Ликвидатор. Книга вторая. Пройти через невозможное. Исповедь легендарного киллера
Пока время проходило, я решил примерить оружие и его удобство применения в этой ситуации, вынул мелкокалиберный револьвер с толстостенным матчевым стволом, «отвалил» барабанчик, вставил патроны калибра 5,6 мм, производства «Динамит Нобель» – наиболее мощные из них, и, что важно, ни разу не дававшие осечку за сотни выстрелов, что я с ними произвёл, у гильз с боковым боем это бывает.
Максимальное расстояние, с которого я из него стрелял и не мазал в пачку сигарет – 85 метров, разумеется, в безветренную погоду. Пули ложились в цель уже с несколько ослабленной энергией, и на звук чувствовалось некоторое время между выстрелом и шлепком о мишень но, несмотря на многое игрушечное в этом оружии, оно мне нравилось, и я часто с ним тренировался. Надеясь рассмотреть получше выходящего человека, я смотрел не отрываясь, иногда прикладывая пистолет, выбирая более устойчивое и удобное положение для стрельбы.
Зачем я зарядил его? Потому что выработалась привычка: оружие без патронов – не оружие, и если оно вынуто, то должно быть снаряжено боеприпасами, что в данной ситуации, да и не только в ней, оправдалось.
Вообще, если вы видите ствол, не важно, и в каких обстоятельствах, то должны безошибочно научиться определять, снаряжен он патронами или нет, если конечно, есть возможность; стоит он на предохранителе или нет; взведён ли курок, чисто ли дуло по нарезам, лежит ли фаланга пальца стрелка на спусковом крючке и как лежит? Опирается на нижнюю часть затворной рамы или на примыкание спусковой скобы к корпусу? Это может спасти жизнь вам или тем, кто с вами. Многое также скажет поведение, речь и особенный взгляд обладающего оружием или собирающегося им овладеть.
Важно также, как держит человек оружие – либо рукоять, либо цевьё, и как собирается прижать приклад, если он есть, к плечу.
Я находился на сиденье, обращённом спиной относительно движения вперёд, позади водительского, от Сергея и шофёра меня отгораживала плотная шторка с тремя просветами – по середине и по бокам. Жёстко устроившись и плотно закрепив револьвер на согнутой в локте руке, опирающейся на спинку сиденья, прицелился. Наблюдению немного мешало не очень чистое стекло, я попросил сидящего впереди курящего водителя, ссылаясь на дым от сигарет, открыть окно хотя бы на одну треть, затем повторил всю процедуру с прицеливанием, потом ещё, и ещё. И вдруг дверь открылась, и тот, за кем мы следили, вышел.
Некоторые машины из потока часто заслоняли его, но рассмотреть удалось во всех подробностях. Неожиданно проезжающие автомобили исчезли, и улица замерла, как и всё вокруг. Какое-то предчувствие пробежало холодком по всему телу и заставило заработать мозг намного быстрее, обострились все чувства.
Будто специально из дверей выбежал охранник, постучал уже севшему за руль автомобиля и закрывшему за собой дверь, и что-то сказал в приоткрывшуюся щель. Наверное, в этот момент я почувствовал удобство занятой позы, почти всё тело было расслабленно, оставалось лишь ждать преодоления упирающейся в какую-то преграду мысль, она оказалась второстепенной, а именно о двух человеках, сидящих в машине: до этого момента я не воспринимал их как будущих возможных свидетелей, наверное, из-за уверенности, что завтра буду работать один. Кроме того, меня свербила цифра 20 и понимание того, что второго такого случая, если человек из «Ленд Ровера» выйдет (а он вышел, отойдя от машины на несколько метров), и отсутствие движения по линии «прицельная планка пистолета – цель» может больше и не представиться. С этой секунды всё замедлило свой ход. Вдохнув половиной груди и плавно выдыхая, я постарался «пробежаться» мысленно всем группам мышц, чтобы расслабить все тело, в случае правильно занятой позы равновесие будет удерживаться скелетом, стенками и креслами автомобиля, соответственно концентрироваться на выстреле станет проще.
Охранник ушёл, попрощавшись, человек развернулся и направился к захлопнувшейся от ветра водительской двери. Если бы она оставалась в открытом положении, думаю, я ничего не успел бы сделать… Медленно взводя курок, задирая острое жало бойка, тихо, но уверенно, так, чтобы никто не испугался, я сказал две фразы: водителю – «Наклони голову вправо», и обоим, железным тоном – «Застыли…»…
…Человек остановился, протянул руку к замку, на долю секунды застыл, чтобы начать обратное движение, в это время прозвучал слабый звук выстрела, почти весь оставшийся внутри салона, что-то упало у «Ленд Ровера», и осталось неподвижно лежать. Поток машин почти сразу возобновился.
