Гостья

Проснулся я от шума в коридоре – вернулись ребята, которых Сержант послал собирать машины, что остались стоять после нашей облавы по обоим берегам реки Уараты. Пришлось усердно трясти головой, чтобы вытрясти из неё остатки бредового сна… Глянул, протирая глаза, на наручный навигатор… Ого! Уже обед!

Получается, зря меня Сержант от всего освободил, лишь бы я со своим Предписанием разобрался? Предписание-то выдано на меня, но по Закону на всей нашей адвослужбе косвенная ответственность лежит… «Ну ничего, проспал несколько часов. До вечера ещё далеко. Зато в голове немного прояснилось», – пытался уговаривать я сам себя.

С одним из джипов приехал мой боевой шлем – я оставил его в машине, отправляясь на задержание. И напрасно, кстати… Маскировка наша со Стаки всё равно не удалась, зато всё остальное время я был в бою как слепой котёнок. Саст принёс шлем в мой кабинет и бухнул на стол. Я поблагодарил товарища и положил тёмно-серый, полностью закрытый шлем, в который голова вмещается целиком, до самого подбородка, рядом с цветным бланком Предписания. Шлем имел встроенный боевой компьютер, обеспечивал почти круговое зрение днём и ночью, самостоятельно выявлял и показывал мне на внутришлемном экране цели, помогал наводить разные виды оружия, рассчитывая текущую точку попадания. Он ещё и маршруты движения может прокладывать, а при определённых условиях позволяет видеть даже сквозь стены… Умение пользоваться шлемом мне не раз жизнь спасало – но чем он мне поможет сейчас? А, всё равно, пусть будет на всякий случай. Так же как Стаки, который, как считалось, помогал мне всемерно, но при этом успешно дрых до самого обеда.

Обед я проглотил в глубокой задумчивости. Вернувшись за свой рабочий стол, бесцельно просидел примерно пару часов, старательно пялясь на бланк Предписания и перечитывая то, что в нём было зафиксировано. Потом вдруг заметил, что снова клюю носом, и испугался, что могу опять уснуть. И тогда я решил, что нужно уехать куда-нибудь с базы, в какое-нибудь уединённое место… Может, на природу… К океану… Всё равно, где работать с бланком Предписания. Если у тебя в руках такая вещь, то стол и письменные принадлежности уже не нужны. Для того чтобы получить документально зафиксированное одобрение высших сил либо подписать себе приговор, достаточно коснуться пальцем этого красивого пластикового листка…

И вот я валяюсь в высокой траве где-то на обращённых к океану склонах Наветренных гор. Чтобы сюда добраться, не жалко было полутора часов, что я трясся на джипе по просёлочным дорогам. Надо мной лазурное небо, солнце висит над океаном и клонится к закату. Вокруг – ни души. Только чайки кружат, покачиваясь в невидимых упругих волнах вечернего бриза. Ветер раскачивает подсохшую жёлтую прошлогоднюю траву вперемешку с тёмно-зелёной, которая за весну успела вымахать. Кусты, что на склоне, листвой пока толком не оделись, но уже шелестят на ветру так, что даже волн, бьющихся о скалы где-то там, внизу, почти не слышно. А я забавляюсь тем, что рассматриваю заходящее солнце сквозь выданный Космодромом бланк Предписания о проведении расследования. А иногда наоборот – рассматриваю на просвет сам бланк, используя светило как самый мощный в окружающем пространстве источник света. Морщась от боли в отбитых рёбрах, которым сегодня утром ещё добавили, я вожу рукой, загоняя солнце в различные уголки пластикового листка в надежде разглядеть в нём что-то новое для себя.

Две недели назад, когда я получил это Предписание, погода была ещё не очень-то, шли дожди. Весна в наших краях довольно поздняя, морской климат всё-таки. Но в последние несколько дней заметно потеплело, и денёк сегодня выдался погожий. А за ним последовал чудный тёплый вечер. Это было так кстати… Мне как раз нужно было подумать… Побыть одному…

Надо признаться, что все обязательные следственные действия я уже давно закончил. Но всё никак не мог собраться с мыслями и поставить точку…

Почему-то мне показалось, что, если загнать свой джип далеко за восточную окраину Кодда, забраться подальше в Наветренные горы и выбрать место поудачнее, то всё получится…

Я остановился там, где, наверное, только мне одному ведомая просёлочная дорога, с годами заросшая и ставшая почти незаметной, неожиданно выскакивает из зарослей высоченного кустарника на открытый всем ветрам склон, обращённый к океану. Когда солнце ударило в глаза, я затормозил и несколько минут сидел, бессмысленно глядя вперёд. Потом я бросил машину и пошёл, спускаясь по колышущемуся травяному ковру навстречу голубому простору.

