Жених и невеста. Отвергнутый дар

– Юлька, давай! Подачка-неберучка! Гаси-и!

– Хрен ей!

– В сетку, в сетку, в сетку!

– Риф пропустит.

– Убью козла! Сашка-а, ты же мужик! Не давай ей!

– И почему они всегда друг против друга? Играли бы вместе.

– А им так лучше друг друга видно, принц-принцесска. Вон буфера-то как прыгают.

– Ты аккуратнее пялься, Наташка смотрит.

– И чё? Нельзя, что ли? Я ж вежливо, смотрю – не лапаю!

– Ха-ха.

– О, щас!

Разноголосый гомон затих, тесно сгрудившиеся вдоль стен спортивного зала болельщики затаили дыхание. Подающая девочка выпрямилась, сдула с глаз упавшую челку. Прищурилась, поймав озорной взгляд с другой стороны площадки. Уголки губ поползли вверх, улыбка обещала, заманивала. Куда? Внезапно улыбка исчезла, девушка сделала два быстрых шага назад. Левая рука подбросила мяч, короткий разбег, прыжок, крепкая ладонь встретила зависший мяч в единственно правильной точке. На миг сверкнул гладкий плоский живот под высоко задравшейся майкой. Звук оглушительного удара отдался эхом во всех углах высокого старого зала, отразился от лепных дореволюционных карнизов и вернулся в центр. Мяч размазанным в воздухе ядром понесся к сетке, по выверенной траектории, заканчивающейся точкой в полу, в неприкрытом секторе. Девушка славится идеальным глазомером, сильной рукой и, временами, скверным характером. Взгляд парня на той стороне похолодел, он пригнулся, когда мяч еще только взлетел перед ударом. Расчет, оценка. Прыжок вперед, вверх, в сторону. Одновременно. Второй оглушительный удар – и мяч громко запрыгал по полу, отбитый подставленным блоком. Все. В тишине отчетливо и очень обиженно прозвучало.

– Зар-раза.

Она тихо рассмеялась, оторвав взгляд от экрана. Протянула руку и слегка дернула мужа за кончик носа.

– Я не это сказала. Забыл?

– Не забыл. Но здесь пусть будет «зараза». Приличные девочки-девятиклассницы не матерятся.

– Я, между прочим, тогда обиделась!

– А ты чего ждала, что поддамся?

Женщина засопела и быстро сменила тему, не найдя достойного ответа.

– И вовсе не так красиво ты выпрыгнул! Раскорячился как сосиска.

– Но отбил же?

– Ну отбил. Дай пончик!

– На. Чаем запей.

– Угум. Саш. А про сиськи – правда?

– Что именно? Что Ромка на них пялился или что они "ого как"?

Вместо ответа она запрокинула голову, откинулась на его плечо, точно рассчитанным движением обозначив грудь под тонкой майкой. В ложбинке блеснул серебряный медальон-четырехлистник. Блики причудливо пробегали по металлу, отзываясь на биение сердца.

– Слушай.

– Чего?

– Почему – Юля?