Редко так совпадают столько факторов, ещё реже – ими пользуются, но в случайности я не верю…
Пуля попала точно в место прицеливания, до сих пор вызывая уважение точностью попадания из этого оружия. Один минус – теперь двое сидевших впереди меня стали свидетелями, особенно водитель, но мне пообещали его не трогать, оставив, как всегда, под мою ответственность. Олег был в восторге, как и все остальные, а то, что это случилось за день до назначенного срока, только добавило форсу.
Я уже довольно долго ничего подобного не делал, а это подтвердило мои квалификацию и необходимость, что обезопасило меня ещё на некоторое время. Правоохранительные органы вообще ничего не нашли и остались без единой зацепки. Никто ничего не видел и не слышал. Журналисты назвали произошедшее «идеальным преступлением». Я же произнёс фразу, которую запомнил уже пожилой человек, управляющий автомобилем на обратном пути, он повторил её в своих свидетельских показаниях: «Не переживай, это был тоже бандит, и чем их меньше, тем лучше».
Мы отъехали за угол после нескольких минут ожидания, где я вышел, оставив «Рюгер» Сергею в коробке из-под конфет, с обещанием забрать завтра. Тогда я снимал квартиру в трёх километрах от места выстрела, и потому решил проветриться, а заодно и обезопаситься проверкой, петляя по уже тёмным улочкам. Я шёл, чисто автоматически высчитывая идущих за мной прохожих, но тщетно, сегодня я был один.
Произошедшее, с точки зрения профессиональной, – несомненно, успех, даже несмотря на двух мужчин, в принципе, ничего не видевших и особо ничего не понявших. Но почему-то меня это не радовало. Ну, не производил увиденный сквозь прицел человек впечатления отъявленного преступника, ни, тем более, «бандюгана» – обычный, удавшийся бизнесмен. Не мне судить о нравственности его бизнеса в предоставлении развлечений в клубе «Доллс», но он точно мне ничем не угрожал, в отличие от опасности, исходившей от стоявших надо мною.
Опять появилось ощущение того, что человек моими руками лишился жизни просто из-за чьего-то каприза. Гришина тень снова нависала, бахвалясь своим бессмертием.
Настроения не было, я не знал, куда податься, и злился на что и на кого угодно: на сегодняшнюю «удачу», на стечение обстоятельств, на Олега, Андрея, Таранцева, которого видел-то раз десять, не больше, – забывая, что, прежде всего, злость нужно испытывать по отношению к себе. Всё усиливалось ощущением, что если бы это не сделал сегодня я, то не сделал бы никто, ведь не справился же «Кондрат»… Но потом опомнился, подумав в свое оправдание, что, наверное, сегодняшним выстрелом кого-то избавил от возможности стать случайной жертвой, павшей рядом с «Юником», а сделали бы это обязательно. Олег бы не остановился в любом случае – ведь здесь была задета его гордыня и его честь, в его понимании этого слова.
Всё исправила моя «домашняя фея», несмотря на то, что пришла уставшая после тяжёлого рабочего дня. Наверное, видя моё состояние грозовой тучи, взяла меня за руку, посадила на кухне и устроила быстрый и вкусный ужин. Её особенные глаза, притягивающие взгляд, позволили потопить в них все тяжкие думы и забыться хотя бы на некоторое время.
Как же хорошо, что она никогда не требовала объяснений. В тот вечер меня впервые посетила мысль или, даже не знаю, что это было – какая-то уверенность, вселённая в меня, пытающаяся устроить мою жизнь по-другому, направить в другое русло, всё исправить и спасти. Тогда я понял её следующим образом: пока эта женщина со мной, всё будет хорошо! Именно хорошо, где «хорошо» – все доброе, светлое, вечное. Одно главное условие, отчётливо прозвучавшее в унисон: «Не убивай!».
Сегодня пишу эти строки и ясно понимаю: остановись я тогда… Но сразу нахлынувшие мысли пытаются опровергнуть, уверяя, чем это всё могло окончиться, выстраивая стену из кирпичиков самооправдания.
