Время прибытия
Добавить В библиотекуАвторизуйтесь, чтобы добавить
Добавить отзывДобавить цитату
Время прибытия
«Разбилось лишь сердце мое…» —это из романса.Теперь так не говорят,теперь скажут: «Инфаркт!»– и, уж конечно, не по причинелюбви.«Разбилось лишь сердце мое…» —это метафора.Но почему же тогда,возвращаясь домойпосле нашей последней встречи,я слышал,я чувствовал,как слева в грудидробно и жалобностучат друг о другаосколки?«Разбилось лишь сердце мое…» —это из романса.
Встреча
В московской бестолковой суетеМы встретимся однажды и увидим,Что мы не те, да, мы совсем не теИ мы уже друг друга не обидим.Поговорив немного обо всемИ высчитав, как много дней промчалось,Поймем, что мы уже не принесемДруг другу радости. А прежде получалось…Актриса
С тобою нужно быть смелей и злей,А я слепым щенком скулю и тычусь…Но ты же не из плоти — ты из тысячЗабытых и несыгранных ролей.Я грех такой на сердце не возьму!В тебя влюбиться — получить в придачуИ горний мир, где ни черта не значу,И вашу закулисную возню.Вот ты вошла, насмешлива, легка, —Присела к зеркалу, втираешь грим умело,А может быть, не грим — крем Азазелло?Узнаю после третьего Звонка…Вечер
Дождь со снегом в окно кулаками замерзшими лупит.Я хожу и курю сигареты одну за одной.Нет, я должен понять, разобраться: она меня любитИли просто играет, как с глупым мальчишкой, со мной.Но ведь я же и сам никогда не любил обязательств,Обещаний, обетов, нелепых расспросов впотьмах.Почему же меня ее сдержанность так обижает,Недосказанность некая… Нет, не в объятьях — в словах…Дождь со снегом всю ночь кулаками замерзшими лупит.Скоро утро, а значит, мы скоро увидимся с ней.Я почти засыпаю, мне снится: она меня любит!Сновидения мудры, а утро еще мудреней…Одиночество
Мне нравится быть одиноким —Зайти в переполненный барИ, выпив чего-нибудь с соком,Поймать удивление пар,Их недоуменные взгляды:«Откуда такой нелюдим?А ведь «упакован» как надоИ молод. И все же один!»А после под стереовопли,Под грохот танцующих ногГрустить, что ботинки промокли,Что осень, что я одинок,Что вся эта радость хмельнаяИ девушки в джинсах тугих,Как будто планета другая,Доступная лишь для других.А я уж чего-нибудь с сокомЕще на дорожку попью.…Вот я и побыл одиноким —Пора возвращаться в семью.В пионерском лагере
Ныряет месяц в небе мглистом.И тишина, как звон цикад,Дрожит над гипсовым горнистом,Плывет над крышами палат,Колеблет ветер занавески.Все как один, по-пионерски,Уставшие ребята спят…А там, за стеночкой дощатой,Друг друга любят, затаяДыханье, молодой вожатыйИ юная вожатая…Всей нежностью, что есть на свете,Июльский воздух напоен!Ах, как же так? Ведь рядом дети!Она сдержать не в силах стон…Ах, как же так?! Но снова тихо.И очи клонятся к очам…И беспокоится врачиха,Что дети стонут по ночам…Возвращение
Ну вот и пора — возвращаемсяКаждый в судьбу свою.Давай еще раз попрощаемся,Давай я опять постоюНа скверике, у киностудии,Сжимая сникший букет,С тревогой ловя в многолюдииЕдинственный силуэтИ чувствуя, как пробираютсяПо телу смятенье и дрожь,Как сердце опять примиряетсяСо страхом, что ты не придешь.…Ты выйдешь, грустна и загадочна:– Прости, я на полчаса… —– А мне и минуты достаточно —Запомнить твои глаза…* * *