Наконец кусты остались за спиной, и океан распахнул мне свой бескрайний горизонт в голубоватой дымке. Солоноватый ветер, чистый и прохладный, ударил в грудь. Я решил, что пришёл… Это то самое место…

Сняв куртку, я бросил на неё свой пистолет, заметно потяжелевший за день, рядом положил серо-чёрный обтекаемый боевой шлем, который не решился оставить в машине. Потом стащил через голову надоевшую потайную кобуру с портупей и, морщась от боли в разных местах моего пострадавшего на службе тела, развалился на траве.

Солнце, что опускалось всё ниже к горизонту, уже проложило по волнам золотую дорожку. Мне же нужно было ещё свою дорожку продумать. И вот я снова достал бланк Предписания и стал на него глазеть, словно надеясь, что, разобравшись с тем, как он устроен, я пойму и то, как мне поступить.

Если отвлечься от мыслей о тех, кто так сильно бил меня по рёбрам, если внимательно изучить бланк самого настоящего официального Предписания о проведении расследования, выданного самим Космодромом, то можно увидеть много забавного. На самом деле, этот полупрозрачный листок пластика с убористыми колонками текста, набранными в восьми разноцветных квадратиках, – совершенно чудесная вещь. Нажмёшь на квадратик – он вспыхивает: это вроде как запись включается. Если после этого посмотреть сквозь бланк на чью-нибудь физиономию или на какой-нибудь объект, его схватывает в едва заметную зеленоватую рамку, которая мне всё время прицельную метку напоминает. Это бланк распознаёт фокус твоего внимания – уж не знаю, как там он это делает и чем… Потом начинаешь говорить. И говоришь, говоришь вот так – ну, например, проводишь допрос… Час продолжается болтология, два… А потом, спустя некоторое время, на выбранном квадратике проступают слова. Только выводы. Итоговая информация. Всё сухо и жёстко. «Допрошен такой-то, существенной информации по делу не получено».

Своё прозвище и одновременно оперативный позывной – Космонавт – я заработал отчасти потому, что, в отличие от большинства своих товарищей, я умею пользоваться боевым шлемом. Но там-то всё понятно – прочный, защищающий голову корпус с вмонтированным боевым компьютером, аккумулятор, система датчиков. А тут всего лишь документ, просто пластиковый листок – в нём ничего толком и не спрячешь… И откуда такие возможности?

Я все эти две недели пытался понять, где у бланка микрочип. Разглядывал его в своём гараже под мощной лампой, стараясь угадать какую-то внутреннюю структуру. Ну хотя бы увидеть какие-нибудь проводочки… Так ничего и не разглядел.

Представляю себе, как это глупо выглядело со стороны! Агент адвослужбы, призванной улаживать межпланетные конфликты, родом из полудикой окраинной колонии, должен сегодня завершить работу с официальным бланком Космодрома – а вместо этого давай опять с ним играться! Увы, я ничего не мог с собой поделать. Возможно, в каких-то далёких, лучших мирах, где я ни разу не был и, скорее всего, никогда не буду, такого рода «живые» документы – часть высокотехнологичного быта счастливых и гармонично развитых людей. Но здесь, на планете под названием Имллт, даже людям вроде меня, при моей специфической работе, такая вещь очень редко попадает в руки. На моей памяти – я вообще первый обладатель такого именного Предписания во всей своей конторе. Сержант, конечно, и не такое видел. Но то Сержант…

В итоге я решил, что микрочип на бланке спрятан под расположенной в левом верхнем углу золотой тиснёной восьмиконечной звездой, опутанной затейливым вензелем – шифропечатью Космодрома. Звезда сияет в любых лучах да ещё и объёмной кажется из-за голографического эффекта. Объёмной, но не прозрачной – вот так и отвлекается внимание дикарей, наверное. Самая сияющая часть бланка – единственная непрозрачная его часть.

