.Как весомы слова в тишине!Вот и я начинаю: «Россия…»Но едва первый звук раздался,Обступают            иные по силеГолоса. Голоса. Голоса.И они горячее и вышеИ, наверно, звучат искони.Я меж ними свой голос не слышуНи к чему он,                когда есть они!Я замолк и уже не посмею…Здесь важнее молчание,                              ведьВ этом случае слушать честнееИ весомее, нежели петь…

Памяти знакомого

Я разбираю прожитую жизнь.Чужой судьбы распутываю нити:Вот здесь он посмелее окажись —И все могло совсем иначе выйти.И все б сложилось ярче и стройней,Не увлекись он целями пустыми,Не познакомься в одночасье с нейИ не рассорься ненароком с ними.Здесь помешал какой-нибудь пустяк,Там средь друзей запрятавшийся недруг.А это вот задумано не так.А это вот исполнено не эдак.Чужая жизнь! Какая суета!Как скроено и сшито неумело!А жизнь моя, она не прожитаИ потому логична до предела.

Зачем вы пишете стихи?

– Зачем вы пишете стихи?Вы что же думаете,                       строкиСпособны исцелять порокиИ даже исправлять грехи?Зачем вы пишете стихи?Ну, хоть один                от ваших виршейСтал добродетельней и выше?Скажите прямо,                  не тая.– Один?        Конечно!                   Это я…

Из книги «Разговор с другом»

(1981)

* * *

Апрельские снега…                       Апрельские метелиОпять леса накрыл тяжелый снегопад.И это —         после птичьих трелей и капели,Как будто времена попятились назад.Но я везуч!             И здесь мне подфартило тоже.И я возврат зимы                    приветствовать готов:Когда-нибудь скажу,                        судьбу свою итожа,Что весен было                  больше, чем годов!

Ответ фронтовику

Не обожженные сороковыми,Сердцами вросшие в тишину,Конечно,          мы смотрим глазами                                  другимиНа вашу большую войну.Мы знаем по сбивчивым,                             трудным рассказамО горьком победном пути,Поэтому должен хотя бы наш разумДорогой страданья пройти.И мы разобраться                     обязаны самиВ той боли,            что мир перенес…Конечно,          мы смотрим другими глазами,Такими же,             полными слез.

Мой переулок

Мой переулок! Ты уже не тот:Иные зданья, запахи и звуки…И только маргариновый заводДымит, как будто не было разлуки.И достают ветвями проводаДеревья, что мы с другом посадили…Ну вот и воротился я туда,Куда вернуться я уже не в силе.Ну вот и оглядел свой старый дом,Где так легко дружилось и мечталось,Ну вот и убедил себя,                      что в немУж ничего от детства не осталось…Спасибо, жизнь, за то, что ты добра!За новизну, за нужные утраты,За то, что все вокруг не как вчера…Так легче понимать,                      что нет возврата!

Из дневника рядового

На Родине другие небеса!Двадцатый век!              Ты этому виною,Что можно за неполных три часаПеренестись туда, где все иное!И обменять российскую метельНа мелкий дождь,                     что над землею виснет.Привычную одежду – на шинель,А женщину любимую – на письма.И как-то сразу подобреть душой.Душой понять                 однажды утром сизым,Что пишут слово «Родина» с большойНе по орфографическим капризам!

Усталость

От любви остается                       щемящая память о том,Как по черному лесу                         от шумного ливня бежали,Как смешную зверушку                           из снега лепили вдвоемИ любовь,            словно жизнь,                            бесконечною воображали,Как на всех одиноких поглядывали свысока,Как в счастливое сердце                             тихонько вползала                                                   усталость…А еще от любви                  остается такая тоска,Что уж лучше б совсем                            от нее ничего                                           не осталось!

Старинные хроники

Черты родной забытой стариныИщу в строках, написанных когда-то,Но те черты туманит дым войныИ заслоняют гибельные даты.Я словно вижу:род встает на род,Кичливые друзья куют измены,Идут полки в бессмысленный поход,И в прах ложатся вековые стены.Да был ли ведом пращурам покой?Да нисходила ль радость к ним на лица?Конечно, да.Но матерьял такойНе вдохновлял усердье летописца.

За чаем

Старик налил коричневого чаяИ, трогая на скатерти узор,Мой довод слушал,                       головой качая:Добро и зло – у нас был разговор.Старик был тертый,                       много повидавший,В добре и зле горбом узнавший толк.Старик был злой,                    бесчестье испытавший,Но твердо говоривший слово «долг»…А чай дымился облаком горячим,Туманно оседая на стекле… —Со злом, сынок, не раз еще поплачем:Уж больно много добрых на земле!

Непережитое

Лирический цикл

Посвящается светлой памяти моего деда

Младшего лейтенанта Ильи Бурминова, погибшего летом 1941 года

Разговор с другом

Друг сказал однажды мнеКак-то сухо очень:«Что ты пишешь о войне?Ты ж неправомочен!Ведь когда чернела высь,Твердь когда алела,Мы еще не родились —Так судьба велела.Как же можно – просто так —О кровавой доле,О неистовстве атак,О смертельной боли?!Что за странный перегиб?Ты подумай здраво…»– Правомочен, кто погиб —Я пишу без права.