Я видел, как двое влюбленныхпытались и не умели расстаться.Был темный ветреный вечер.Над городом повисла тяжелая холодная туча.Влюбленные медленно, с трудомразмыкали объятья,потом,крепко держась за руки,отстранялись друг от друга,точно хотели лучше разглядетьи запомнить любимые черты.Наконец, разорвав пальцы,они, мучительно, непрестанно оглядываясь,начинали расходиться в разные стороны.Я видел, как неожиданно,словно приняв некое важное решение,юноша резко повернул назади бегом воротилсяк замершей в ожидании подруге,обнял ее, и все началось сначала, —только на этот разворотиться пришлось девушке.И, конечно,ни юноша, ни девушкане догадывались,что в этих бесконечных прощанияхи возвращениях,как в витке гена,зашифрована вся их будущаялюбовь…Зеленый лист
Поглажу ствол. Он холоден и мшист.Вверх посмотрю, чтоб солнце ослепило…Зеленый лист! Ты превращаешь в жизньСгорающее заживо светило.Луч, пролетевший сквозь безбытие,Преодолевший черное безмолвье,Вонзая в щит зеленый острие,Становится дыханьем, плотью, кровью,Тобою, мною… Видно, неспростаЯ думаю и думаю про это.А может быть, и странный дар поэта —Подобие зеленого листа?Земляничная поляна
…И вот – рассветный лес, парной, туманный,Трава умыта, ствол сосновый рыж,А дальше — земляничная поляна:Казалось, ступишь – ноги обагришь,Казалось, не собрать всего и за год…Но вот растаял золотистый чад,И я иду из леса с горстью ягод,Да и они — по-моему — горчат…О памяти
Оттенков память не хранит,Судьбу отображая в целом.И у былого строгий вид:То стало черным, это – белым…И вот, порвав с прошедшим связь,Забыв потраченные силы,Я думаю, былым томясь:– Быть может, так оно и было?..Но если так, то как я могВ том негодяе ошибиться,Об этот камень ушибиться,Быть с доброй женщиной жесток?Как мог я не увидеть зло,Себе ж готовя неудачи?Ведь все иначе быть могло!…Но ведь и было все иначе!Моей дочери
Из Добромира Задгорского
Ты отыскала первые слова —Невинные, невольные глаголы.Я начинал с того же. Ты права:Мы в мир приходим праведны и голы.Потом, как муравьи, найдем сучок,Травинку, каплю меда – и довольны!У каждого в душе живет сверчок,Но он поет, когда мы сердцем вольны…Реминисценция
Николаю Самвеляну
«Земную жизнь пройдя до половины…»Я так хотел бы воротиться вспять.Но время не дает, толкает в спину —И нужно дальше весело шагать,И делать вид, что опыт – это благо,И веровать в познанье без границ,И понимать, что чистая бумагаПравдивее измаранных страниц…* * *
Некогда я был учителем словесности.И однажды,пытаясь выразить ученикамту ненависть, которую испытывалик Жоржу Дантесу-Геккернусовременники Пушкина, —я сказал:– Представьте себе на минуту,что Юрий Гагаринне разбился во время испытательного полета,а был убит на дуэлисмазливым и наглым юнцом…По глазам, по лицам учениковя понял,что нашел самое убедительное для них,самое горькое сравнение…Справедливость
Дантес умер в почете во Франции в 1895-м – в год образования «Союза борьбы за освобождение рабочего класса».