Вот над горизонтом появляется инверсионный след. Звёздный корабль бороздит вечернее небо, направляясь к Космодрому, до которого отсюда почти тысяча километров. Я пригляделся, приподнявшись на локте из травы – идёт почти точно через Кодд. Сам город отсюда, с Наветренных гор, был почти не виден: его скрывал скалистый мыс, который назывался так же – Наветренный. С того места, где я лежал, можно было видеть только краешек бухты с маяком на мысе Прощания да Меловые горы вдали. Корабль визуально пересекал береговую черту где-то ближе к Меловым горам, на склонах которых раскинулись окраинные районы Кодда под названием Шнерс и Меловка.

Всё ясно – у корабля вторая юго-западная посадочная трасса. Я откинулся обратно в траву и попытался рассмотреть серебристую точку в начале инверсионного следа через свой замечательный бланк. Получилось! Вокруг крохотного, переливающегося в закатных лучах зёрнышка, которым выглядел отсюда тысячетонный металлический исполин, вспыхнуло зеленоватое колечко «прицела», и рядом с ним проявились бледные надписи на языке технический итик. Вот так, ребята: вы ещё только снижаетесь для посадки, а про вас тут, в моём документике, уже всё рассказано. Да ещё не на адапте, предназначенном для обывателей, а на итике, языке для избранных, которому и в школе-то уже не учат. И название корабля известно, и номер его в реестре, и тоннаж, и номер запроса к Космодрому Имллт на посадку, и номер коносамента на генеральный груз для таможни, и вообще – всё, что в голову взбредёт.

Хотя, впрочем, для экипажа корабля подобные фокусы, наверное, не новость. Те, кто летает на этих кораблях, на них же и живут. И таких людей мы, планетяне, называем косможителями. Уж они-то точно знают, в отличие от многих моих соплеменников-планетян, почему Космодром пишется с большой буквы.

Кстати, у нас на планете есть ещё одно сооружение, по своему масштабу и значению для колонии подобное Космодрому. Именуется оно Шоссе. На первый взгляд – это всего лишь неправдоподобно прямая и ровная дорога в тысячу километров длиной и в сотню метров шириной. С обоих концов Шоссе заканчивается небольшими восьмиугольными площадями, которые называют почему-то стрелками – может, оттого, что от них, в соответствии со стрелочными указателями, расходятся во все стороны уже обычные, ухабистые и извилистые дороги современности. Я думаю, что оба наших крупных города привязаны к стрелкам Шоссе, а не наоборот. На одном его конце, у юго-западной стрелки, мой родной город Кодд, а на другом – Космодром и столица колонии, именуемая Ина́ркт. Как раз вдоль Шоссе этот корабль и будет лететь, постепенно снижаясь, до самой посадки. Идеальный ориентир – если, конечно, пилотам звёздного корабля с его навигационными системами нужны какие-то ориентиры…

Все вопросы о том, как может существовать такая идеально прямая, без единого поворота или подъёма дорога, отпадают, когда смотришь на Шоссе в тех местах, где оно пересекает вьющуюся вокруг него реку Уарату. На каждом из мостов, а их всего три, видно, что Шоссе – это не дорога вовсе, а монолитный тысячекилометровый клин, вершина которого на добрых семьдесят метров уходит вглубь земли. Вдавленное древними создателями в планетарную кору, это исполинское сооружение не подвержено влиянию веков – по его видимой грани разъезжай себе на здоровье. А заодно Шоссе и окружающие его посёлки энергией снабжает, и водой даже… Космодром, я думаю, так же устроен – то есть он не площадка бетонная, а восьмиугольная пирамида, повёрнутая к небесам своим основанием. Страшно даже подумать, какой она высоты, то есть глубины. Очевидно, что для таких творений разума наших предков больших букв не жалко. Особенно у нас, на Имллт, где больше никаких крупных сооружений считай и нет. Ну, разве что ещё комплекс термоядерного конвертора в посёлке Пхата, что стоит на правом берегу всё той же Уараты недалеко от Кодда. Там целая композиция из трёх тридцатиметровых белоснежных куполов, пары таких же белых двухсотметровых труб и нескольких зданий поменьше.