В наступивших сумерках тускло горит одинокая лампа под небрежно белёным сводчатым потолком подъезда. Неровная старинная облицовка под ногами, медленные гулкие шаги, неторопливо скользящие назад желтоватые стены, тяжелые кованые ворота. Раз и навсегда распахнутые когда-то, они намертво вросли черными узорчатыми створками в потрескавшиеся плиты. Он коснулся пальцами, захотелось почувствовать под ними прохладную шероховатую стену, неровности кладки, мелкие и не очень трещинки. Он остановился, закрыл глаза. Кончики пальцев провели по стене, но почувствовали другое – ласковое тепло, гладкую кожу, в ушах послышался шепот. Глаза широко раскрылись, он повернулся и в несколько быстрых шагов вышел обратно в только что покинутый темнеющий двор. Жёлтые прямоугольники окон, перечеркнутые крестами деревянных переплетов, взгляд скользнул вверх, надеясь. Зная, что увидит там, на четвертом этаже. Улыбка на сухих потрескавшихся губах. Да. Подавшаяся вперед девушка, вот она его заметила и помахала рукой. Он вскинул руку в ответном жесте. Пора идти. Но как не хочется… Нога сдвинулась обратно в сторону парадной, это заметили наверху – движение плеч, наклон головы, прижатый к стеклу лоб, он читает этот язык как раскрытую книгу – иди же, я жду, я открою, я не хочу тебя отпускать, я… Я боюсь отпускать тебя. Он сжал губы, отгоняя непрошенные мысли и страхи. Ну их. Все хорошо. Все ушло и больше не вернется, никогда. Так они решили. Страшные день и ночь, выпавшие из его жизни. Разбитое зеркало и лужа крови на полу, нож в стене, короткая записка. Долгий, очень долгий рассказ. И решение. Так было – так будет. Ведь будет? Пора идти. Они кивнули друг другу, поняв все без слов. Юноша скрылся в подъезде, быстро вышел на улицу. Девушка позвонит, когда он вернется домой. И по дороге лучше он подумает о чем-нибудь приятном, например… Он глубоко, полной грудью вдохнул прохладный воздух позднего вечера, прислушался к шелесту густой листвы над головой, к шуму проехавшего неподалеку троллейбуса. Как же хорошо. Вдаль уходит серебристая цепочка неярко горящих фонарей, на улице почти никого. Редкие прохожие спешат домой, к теплу и свету. Он замедлил шаг, подумав, что в его доме сейчас пусто и темно. Не хочется туда возвращаться, не хочется смотреть в пустую раму от разбитого невесть зачем зеркала. Надо будет убрать его со стены. Так, хватит. Всё – завтра. А сейчас – подумать о приятном. Язык облизнул губы, почувствовав их сухость. Губы девушки в окне сейчас такие же, в корочках, словно от лихорадки. Вся осторожность была забыта, они целовались как безумные прямо в подъезде перед её дверью. Не могли оторваться друг от друга, словно им мало того, что было у него дома. Когда закончился долгий, очень долгий разговор, и они набросились друг на друга, желая еще и еще раз убедиться – это он. Вернулся. Навсегда.

– Ну ты как?

– Нормально, а ты?

– А чего ты так дышишь?

– Юль, все в порядке, просто быстро шел, боялся пропустить звонок.

– Ну и что, сам бы позвонил.

– Нет. Забыла? Ночью я тебе не звоню, ты сама набираешь.

– Не забыла. Так было раньше. Теперь ты будешь звонить, когда хочешь. Понял?

– Так. А что твои родители скажут?

– Плевать! Мы теперь…

– Юлька, не воюй. Да, "мы теперь". Но давай-ка постараемся слегка успокоиться, ладно?

Помнишь, приступ.

– Расчет и оценка последствий?

– Ага. Так что, родная…

– Назови меня так еще раз.

– Родная.

– И ты мой родной.

– Завтра в школе держись, налетят с расспросами. Все помнишь?

– Помню, Саш. Понос, золотуха, перегрелся. Глаза буду распахивать и ужасаться.

Думаешь, поверят и забудут через неделю?

– Конечно. А что им еще остается? Они забудут.

– Что скажете, коллеги?

Завуч посмотрела на сидящих в учительской, медленно обвела их взглядом. Школьная медсестра. Преподаватели – Физика. Математика. Светлана Васильевна имела невинную привычку называть их про себя не по именам, а по названиям предметов. Так рациональнее, короче, современнее. Простоватое лицо физика выражало растерянность, он только сейчас понял, как его обвели вокруг пальца. Ему было обидно. Математика насмешливо посмотрела на него.

– Интересный получился урок, Валерий Анатольевич, я вам даже в чем-то завидую. Меня-то Рифф обрезал сходу, отказавшись писать контрольную. Получите – распишитесь. А вас вон как обработали, с душой и огоньком.

Несчастный преподаватель покраснел. Его невинную слабость к девочкам старших классов знали все. Но знали также, что за почти пятнадцать лет работы он ничего и никогда себе не позволил, оставаясь в строгих рамках и соблюдая дистанцию. Добродушное подтрунивание коллег и советы жениться наконец – вот и все последствия.

– Вот кляты девки, ну я им… Да я… Ну кто бы подумал, а так интересно им было, эх…

Косноязычие Валерия Анатольевича вне физики было так же одной из его визитных карточек. У доски он был богом и виртуозом, сейчас же искренне страдал, пытаясь высказать возмущение поступком "клятой девки".

Светлана Васильевна негромко прихлопнула ладонью по лежащему перед ней журналу, физик замолчал. Софья Андреевна, математика, поняла, что ее приглашают высказаться. Она коснулась очков, поправив их, слегка пожала плечами.