Он умер в девяносто пятом!Министром был и пэром стал!Заделался аристократом,Как в Петербурге загадал.Скончался старцем именитымИ схоронен куда пышней!Где ж вы шатались, Эвмениды,Со справедливостью своей?Вы покарать любого в силе.Так почему душе пустойЗа кровь певца не отомстилиБесчестьем или нищетой?Зачем, в добро ломая веру,Его не уложили в гроб,Поставив к новому барьеру,Вогнав свинец в бездарный лоб!Зачем гниением проказыЕго не обратили в грязь,Чтоб он про юные проказыВ подпитье вспоминал, смеясь?!Чтоб сладко пожил, не ответяЗа все сполна – в конце концов.Иль божьей кары нет на светеДля извергов и подлецов?!Да будь бы я на вашем местеО Эвмениды, — ни на мигНе мешкал бы с кровавой местью!– Дантес? Он милый был старик…Завещание
Секундант на рассвете придет.Примиренье? Не может быть речи!Подпоручик всю ночь напролетПереводит бумагу и свечи,Унимает озноб, а не страх, —Нужно трезво подумать о многом:О семье, о друзьях, о долгах —Перед тем как предстать перед Богом…В сердце взвесить и зло, и добро,Тихо вымолвить слово прощанья…Подпоручик, кусая перо,Сочиняет свое завещанье.У него талисман на груди.Он шутя попадает в монетуИ, не веря, что смерть впереди,Пишет, пишет почти до рассвета.…Под окном дробный шелест дождя.Сон предутренний темен и сладок…Дело чести мужской, уходя,За собою оставить порядок!Сельское кладбище
Здесь у меня никто не похоронен,И надписи мне мало говорят,Но я брожу под зычный грай воронийПо лабиринту крашеных оград,Читаю даты и считаю строки,Как будто жизни суть — в ее длине…А в чем еще? Ни свод небес высокий,Ни прах подножный не ответят мне.Да и зачем ответ, простой и скорый,Что вместо лада нам несет разлад,Как этой старой церкви, на которойЕще видны большие буквы — «СКЛАД».Холодная осень
Какая холодная осень,Как день полусонно тягуч,Как редко покажется просиньМеж тяжких, провиснувших туч!А ветер то угомонится,То градом ударит сплеча…К побегу готовятся птицы,Зачем-то про это крича.И столько рябины на взгорье,Что лес ослепительно ал, —Как будто кровавое мореДевятый обрушило вал!В старом сквере
В старом сквере, желтом от акаций,Сладкий ветер наполняет грудь…Стоило на белый свет рождаться,Чтобы умереть когда-нибудь?Ненависть к природе потайнаяИ надежда: «все – не то, что – я»!Это – детство. Оторопь ночнаяИ утробный страх небытия.Время научило мыслить шире.Я природу понял и простил:Счастлив тот, кто в ненадежном миреРадостно и долго прогостил.Разговор
– Не жизнь – сплошная суета,Чтоб хлеб сыскать насущный.Сшибает с ног не клевета,А шепоток наушный! Любовь (по множеству примет) —Лишь головокруженье.И знания по сути нет —Одни предположенья!А сердцу не передохнуть,Пока не изболится…– А ты видал когда-нибудьЖизнь из окна больницы?..В командировке
Бесхитростный гостиничный уют.На шифоньере — инвентарный номер.Здесь, чая наливая, намекнутНа комнату, где кто-то как-то помер.Здесь не ищи оставленный дневникПо тумбочкам… Сей этикет старинныйТеперь забыт. Ты обнаружишь в нихОбертку мыла, тюбик «Поморина»,Использованный. Или на стенеПрочтешь душещипательную строчку,С которою согласен я вполне:«Как скучно просыпаться в одиночку!»…Сыграли гимн, а я лежу без сна,Пугаясь тьмы, своей и заоконной,И жизнь так одинока, так грустна,Как эта ночь в гостинице районной!..* * *
Когда я – очень редко —заворачиваю в мойБалакиревский переулок,заставленный бело-синиминовыми домами,похожими на литровые пакеты молока, —я отыскиваю глазамистаренькие, такие щемяще знакомыедеревянные домики,окруженные выбеленными заборчикамии старыми тополями,ветви которых аккуратно ампутированыво имя чистоты улиц.Когда я – очень редко —брожу по моему Балакиревскому переулку,глубоко вдыхаяметаллический запах теплого летнего дождя,я испытываю странное чувство,словно мне повстречался давний знакомец,который с годами не старится почему-то,а, наоборот, молодеет!И вот я стою перед ними пытаюсь разглядетьна его непривычно юном лицемилые моему сердцу,но почти совершенно разгладившиесяморщины…Одноклассница