Мой фронтовик

До фронта не доехал он,Дорогой не прошел победной.Взлетел на воздух эшелон —И стал воспоминаньем                           дед мой.Вот он стоит передо мной —Русоволосый, сероглазыйСолдат,        шагнувший в мир иной,Так и не выстрелив ни разу…Война!       Ты очень далека.Но вечно близок                   День Победы!И в этот день я пью за деда —За моего фронтовика!

Бабушка

Включаю телевизор:                        танки, грохот,Врага под корень режет пулемет…А бабушка моя тревожно вздрогнет,Вязанье сложит,                   в кухню перейдет,На всю квартиру —                    крики, рев орудий…– Куда же ты?– Да мочи, милый, нет.– Так это ж – немцев!– Тоже, внучек, люди…В борьбе с фашистским зверем пал мой дед!

Ключи

На фронте не убили никого!Война резка —                в словах не нужно резкости:Все миллионы —                    все до одного —Пропали без вести.Дед летом сорок первого пропал.А может быть,                  ошибся писарь где-то,Ведь фронтовик безногий уверял:Мол, в сорок пятом                         в Праге                                   видел деда!…Сосед приемник за полночь включит,Сухая половица в доме скрипнет —И бабушка моя                   проснется,                                вскрикнетИ успокоится: дед взял на фронт ключи…

Киногерой

На экране – круговерть,Леденящие моменты,Но ему не умереть:Впереди еще пол-ленты!Нужно милую обнять,С крутизны фашиста скинуть,Потому легко понять,Что герой не может сгинуть.Эта логика проста.Но идет на пользу нервам.В это верит даже та,Чей герой пал                  в сорок первом.

Каждый год

В городе Сланцы в братской могиле похоронен поэт Г. Суворов.

Каждый год издалека в его день рожденья на могилу приезжает женщина с цветами…

Говорят, что она каждый год приезжает сюда,На могилу солдатскую, в городе этом неблизком,И положит цветы, и стоит, вспоминая года,Что лежат непробудно, как мертвые, под обелиском.Говорят, что покоится тут молодой лейтенант,Фронтовая любовь, ослепившая сердце когда-то.Он был весел и смел. Он имел неуемный талантИ к стихам и к войне —                          той, что не пощадила солдата.Летней ночью в округе победно поют соловьи.Зимней ночью метель дышит с болью, как наша эпоха.Говорят, ничего нет на свете дороже любви,А они ее отдали всю – до последнего вздоха.

Вдова

Она его не позабудет —На эту память хватит сил.Она до гроба помнить будет,Как собирался,                 уходил,Как похоронку получилаИ не поверила сперва,Как сердце к боли приучила,Нашла утешные слова,Что, мол, у жизни —                       тыща граней,А нежность —               разве это грех?Но был погибших всех желанней,Но павших был достойней всех.И на года,             что вместе были,Она взирает снизу ввысь…А уж ведь как недружно жили:Война – не то бы разошлись.

У музейной витрины

Он погиб восемнадцати лет —Затерялся в кровавых потемках.Вот его комсомольский билет,Изрешеченный, в бурых подтеках.Парень шел, выбивался из сил,Но о смерти не думал заранеИ свои документы носилВозле сердца, в нагрудном кармане.Значит, в сердце ударил свинец…Я стою, словно смерти отведав.Боже! Сколько пробитых сердец!Люди! Сколько пробитых билетов!А ведь мог он вернуться живой,Если б строчку в Устав дописали:«Комсомольцам, идущим на бой,Выдаются билеты из стали…»

Зависть

Неуемная зависть                     мальчишечьи души томила:Конармейцы галопом                         врывались в тревожные сны,А наутро ребята                   судьбу укоряли уныло,Что явились на свет                        только после Гражданской войны.Но недолго казалась война                                романтической сказкой —На июньской земле                      засыпали бойцы под дождем,И когда они видели                       храбрые сны о Гражданской,Говорили друзьям,                      что приснилось им детство и дом…Этим людям,               всей грудью                             хлебнувшим и горя, и гари,Всем живущим по крови,                             по пролитой крови родным, —Я внимаю с любовью,                         за землю мою благодарен,Но я даже во сне —                      никогда —                                 не завидую им!

Газета

Комплект газеты «Правда»За сорок первый год.Почины и парады:«Дадим!»,«Возьмем!»,«Вперед!».Ударники, герои,Гул строек по стране…Июнь.        Двадцать второе.Ни слова о войне.Уже горит граница,И кровь течет рекой.Газетная страницаЕще хранит покой.Уже легли утратыНа вечные весы.Война достигнет завтраГазетной полосы.Мы выжили.             Мы этоУмели испокон.Мне свежую газетуПриносит почтальон…

Баллада о профессоре

Жил в «европах» профессор.                                  Когда он встречал человека,Убежденного в том,                      что война разразиться должна,То сердился, кричал:                       «В середине двадцатого века —Вы поймите – никак                        не возможна большая война!Вы подумайте здраво:                         кругом крейсера, самолеты,Танки, бомбы, снаряды,                            тротил – черт возьми! – аммонал…Ну, какая война?                   Люди все-таки не идиоты!»И об этом профессор                         весомый трактат написал.«Почему будет мир» —                       золотятся слова на обложке.Эта книга в одном                    из музеев лежит на виду.А для справки добавлено:                              автор погиб под бомбежкойВ середине столетия —                          в сорок четвертом году.

Игра