Не подумайте, что я отношусь к своему миру пренебрежительно. Я – часть его. Я здесь вырос. Мне уже за тридцать. Я знаю множество полезных и бесполезных вещей, у меня есть лицензия агента адвослужбы, пистолет и половина дома в непопулярном районе Кодда под названием Шнерс. Но я там практически не появляюсь – живу у жены, почти на противоположном конце города, в Верхнем Кодде.

Я люблю свой город. Я с детства помню туманы над гаванью Кодда и глуховатую ругань рыбаков, приведших свои баркасы с ночного лова. Мой отец тоже был среди них, пока море не забрало его у нас с мамой.

Но во мне всегда жила тяга к далёким тайнам. Я помню, как наблюдал приход корабля с Неосвоенных земель. Каждый раз такой корабль, старое железное корыто, приносил с собой кусочек тайны – не меньшей, чем корабли звёздные, которые тоже, незнамо откуда прибыв, проходили в небе над Коддом, снижаясь к Космодрому. Но до звёздных кораблей на Космодроме было не добраться, а к этому кораблю в порту можно было подойти близко. И даже потрогать его рукой. Корабль стоял какое-то время, а потом, неспешно пересекая бухту Кодда, вновь уходил в непостижимую даль.

Наверное, тяга к тайнам и неизведанным далям живёт в душе каждого мальчишки. Только у большинства она проходит с возрастом. А я вот так этим и не переболел. Вернее сказать, у меня это переросло в профессиональную болезнь. И симптомы её – отбитые две недели назад рёбра и лёгкое головокружение после контузии, заработанной сегодня утром во время перестрелки на реке…

Преодолев боль, я приподнялся на локте. Солнце садилось над океаном. Серповидная бухта Кодда, которой отсюда был виден только краешек, сверкала на солнце, как полированная золотая серьга. Каменный маяк Кодда, венчающий невысокую скалу на мысе Прощания, казался угольно-чёрным.

Маяк этот, уже бог знает сколько столетий торчащий на краю бескрайнего океана, сложен из огромных монолитных глыб, грубо высеченных из скалы лазерным резаком: наши таинственные предки, как известно, были склонны к методам простым, но радикальным.

Те, кто хоть раз бывал на мысе Прощания, знают, что маяк имеет огромную дыру, проделанную неизвестным орудием большой разрушительной силы. Давно ли она появилась и при каких обстоятельствах – официальная история умалчивает. Много раз я собирался залезть в какой-нибудь древний архив или поспрашивать знающих людей, да так и не собрался.

Характерно, что дыра в маяке расположена как раз со стороны порта. Вековые удары ветров с океана маяк выдержал с честью, а тут вот подкачал. Да, получить пробоину со стороны родного порта – это, наверное, самое неприятное. Даже для маяка…

Что ещё рассказать про наш мир для полноты картины? Про дрязги между общинами, которые всем заправляют на местах, и центральным правительством в Инаркт, которое именуется малопонятным словом Кондуктория? Про войну, которую нам вскоре обещают? У нас-то самих воевать некому и не с кем. И поэтому со временем нашлись те, кто собрался в гости к нам – мы, на их взгляд, недостаточно цивилизованны и опасно деградируем.

Или о том, как ко мне попал этот бланк? Как я удостоился чести получить от самого Космодрома столь чудную вещь? Нет, лучше по-другому: что такого должно было случиться в нашем захолустье, чтобы потребовалось расследование, инициированное высшими силами этого мира?

А случилось вот что: однажды с одного из таких вот заходящих на посадку звёздных кораблей прыгнула девушка-косможительница. Ей нужно было во что бы то ни стало попасть к нам на планету в обход Жёлтой Полосы. На самом деле, глупейшая, в сущности, вышла история…

Я не помню другого случая, когда так дико наложились бы одна на другую абсолютно несовместимые, на первый взгляд, стороны бытия. Никогда не думал, что однажды могут смешаться в кучу исторический кризис цивилизации Малого кольца и несчастная юношеская любовь, студенческие шалости и подковёрные игры серьёзной межпланетной политики, мерзкое предательство плечистых дядек из элитной войсковой части и трогательная дружба юных созданий, рождённых по разные стороны Жёлтой Полосы. Головотяпство одних и мудрость других. Абсолютная бестолковость, продуманная стратегия, упорство в достижении цели и слепая случайность. Бесшабашный риск против беспощадной жестокости. Малодушие сильных мира сего и удивительная твёрдость души людей совершенно беззащитных. И когда начинаешь разбираться в этом всём, одно так цепляется за другое, что просто хочется схватиться за голову и закричать: «Ах, абсурд! Абсурд!» Схватиться хочется, да руки постоянно заняты – то рулём, то пистолетом, то они оказываются связаны…