За «работу» Андрей аннулировал мой долг в 50 тысяч долларов, образовавшийся при неудачной попытке покупки дома в Маребльи – той самой истории, когда мне отказали в кредите из «общака», которого, я так понимаю, к тому моменту уже не было, мотивируя моей финансовой несостоятельностью. Кстати, я случайно знал, что испанский адвокат Алехандро, занимавшийся оформлением сделки, вернул часть из затраченных мною средств в размере 60 000 долларов, но до меня они, странным образом, не дошли. Что поделаешь, бизнес! Эх, знать бы…
Размышления на тему – состояние страны
В Москве время «малиновых пиджаков» уже прошло, переместившись на периферию, кожаные куртки были всегда модны, а бритые затылки кому-то скрывали залысины (ведь время шло неумолимо), а кому-то придавали недостающей брутальности. Достигшие чего-то в общей криминальной массе уже не просто вросли в костюмы, рубашки и галстуки, но и научились их носить. «Зена», «Корнелиани», «Картиджиани», «Бриони» уже не просто что-то им говорили, а стали обязательным атрибутом вместе с дорогими часами, коих имелось у каждого по нескольку, дорогих и уже не угнанных автомобилей, охраны при «гаврилке», обращению по имени-отчеству и, как последний писк, – с недвижимостью в Европе или за океаном. Причем каждая бригада и дружественная ей (разумеется, речь идет о «верхушке») выбирали свои страны и города и селились по 3–5 семей, пользуясь, как правило, услугами одного и того же адвоката-мошенника со знанием русского языка и умеющего «лизнуть» где и когда нужно. Последние бессовестно обдирали, зарывались, обогащались и иногда вдруг пропадали.
Вообще, те времена так и можно охарактеризовать – они отличались «вдруг происходящим». Конечно, в основном это касалось чьей-либо жизни – она либо исчезала бесследно вместе с телом, либо покидала его из-за вмешательства из вне нескольких граммов свинца. Вдруг друзья становились врагами, вдруг становились нищими, возмещая убытки или моральные потери крепким ребятам, очень дорого ценящим свои нервы. Вдруг вдова какого-нибудь авторитета становилась женой певца или певец – любовником какого-то антрепренёра. Затмевали все «вдруг» превращения секретарши в главу огромного холдинга или мальчика на побегушках, номинально владевшего фирмочкой, – в миллиардера, а чьей-то жены – в депутата или высокопоставленного чиновника.
Но эти «вдруг» никогда не касались остального подавляющего количества граждан РФ. Здесь «вдруг» только жена могла изменить или водка оказаться некачественной.
Условия жизни не улучшились, забота государства не чувствовалась, инфляция поглощала здоровье, а обещания правительства превосходили только быстро дорожающие продукты. Понятие слова «зарплата», так радовавшее раньше своим приближением, поменяло свое значение и звучало теперь, как «издевательство». Подиумы мод переместились в Госдуму, а честь и совесть – в «дом терпимости».
Укравшие курицу или 5 кг картошки получали срока по три года, вместо трех месяцев, поправляя статистику наказаний, вместо избегающих её бандюков, проворовавшихся чиновников и вечно голодных политиков. Интеллектуальная собственность страны в виде «молодых и талантливых» перемещалась на запад в местечки, подобные «Силиконовой долине», а взамен плавно перемещались интересы западных спецслужб, надежно поселяясь в коридорах власти.
Представители России и бывшие ее граждане, круто влияющие на состояние государства и странно принадлежащие почти одной только национальности, стали завсегдатаями «Бильдербергского клуба». Министерства стали меняться своими назначениями, а то и вовсе своим реальным состоянием издеваться над вывесками входа в свои здания. Названия можно было менять смело, заменяя на выдержки из известного или исторического. Ну, скажем: Минздрав – на «Забудь надежду всяк сюда входящий», Министерство обороны – на «SALE»-скидка при распродаже. Министерство образования – на «спасение утопающих дело рук самих утопающих»… И только за счёт фанатично преданных своему делу людей, перебивающихся с хлеба на воду, страна имеет что-то, что ещё можно восстановить.
Церковь Христова православными общинами прирастала к Телу Господню. Многие растерявшиеся в пустоте духовной вновь по-детски открыли глаза на мир и через проблемы, сложности и невзгоды ощутили поддержку ранее неведомой Силы Царя Небесного. И наполнились храмы, и потекли слёзы раскаяния! Многие ли из рабов и чад Божьих раскрыли своё сердце навстречу любви Божьей или просто предались модному веянию – сие нам не ведомо. Но даже одна настоящая слезинка, выставившего себя напоказ во время службы церковной, и тщеславящегося мецената, губернатора, министра или милиционера, чиновника или преступника, дорогого стоит!
У каждого своя дорога, и всему свое время. И праведный может оступиться, и законченный грешник может спастись, ибо: «В чём Господь найдет нас, в том и будет судить, и праведника, вдруг согрешившего, и грешника, вдруг кающегося». (Архиепископ Сергий Старогородский).
Подобные рассуждения можно продолжать сутками, но книга не о том, а о нашем месте в этом сумбурном круговороте. Какое место в нем занимал я? Мне казалось, что ровно посередине между рвачами наверху и страдальцем-народом. Я был рад, что смог вырваться из безнадёжной беспросветности, но, оглядываясь сейчас назад, в ужасе от того, каким путём!