– Признаюсь, они меня купили. Я поверила, разволновалась, сама отвела к медсестре. Да вот, спросите Валентину, она все видела. Верно?

Полная добродушная Валентина Николаевна кивнула, поджав губы. Симулянтов никто не любит.

– Верно, Светлана Васильевна. И привела, и даже уложила. Вот, значит, как… Купили? Почему?

– Потому что Александр Рифф – идет в комплекте с Юлией Анисимовой, и никак иначе. И если, повторю, если по какой-то причине это была не болезнь, то действовали они вместе, – завуч приподняла ладонь, словно собралась еще раз прихлопнуть.

Медленно положила ее на стол, досадуя на себя за несдержанность. Собеседники молча ждали продолжения, завуч вздохнула и улыбнулась.

– Произошедшее, если они нас обманули, – Светлана Васильевна подчеркнула сказанное паузой, – если это так, то мы примем меры. К обоим. Это недопустимо! В конце концов, где бы ни работала его мать, какую бы должность там ни занимала – никому не позволено делать из школы посмешище.

– А Анисимова?

– Что – Анисимова, Софья Андреевна?

– В чем она виновата? Все это явно не её идея, Юля просто помогала, – учительница усмехнулась, – а как же иначе.

– Вот за это и пострадает! – в голосе завуча прорезалась неприятная металлическая нотка, – в конце концов, лично мне уже давно надоело это "вам и не снилось" на глазах всей школы. Может, призадумается. Девятый класс – не шестой, пора взрослеть. Того и гляди, натворит уже не детских глупостей, а школе расхлебывать. Четыре года это тянется, не пора ли за ум браться?

Металлические нотки исчезли на последних словах, сменившись невольной задумчивостью, завуч посмотрела на высокую «старорежимную» дверь учительской, которую несколько минут назад аккуратно закрыла за собой помянутая Юлия Анисимова. Вот же нахалка. Мать Риффа вне досягаемости, снова одна из ее таинственных командировок. Сам виновник торжества отмалчивается дома, не ответив на звонок. Пришлось вызвать Анисимову, надо же узнать хоть что-то. Техничка нашла ее в укромном уголке под лестницей, что-то рассказывала ахающим подружкам. И нет, чтобы минутку тихо постоять, послушать. Сразу передала просьбу явиться в учительскую. Заставь дурака богу молиться… И явилась, сознавая свое полное право говорить от имени парня, словно – кто? Подруга, жена? Ишь, стоит, выпрямившись во весь свой невеликий рост. Не поощряемая школьным распорядком челка старательно заколота шпилькой. Когда девочку отпустят, шпилька будет со смехом выдернута. Как же эта девчонка, эта парочка, как же они иногда раздражают. Своей дружбой, своими отношениями. Отношениями? При взгляде на вполне сформировавшуюся стройную фигуру невольно приходит мысль – все может быть. Даже и «отношения». Ишь, выпятила. Никакой скромности, хоть бы плечи опустила. Но к делу. На заданный вопрос Юля ответила бойко и без запинки. Слишком бойко.

– Наверное, переутомился, переволновался, готовился много, конец года же. Вот и…

Девочка сделала рукой сложный неопределенный жест, подчеркнув это самое "вот и…" Впечатление испортил совсем некстати блеснувший на ногтях перламутрово-розовый лак. Раздражение завуча усилилось, да что же это такое? Челка, теперь лак. Так можно докатиться до черт знает чего! Взгляд упал на Юлины круглые коленки, отчетливо видные под коротковатым к концу года школьным платьем. Девушка же, не заметив настроения завуча, решила добавить подробностей.

– А дома он чуть в обморок не упал, мы врача вызвали! Вечером придет.

– Мы? – Светлана Васильевна не сумела сдержать сарказм.

– Мы. Я вызвала.

Юля отлично поняла тон, но решила не тушеваться. Что такого, чего тут стесняться? Все наставления Саши в этот момент она забыла, как и то, что врача вызвал он. Пусть знают, что она вполне самостоятельна и может позаботиться о друге. А еще надо сказать, что…

– Не ляпни только о диагнозе, поняла? Его врач в справке напишет.

– Не ляпну. Все в общем буду говорить.

– У него вегето-сосудистая дистония.

Слова вырвались в запале, девушка запнулась, закусила губу. Молчание в учительской ощутимо уплотнилось. Бровь Светланы Васильевны приподнялась в скорее наигранном удивлении. Юля попыталась исправить ошибку.