Листья в желтое красятся,Не заметив тепла…У моей одноклассницыДочка в школу пошла!Сноп гвоздик полыхающийИ портфель на спине…Нет, ты, Время, пока ещеЗла не делало мне.И пока только силоюНаполняли года!Одноклассница, милая,Как же ты молода!..Мысленный эксперимент
Есть люди потрясающей удачи!Она к ним словно приворожена,Самой собой: машина, деньги, дача,Кинематографичная жена.Они что хочешь купят, обменяют,Они с любым начальником на «ты»,Их женщины такие обнимают,В которых мы не чаем наготы.Они всегда улыбчивы и горды,Для них проблем, как говорится, нет!Понадобится — душу сплавят чертуЗа тридцать с чем-то памятных монет!Они переживут любые бури,Все потеряют — и опять вернут…Пожил бы я в такой везучей шкуре!Из любопытства… Несколько минут…Наставник
У поэта эстрадная статьИ костюм с золотистым отливом.Он стихи меня учит писать,Озираясь зрачком суетливым.Он листает мой сборник, кривясь,И, смешно наслаждаясь собою,Говорит про непрочную связьМежду строчкой моей и судьбою.Он по столику перстнем стучитИ опять начинает сначала:Мол, строка у меня не звучит —Наставляет, как жить, чтоб звучала…Крепко врос он в приятную рольЗлатоуста, пророка, патрона —Обветшалой эстрады король,За ненужностью свергнутый с трона…Сытый, самовлюбленный осел!..Но сижу, уважительно стихший:У него я однажды прочелГениальное четверостишье…Жалоба
Кругом раскисшие сугробы,С деревьев капает вода…А как душе хотелось, чтобыСнег не кончался никогда!Чтобы холодное светилоИ каждый день и целый векНад синей кромкою всходилоИ поджигало чистый снег.Чтоб я летел лыжнею плавной,Всесильной радостью гоним…Но вот не совпадают планыПрироды с мнением моим!И потому в округе тает.Водой заполнилась лыжня.И в жизни так всегда бывает,По крайней мере, у меня…В электричке
Речитативом монотоннымПро долю горькую твердя,Она влачится по вагонам,Несет чумазое дитя,Она бормочет еле-еле,В глаза стараясь заглянуть:Мол, погорели, погорели,Мол, помогите кто-нибудь!А я читал в одной газете,Что все как раз наоборот,Что просто попрошайки этиМорочат трудовой народ,Что у такой вот мнимой нищей,Разобездоленной на вид,Хранятся на сберкнижке тыщиИ дом — дай каждому — стоит,Что это – просто тунеядцы,Им только бы урвать свое,Не смей, товарищ, поддаватьсяНа их притворное нытье!Народ наш не возьмешь обманом,Народ наш вовсе не таков!…И каждый шарит по карманам,Сор обдувая с медяков.Современный спор
Николаю Игнашину
Остепененный врач завелся быстроИ стал кричать, что существует Бог!В ответ поэт, носитель божьей искры,Его перевоспитывал, как мог.До хрипоты, друг друга обзывая,Поэт и медик спорили о том:Что есть душа, и что есть плоть живая,И что куда девается потом?!Известно: богословие – трясина,Но никуда не денешься, покаПорой еще бессильна медицина,Еще порой беспомощна строка!Врач, убеждая, кофе лил на скатерть.Поэт был аккуратен и речист…Двадцатый век: хирург – богоискатель.Служитель муз – научный атеист!Атеистические чтения
В какой-то книжке (вспоминать не буду названия)я как-то прочитал,Что за измену получил ИудаПо тем годам солидный капитал.А я-то думал раньше: три десяткаКаких-то там серебряных монет…И за такой пустяк (подумать гадко!)Спасителя спровадить на тот свет!Выходит, что Иуда был не промах.В предательстве прибыток разглядев,Он чаял сибаритствовать в хоромахПод ласками древнееврейских дев.И может быть, благообразно-старый,Любовью к достоверности горя,Иуда сочинил бы мемуары —Евангелие, проще говоря.А то бы и витийствовал, в запалеГромя корыстолюбие и зло:Мол, самого чуть было не распяли,Но вырвался. Считайте – повезло!А как бы пел он об Отце и Сыне,О Духе, разумеется, Святом,Но взял и удавился на осинеИстерзанный позором и стыдом.Непостижимо сердце человечье:Предателя замучила вина…Так не бывает! Тут противоречье,Которыми вся Библия полна…Коммуналки