Пальцы бегают по бугоркам и ямкам холодных металлических граней восьмигранной интерфейсной пирамидки при общении с высшим компьютерным интеллектом Космодрома. На серебристом металле проступают знаки технического итика, внутри сияющей над головой призрачной перевёрнутой пирамиды, нарисованной голографическим проектором, переливается цветами ключевых смысловых оттенков логическая цепочка предельно разумного и рационального диалога – но даже эта точка отсчёта мирового порядка уже не ощущается душой как опора…

Наверное, то, что такие истории вообще происходят, свидетельствует о каких-то важных и необратимых переменах в обществе… Не знаю, о каких точно – то ли о хороших, то ли о плохих. Как-то не было времени об этом задумываться. Совершенно неожиданно для себя ввязавшись в эту историю, я всё время был очень занят – мчался куда-то на машине, порой оказывался под обстрелом, то вдруг драматически получал по морде и тут же (без промежуточных переходов!) вёл секретные переговоры с правительством колонии в лице самого Председателя Кондуктории в комплекте с министром безопасности, потом опять мчался на машине…

Одну жизнь я от неминуемой смерти уберёг совершенно точно – это у меня в активе, это мне зачтётся на Вечном Мосту! А уж скольким в этот раз я шкуру от крупных неприятностей спас! И себя, кстати, не забыл, да! Впрочем, как раз мой-то вопрос до конца ещё не решён, о чём и весь рассказ… Но об этом позже.

В первый момент трудно было даже представить себе, что начавшаяся буквально на пустом месте история вдруг прогремит на всю колонию, да ещё и запрос потом правительству придёт по линии Парламентской миссии Малого Кольца. И Космодром собственное расследование учинит – редчайшее для нашей планеты дело! Куда там сегодняшней утренней битве на реке…

Произошедший сегодня утром инцидент на Уарате замечателен ещё и тем, что про него, вероятно, почти никто так ничего и не узнает. А про историю с Гостьей узнали все! Что творилось, каково было смятение умов – и человеческих, и компьютерных! Это, конечно, повлияло на развитие ситуации. Достаточно сказать, что официальный бланк Предписания я получил от Космодрома только на следующий день после того, как всё самое интересное уже закончилось! И расследуй это, дорогой агент, как хочешь, собирая не успевших разбежаться свидетелей и случайно завалявшиеся вещественные доказательства!

Да, такова теперь практика расследования экстерриториальных инцидентов – лежишь себе на травке, смотришь на закат и разглядываешь надписи в квадратиках, каждый из которых наделён своей смысловой тональностью, в соответствии с цветовым кодом. Цветовой код тот же, что и у восьмигранных пирамидок управления. И резолюции на твои действия такие же лаконичные, как у Космодрома. «Существенных свидетельств по делу не получено». «Существенной угрозы безопасности не выявлено». Заштопанные дырки от пуль на моей куртке, появившиеся после этого расследования, теперь уже никому не предъявишь – куртка сгорела в сегодняшнем бою. Только вот на шлеме всё ещё красуется отметина, подтверждающая, что он мою башку спас.

Нет, если всё-таки когда-нибудь все подробности истории с Гостьей узнает моя жена, она меня непременно прибьёт. Несмотря на все свои мудрые речи. Как же мне повезло, что в самый разгар событий Валлти двое суток подряд была на дежурстве в своём медцентре! Одни сутки были её, а другие она отдежурила за свою заболевшую подругу. И потому жена моя была в счастливом неведении о том, что творится на планете. У медиков на дежурстве свои критерии оценки мировой обстановки – раненых не везут потоком, значит, всё спокойно… Наверное, это Великая Мать, отряжая меня на благое дело, позаботилась о спокойствии в моих тылах, не иначе.

Хотя что я тут причитаю. Могу допустить, что только для нашего мира эти события – значительное происшествие. Имллт – это маленький, уютный мир. Всего несколько миллионов человек населения, только два больших города и огромная, практически неосвоенная планета.