– Это я в книжке прочла, потом.

Завуч мысленно только покачала головой. Горой стоит, врет в глаза. Ради него. И он сделает то же самое ради нее. Но довольно. Девочку надо отпустить, пока совсем не завралась на глазах у всех. Велеть смыть лак? Нет, пусть идет.

Высокая дверь аккуратно и тихо закрылась. Завуч посмотрела на медсестру. Пусть говорят взрослые, специалисты. Не устраивать же консилиум с девятиклассницей.

– Что это за странный диагноз, Валентина Николаевна? Слышала о таком раньше, но…

Валерий Анатольевич внезапно подался вперед, пальцы сжались в кулак. Все удивленно посмотрели на него, он-то что может сказать?

– Я знаю, что это! Слышал… Это…

Собравшаяся было отвечать медсестра озадаченно пожала плечами и решила дать физику высказаться. Он же, сказав первые слова, внезапно потерял остальные, растерянно посмотрел на коллег. Завуч улыбнулась и подбодрила.

– Да вы успокойтесь, Валерий, и скажите нам, что слышали. Итак?

Физик кивнул, шумно вздохнул, сцепил перед собой пальцы и по примеру завуча стукнул по столу. Ему очень хотелось реабилитироваться. И было очень, очень обидно.

– Это ерунда полная, от армии косить, вот. Голова там кружится, сердце, задышки всякие. Вроде больной, а как выйдет с обследования – здоровый. И гуляй, пусть дураки служат. Ну, так они говорят. Эх… И этот…

– Стоп, стоп, остановитесь на секунду, – завуч даже слегка растерялась от такой внезапной вспышки, – ну армия здесь при чем? Ему шестнадцать всего лишь, рано думать об этом, тем более «косить». Не та семья.

Послышался негромкий голос медсестры, о которой все в этот момент забыли.

– Не армия, Светлана Васильевна. Но, кажется, я поняла.

– Что же?

– Валерий Анатольевич прав, те ребята, кто, скажем так, не горит желанием исполнять долг перед Родиной, начинают симулировать всякое. Кто-то, не особо умный, изображает психическое отклонение, например.

– Валентина Николаевна, мы в курсе этих историй. При чем тут Рифф и его загадочное поведение? От контрольной решил «откосить»? Прямо в классе, в последний момент? – завуч, не сдержавшись, поморщилась от употребления жаргонного слова.

Софья Андреевна кивнула.

– Нелогично, совсем. Хотел бы не писать отчего-то – дома бы остался, врача вызвал, как в итоге и произошло, – она показала на дверь, – так что бесспорно одно – что-то действительно у них случилось, настолько серьезное, что они пошли на крайность. Подождите!

Она подняла руку, останавливая возражения.

– У него не было причины отказываться. Понимаете? Я знаю это точно. Рифф достаточно владел материалом, чтобы получить твердую четверку, тем более, что его ангел-хранитель рядом. Анисимова бы его вытянула, помогла бы, дала списать. Она уже приготовилась, я не слепая и все их уловки насквозь вижу. Листок выдернула, под локоть кинула.

Завуч приподняла бровь, и посмотрела на Софью Андреевну. Преподаватель математики взгляд не опустила, приподняла в ответ подбородок. Неявный, но отчетливый вызов. Анисимова – ее любимица.

– И вы бы допустили это?

Математика выдержала паузу. Негромкий ответ.

– Возможно.

Это короткое слово прикрыло собой то, что Софья Андреевна в последний момент решила не говорить. Листок под локтем, быстрая перебранка шепотом – и Рифф качает головой, отказавшись от помощи. Он даже не попытался начать писать. Сразу – жалоба на самочувствие и все последующее. Вот верное слово – демонстрация. Это была демонстрация. Чего? Кому? Зачем? И это было для Анисимовой таким же сюрпризом, как и для нее. Все же дальнейшее – ее импровизация. Помочь, прикрыть. Впрочем, выносить эти вопросы на обсуждение, пожалуй, не стоит. Не время, не место.

Завуч несколько мгновений смотрела на нее, взвешивая и оценивая. Их незримое противостояние началось практически с первого дня пребывания Софьи Андреевны в школе. Сторонница новых методов преподавания, она пришлась несколько не ко двору. Бывшая гимназия, старинное здание в историческом Центре, многолетняя репутация одного из лучших заведений города. Множество учеников – детей уважаемых родителей при должностях и постах. И, разумеется, учителя. Сообщество, которое так и хочется назвать «элитным». Новое там воспринимали настороженно. Революции не любили, предпочитая неторопливую эволюцию. И вот, подумать только, «возможно»! Завуч, однако, решила не обострять. Было интересно услышать выводы. И потому…

– Так что же вы предполагаете?