Как много случилось событийВ последнее время. И вотКончается век общежитий —Эпоха комфорта идет!Из многоячейных и склочныхСвоих коммунальных квартирМы вырвались в мир крупноблочный,Отдельный, с удобствами мир!О, здесь не фанерные стены,Здесь нет посторонних ушей,И здесь не кипят после сменыНа кухне пятнадцать борщей,А возле кастрюль не толкутсяПятнадцать хозяек, как встарь,И не с кем взбодриться, схлестнутьсяЗа кухонный свой инвентарь…А раньше: и радость, и горе,И ссора в похмельном чаду —Все рядышком, все в коридоре —И зло, и добро на виду!Друзья, вы по чести скажите:Жилищные сбылись мечты —Теперь вам не жаль общежитий,Семейственной той тесноты?Мне жаль… Хоть и дни протекаютВ комфорте… Когда раз в годуСосед на меня протекает —Я в гости к соседу иду…* * *
А может быть, все любови,которые выпадали на долюмиллиардов людей,тысячелетиями приходившихна Землюи уходивших с нее…А может быть, все любови,о которых говорили, вздыхали, молчалипод Луной,стершейся под затуманенными взорами,точно старый-престарый пятак…А может быть, все любови,которые, отцветая, роняли семенабудущих страстей и желаний,связывая все новые и новые поколенияв одну бесконечную очередь за счастьем.Так вот, может быть, все эти любовисутьзадуманный и осуществленныймудрой природойдолговременный конкурсна самую жаркую, самую нежную, самую чистую, самую верную, самую крепкую…Короче говоря, самую-самую любовь?!Когда протрубят подведение итогов,пара-победительницаполучит в наградувечную жизнь,а значит, – и вечную любовь!..Вот так! А ты опятьпугаешь меня разводом…* * *
Наверно, когда-нибудь(люди очень пытливы!)на срезе сердцаможно будет рассмотретьлюбовные кольца.Наверно, когда-нибудь(люди очень внимательны!)по толщине этих колецможно будет отличитьиспепеляющую страстьот скоротечной интрижки.Наверно, когда-нибудь(люди очень изобретательны!)пустоту сердцаможно будет прикрыть изящнойтекстурой —так называютполированную фанеру,на которой нарисованыизысканные узоры благородной древесины.…Но мы-то знаем,что под фанерой всего лишьпрессованные опилки.Футурологические стихи
Все бесследно уходит, и все возвращается снова.И промчатся года или даже столетья, но вотОтзовется в потомке мое осторожное словоИ влюбленный студент в Историчке мой сборник возьмет.Полистает небрежно, вчитается и удивится:«Надо ж, все понимали, как мы… Про любовь и про снег…»Но потом, скорочтеньем скользнув остальные страницы,«Нечитабельно, – скажет. — Двадцатый – что сделаешь — век!..»Стихи, не вошедшие в сборники или не опубликованные
Юношеские стихи
(1968–1973)
Женщина
Чего же ты хочешь, женщина?Чего же ты хочешь, женщина?В моем интеллекте трещина,Трещина поперек!Из этой пылающей трещиныВ глаза восхищенной женщиныКапает, капает, капаетСамый бесценный сок!А щеки горят от радости,Глаза потемнели от жадности,А руки все тянутся, тянутсяВ погоне за самым большим,За тем, что хранится бережно,О чем вспоминают набожно(И цвета, наверное, радужного!),Так вот, чего руки хотят!И тянутся, тянутся к трещине,Все ближе и ближе и ближе…Чего же ты хочешь, женщина?Не любви же?!(1970, автору 16 лет)Ее душа – Сокольники весной
Ее душа – Сокольники весной…Вот пара, убежавшая с урока.Он ей читает вдохновенно Блока,Будя покой асфальтово-лесной. Ее душа – Сокольники весной.Деревья протянули к небу ветвиИ просят листьев у весенних ветров.Им хочется пошелестеть листвой. Ее душа – Сокольники весной.Но листьев нет. Налево и направоЛишь пустота в раскидистых оправах.И шелестят деревья пустотой. Ее душа – Сокольники весной.Я вижу лес от края и до краяИ от одной лишь мысли замираю,Что это все оденется листвой. Ее душа – Сокольники весной.Я буду слеп: стеною шелестящейПрозрачная когда-то, встанет чаща,Укрыв покой асфальтово-лесной. Ее душа – Сокольники весной.1972Оттепель