Я провинциал. И, несмотря на всю мою спецподготовку, несмотря на работу, по большей части связанную с транспланетным трафиком, почти миллионный портовый Кодд всё ещё кажется мне невероятно большим городом, столица колонии Инаркт с её многочисленными пригородами, расположенная в глубине единственного обжитого континента, – гигантским мегаполисом. А потрясший моё юношеское воображение мятеж Третьей Несокрушимой бронебригады – почти вселенской катастрофой. Я многое знаю про Улл и его бесконечные города, знаю про орбитальный город ДиУ́лл, про трагические войны и великие свершения людей в других в мирах – но ничего с собой поделать не могу.

Так что, возможно, кому-то события, связанные с пришествием Гостьи, покажутся просто смешными. Но только не мне. И я даже не буду пытаться себя переделать: пусть мои взгляды остаются там же, где и есть, как и мой пистолет в кобуре. По мне, так жизнь – это главное, что у человека на самом деле имеется. И последнее, что у него остаётся на самом краю. А потому никакие истории о том, как люди распорядились своей судьбой, не могут быть смешными. Печальными – запросто. Ободряющими – реже, но тоже бывает. И масштаб здесь не важен.

Ну, это всё лирика, а мне пора принимать решение. Заканчивать официальное расследование. Я и так оттягивал этот момент сколько мог. Мне всего лишь нужно нажать кое-что на бланке, да и дело с концом.

Почему я колеблюсь? Дело не в том, что, несмотря на все мои следственные действия, мне самому в этой истории не всё до конца ясно. И не в том, что я мыслю себя аккуратным и щепетильным агентом, особенно при проведении столь важного расследования. И даже не в том, что есть риск вдруг опять по морде получить при определённом стечении обстоятельств.

Я уверен, что никто из людей не знает того, что я сделал однажды ночью, примерно через сутки после того, как получил на руки бланк официального Предписания. Нет, вы не думайте, что я утопил кое-кого у посёлка Выселки в широкой и тёмной реке Уарате (хотя мысль такая была). Но всё равно, поступок я совершил, в общем-то, довольно серьёзный. И никому про это не рассказал! И в лукаво подмигивающих полупрозрачных цветных квадратиках не зафиксировал. Но бланк, эта всеведущая компьютеризованная зараза, – он, я думаю, всё равно знает. Я больше чем уверен, что эти его самозаполняющиеся протоколы в разделённых на смысловые тональности полях-квадратиках работают независимо от того, нажал я на них своим указующим пальцем или нет. А аккуратненькие буковки там появляются только для придания допросу с удалённым контролем благопристойного вида официальной церемонии.

В своё оправдание могу сказать – то, что я сделал той ночью, было в интересах всех сил, которые принято относить к силам добра. Я уверен в этом. Незачем было зазря калечить несколько судеб, если вопрос не затрагивал ни интересы Космодрома, ни интересы общин побережья, ни даже интересы всеми нелюбимого центрального правительства колонии, сидящего в Инаркт, далеко-далеко отсюда. И так у нас нормальных людей дефицит, а тут ещё, как известно, межпланетная война на носу…

Итак, почему же я тянул с закрытием расследования? Мягко говоря, я не был уверен, что этот мой благородный поступок будет оценён по достоинству. Боялся ли я лишиться своей лицензии адво? Да! Чего тут скрывать – боялся, конечно. Что я ещё умею в жизни? Да не только в этом дело… Нашёл бы, вероятно, чем заняться, чтоб с голоду не подохнуть.

Правда в том, что моя работа мне нравится. А ведь я её даже не выбирал – она сама меня нашла. Потому, наверное, что оказалась естественным продолжением моего образа жизни. Из-за этого, я думаю, у меня и прозвище такое – Космонавт. А вовсе не из-за того, что я умею пользоваться полноценным боевым шлемом и ещё множеством всяких вещиц с высокоразвитых планет.

Наверное, несколько самонадеянно будет сказать, но мне кажется, что в некой метафизической окрестности Космодрома я вроде как свой. Всё, что связано с ним, привлекает меня. А других, напротив, – отпугивает. Не боюсь я Аудиенций, в отличие от моего друга Стаки. Долговязый и белобрысый, бывший лейтенант-танкист, он силен, умён и проворен, когда надо. Но как же он смешно морщится, когда Сержант его отправляет зачем-то на Космодром, – и сразу сутулиться начинает сильнее обычного…