Софья Андреевна оценила слова и тон, улыбнулась уголком рта. После того странного дня она снова и снова думала о случившемся. И пришла к совершенно определенному выводу, который придется огласить. Саша и Юля, простите. Она любила эту порывистую девочку, за быстрый цепкий ум, способности и характер. Сильный, бескомпромиссный и честный. На Сашу же она давно махнула рукой, не всем быть математиками. И насильно скармливать то, что не лезет никак – неразумно. Историк, географ, врач, археолог, путешественник – это его. Точные же науки – это не его. Точка. Анисимова и Рифф. Они отлично дополняют друг друга. Девушка прекрасно знает математику, а ее кавалер – чистый гуманитарий. Вот и тянут друг друга, уже четыре года. И они честные, правильные. Юля никогда не станет обманывать просто так, если нет на то очень серьезной причины. Причины, которая если и не оправдает, то объяснит произошедшее. Она вздохнула. Ей не очень понравились слова о "вам и не снилось". Светлана Васильевна собралась вмешаться, задействовать "родительский ресурс"? Боится "взрослых глупостей"? Ох, ну что за наивность. Все возможные «глупости» между ребятами наверняка уже давно произошли. Она помнит тот урок. Первый урок первого дня после совершения «глупости», больше года назад. Все было понятно. Софья Андреевна тогда чисто по-женски от души посочувствовала бедняжке, не стоило сразу идти в школу, полежала бы дома пару дней. Девочка побоялась родителей и предпочла преодолевать известные неудобства. Иными словами, поздновато вы спохватились, Светлана Васильевна. И ребят вам так просто не разлучить, не та история. Или сами расстанутся, как чаще всего и бывает со школьными парочками, или все по-настоящему и они отобьются от всех, кто решит вмешаться. Не мямли, подобно героям помянутого фильма, и не дадут превратить свою историю в слезливую драму. Хотя, конечно, рано им жениться, ни кола, ни двора, ни специальности. На чувствах и маминых пирожках далеко не уедешь. И если очень постараться – разлучить, конечно, можно кого угодно. Юля с Сашей – не исключение. Но молчание затянулось, пора его прервать. Софья Андреевна заговорила, тщательно выбирая слова.

– Поскольку я не вижу объективной причины отказываться писать контрольную, остается одно. К сожалению, только предположение. Ибо, в конце концов, они предоставят справку – официальный документ, говорящий о болезни, и мы не имеем права его игнорировать.

Она взяла паузу, давая всем присутствующим понять – по факту предпринять ничего нельзя. Саша с Юлей надежно прикрылись, и все происходящее сейчас, по сути – бесполезный разговор, за которым не последуют действия. Негромкий голос продолжает. Софья Андреевна смотрит на поблескивающие стекла высоких шкафов, на переплеты классных журналов, на висящее напротив круглое зеркало. Дверь с легким скрипом приоткрылась, кто-то заглянул и тут же закрыл ее, послышались быстро удаляющиеся по гулкому сводчатому коридору шаги. Тишина.

– И это самое «одно» означает – у них что-то случилось. Случилось неожиданно. Что-то настолько серьезное, что заставило их целый день морочить нам всем голову. Потом они ушли, наверняка к нему домой, как и всегда. Вызвали врача, попросят неделю, получат её. Уверена, через неделю он вернется как ни в чем ни бывало. Они постараются, чтобы все забылось. Вот и все, что можно сказать, конкретно мы ничего не узнаем. Думаю, не нужно и пытаться, на расспросы они просто продолжат врать дальше. Коготок увяз, сами знаете. Нужно ли это? Вы правильно поступили, Светлана Васильевна, что отпустили девочку. Бедняжка не знала, что еще придумать на ходу.

– То есть, вы предлагаете просто промолчать, закрыть глаза на это вопиющее происшествие? Какой пример мы подадим этим всем остальным? – завуч слегка повысила голос, подчеркнув последние слова, – все увидят, что можно безнаказанно лгать.

Софья Андреевна нахмурилась, завуч упорно ведет разговор в сторону лжи и наказания за нее. Так нельзя.