…Дома простудились в январской капелиИ громко чихают хлопками дверей.«Пора распускаться?» – оторопелиДеревья, морщины собрав на коре.Дрожат от озноба и клонятся по ветру,Глаза удивленных скворечен раскрыв…Останкино, словно огромный термометр,Торчит из горячей подмышки Москвы!1972, 2014Воспоминания о младенчестве
Я родился на Маросейке.Так сказать, коренной москвич.Я из самого сердца Расеи,Что поэты хотят постичь.Я болел и охрип от ора,Коммуналка забыла сон.Приходил участковый доктор,И качал головою он.Бабка травами внука отпаивалаИ гулять выносила в сквер,Где чернеет чугунный памятник,В славу шипкинских гренадер…1973, 2014В кино
Киносеанс. Спокойно в темном зале.Вдруг кресла гром аплодисментов залил.И зрители в порыве общем встали:Через экран шел сам товарищ Сталин.Неторопливо, в знаменитом френче,Сутулясь, он партеру шел навстречу,Как будто чудом до сегодня дожил,А люди били яростно в ладоши…От радости калошами стучали:– Ну, наконец-то! Мы по вас скучали!Усы, усмешка, голова седая…Я тоже хлопал, недоумевая.1973, 2014На смерть Пикассо
Маленькая акробаткаС напряженной циркачьей улыбкой,В голубом истертом трико,Стоявшая в позе шаткойИ с грациозностью зыбкой,Балансировавшая тонкой рукой, —С шара на землю упалаИ растеклась голубой лужей красок.Умер Пабло… Вчера умер Пабло Пикассо…1973Элегия о стройотряде
Среди студентов говорят:«Тот не студент, которыйНе ездил летом в стройотрядИ не месил раствора.Усталость мускулы свелаИ голова лохмата.О, как сначала тяжелаОбычная лопата!»Когда работаешь за двух,Почувствуешь на деле,Что не всегда могучий духЖивет в могучем теле.Но сила явится в руке —Заговоришь с векамиНа самом древнем языке«Тычками» и «ложками».То куртку дождь протрет до дыр.То солнышко ошпарит.И скажет местный бригадир:– Ну и дает, очкарик!Проходит срок. Приходит часПрощания тяжелый.Мычаньем провожают насКоровы-новоселы…1973Осень на Карельском перешейке
Ветер хватает горящие листьяИ с шипением гасит в лужах.Он от плевел небо очистил.Ветер кружит.Хвойным запахом неистребимымОбернувшись, как целлофаном,Пожелтевшие щеки рябиныДо багрянца зацеловал он.Сентябрь 73-го* * *
Так не о себе, а о небе.
О нем, как о хлебе своем.
Игорь СелезневВ твоем окне – одно лишь только небоТам, на твоем десятом этаже.Ты ешь небесный хлеб. А я такого хлебаЕще не ел и не поем уже.Жить у небес – тут дело не в привычке.Ты смел и нервы у тебя крепки.Ведь сверху люди – чиркнутые спички.Троллейбусы, как будто коробки.А я на первом. И с балкона можноПолить на клумбе чахлые цветы,Футбол вчерашний обсудить с прохожим.Да и боюсь я этой высоты…1973, 2014Лосиноостровские дачи
Обрывок дачной улочкиС верандами, балконами,А где же крендель булочной?Романы с моционами?Пыль по дороге катится.Коляска там проехала.Мне это место кажетсяСтраничкою из Чехова.А где же тут насельники?Мечтатели и пьяницы,Витии да бездельники?Вдруг кто-нибудь появится!Да и куда деваться им?Темно. Дома прозрачные.На этаже двенадцатомМерцают страсти дачные…1973, 2014Звезда пленительного счастья
Кругом валялся мусор всякийОт амуниции солдат.И подавляющий ИсакийВ день подавленья был зачат.Все тот же всадник, сфинксы те же,Трон, содрогнувшись, устоял.Рассвирепевший самодержецПо батюшке злодеев звал.Потом в каком-нибудь централе,На супостатов осердясь,Уже по матушке их звали.Был князь, да нынче снова – в грязь.Шли в глубину огромной, мглистой,Не осчастливленной земли.И, затмевая декабристов,За ними следом жены шли…1973, 2014Старые трамваи
Авторизация