– Вовсе нет, мы не промолчим. Когда вернется из командировки его мать, вызовем, побеседуем. Вы знаете ее, ему не поздоровится за такое, даже если он на самом деле заболел.

Завуч хотела возразить, но правильных слов на этот раз не нашлось – мать Александра Риффа знали все, как знали, где она служит и как ее там называют – Железная Леди, по аналогии с Маргарет Тэтчер. По абсолютно заслуженной аналогии. Более того, знающие люди уверенно говорили, что премьер-министр Великобритании в этой паре смотрится бледно. Ну, хорошо. Еще один момент.

– Как вы собираетесь решить вопрос с контрольной работой? Ведь она не написана.

Софья Андреевна слегка пожала плечами, откинулась на высокую спинку стула. В ее голове промелькнула мысль, что они здесь, в тихой закрытой учительской, сидят словно члены какой-то тайной ложи. Целое совещание затеяли, обсуждают, словно нет более важных дел. Вершат судьбы. Чьи? Господи, это просто мальчик с девочкой, у которых что-то стряслось. Вершить судьбы? Или, как подобает учителям, взрослым – протянуть руку и помочь? Почему завуч так настроена вмешаться в их отношения? Но оставим это пока. Контрольная.

– Рифф напишет ее отдельно, через неделю.

Валерий Анатольевич поднял голову.

– Один?

– Разумеется. Я выделю одно из своих «окон», и будет писать, – она перевела взгляд на завуча и добавила, – Анисимова, конечно, подождет снаружи. Сам будет справляться, и получит заслуженную оценку, не меньше и не больше. Эти дни дома, не сомневаюсь, они даром не потратят. Что скажете, Светлана Васильевна? Согласны?

Интонация вопроса отказа не предусматривала – все разговоры о лжи и наказании, по сути, не имели значения. Будет врач, будет справка, школа обязана предоставить возможность написать контрольную. Завуч кивнула.

– Согласна. Не сомневаюсь в вашей объективности и беспристрастности, Софья Андреевна.

Тон произнесенного говорил об обратном, но… Собеседники предпочли этого не услышать, с отчетливым облегчением завершив неприятный разговор. Завуч проводила взглядом выходящих коллег, ее губы поджались – даже в спине идущей последней Софьи Андреевны ей чудился вызов. Хорошо. Посмотрим на твою объективность, коллега. А также на Рифа, когда он вернется. Риф. Светлана Васильевна поморщилась, невольно назвав парня кличкой. Уж слишком ладно она произносилась, сама собой. Риф. Ей нравилось это имя, в нем была соль моря, ветер в лицо и блеск солнечных искр до горизонта. И она никогда никому в этом бы не призналась. Только самой себе, в тиши учительской, за закрывшейся высокой дверью. Она отогнала непрошеные мысли и заставила себя вспомнить иное. Есть над чем подумать. Коллеги не задали один простой вопрос, хотя завуч ждала его и заранее приготовила ответ. Она была уверена, что вопрос прозвучит. И ошиблась. На импровизированном совещании присутствовали не все. Никто не спросил – почему. Но к делу, пора привести мысли и предположения в систему. Ручка замерла над листом бумаги. Пока чистым. Колебания? Словно стоит появиться знаку на белой поверхности – и назад пути не будет. Не вырубишь топором. Да господи, это всего лишь мальчишка и девчонка, что на неё и всех остальных нашло? Куда она лезет, зачем? Губы сжались, тускло блеснув бледно-розовой помадой. Ручка твердо вывела шапку. Остановилась. Что же написать под ней? По сути, пока нечего. Неделю придется подождать. Когда пишешь в шапке "Инструктору Первого Отдела ГорОНО" – содержание должно соответствовать. Завуч прикрыла глаза, вспоминая разговор с той, кого не было на совещании.

– Диана Дмитриевна, что вы думаете о произошедшем на вашем уроке?

Преподаватель английского языка коснулась кончика носа немного забавным, но и задумчивым жестом.

– Какого рода мнение вы хотите услышать?

Завуч улыбнулась. Прежде чем начать преподавать в школе, Диана Дмитриевна почти десять лет была переводчиком за рубежом. По отдельным намекам, недоговоренностям и умолчаниям Светлана Васильевна в свое время поняла, что это были не обычные переводы и не обычный зарубеж. Школа же стала тихой гаванью. Но можно ведь задать простой и невинный вопрос. Итак…