Но всё-таки что-то я мог сделать и от чего-то мог удержаться и удержался. «Человек с ружьем» всегда опасен, тем более чувствующий вседозволенность и бесконтрольность. Безбашенная стрельба сдуревших, зарвавшихся представителей всех классов унесла много жизней и испортила многие судьбы. Я же всегда предпочитал уступить обычным обывателям, не отвечать на дерзости, пакости и подлости, если, конечно, это не граничило с личной безопасностью. Я скорее заступился бы за кого-то, ту же униженную женщину или обиженного старика, чем ответил на хамство против себя. И здесь не только играло свою роль воспитание и привитые принципы, но и понимание происходящего в обществе, и жалость к обычным гражданам, которые элементарно могли сорваться только из-за одного вида моего благосостояния, хотя я и старался особо не выделяться. Подобные случаи были единичны, из которых большинство исходило от начинающих бандюшков, поверивших в себя, и которые, видя перед собой длинноволосого, хоть и крепкого парня, старающегося избежать конфликта, с лексикой без ненормативной брани и блатного жаргона, наступали безоглядно. Если не было свидетелей, можно было и проучить. Такие в миг осознавали, что всё же терять им было чего. А с лишними глазами и ушами скандалов я пытался избежать, ибо в моём положении нелегальной жизни подобный риск был просто недопустим. А ведь сколько таких стычек заканчиваются и будут заканчиваться членовредительством, а то и смертью.
После того, как удавалось уклониться от подобных ситуаций, я был действительно горд собой, хотя и щемила где-то подорванная гордыня.
Единственный раз я не смог сдержаться и наказал двух представителей негроидной расы, и додумался где – на одной из дискотек о. Тенерифа (посещение подобных мероприятий в России было табу). Прилично выпивший, оставив свою даму на танцполе, я спустился в уборную. Конечно, я виноват сам – привычка класть открыто деньги в карман сыграли злую шутку, и здесь торчащая толстая пачка, сложенных пополам долларов привлекла внимание незадачливых грабителей. На выходе из кабинки мне улыбались две чересчур смуглые физиономии с ослепительно белыми зубами, один схватил за плечо, второй, по всей видимости левша, прижал к моей груди раскрытую опасную бритву и, что-то говоря, потянулся к карману. Не знаю, кого они во мне увидели, но две «подаренные» руки хрустнули, правда, для этого пришлось глубоко присесть, от чего порвались штаны, после чего я быстро ретировался не только из туалета, но и, забрав экстренно свою «половинку», вообще исчез из города Плая де Лас Америкас, оставив грабителей в расстроенных чувствах.
Без пореза не обошлось, и я корил себя за несдержанность: ведь в этом помещении могла быть видеокамера, и тогда пришлось бы отвечать за что-то сломанное и побитое, но, разумеется, живое.
Всё обошлось, хоть и не без волнения и не без совсем понятых «моим сокровищем» действий, ведь с её точки зрения ничего страшного в том, что человек оборонялся, не было. И это действительно так, но для того, у кого в жизни всё чисто и не криминально…
ЧИП (Сергей Чаплыгин)
…В это время настал апогей в моих отношениях с человеком, от которого многое зависело, но чем больше я о нём заботился и прощал, тем больше он себе позволял. Чаплыгин был бы неплохим исполнителем по оперативной части, но водка губила любые начинания. Дважды я выкупал его из милиции, планы мероприятий срывались одно за другим, он начал позволять появляться на встречах со мной в пьяном виде. Дисциплина упала, пора было что-то предпринимать.
Я уже был знаком ещё с одним офицером ГРУ в отставке – Александром Погореловым, человеком более интеллектуальным и знающим, чем Сергей и, в принципе, в «греческом» деле сохранность информации – его заслуга, именно благодаря ей и её наличию я смог «спасти» многое, в том числе и тело Солоника.
Этот более чем разумный человек, начитанный и приятный собеседник, высокий красавец, любимый женщинами, был вынужден находиться под ярмом теперь спившегося пьяницы, каждому собутыльнику рассказывающему о своей причастности к убийству Солоника. Бахвальству не было предела и, как я уже говорил, дошло и до Пылёвых. Подобные шутки мало кто понимал, а они тем более.
Меры требовались моментальные. Прежде всего нужно было убрать Сергея из казино в отеле «Ленинградская», где все мои люди работали для прикрытия, числясь в охранной структуре и посещая это место раз в четверо суток. Далее старшим у них я назначил Александра, определив три месяца и тому, и другому как испытательный срок. Недовольству Чаплыгина не было предела, но оправдаться ему было нечем, пришлось терпеть. Объяснять, что жизнь его болтается на ниточке, было бесполезно и опасно, ведь никто из них не сталкивался с мерами наказания, господствующими в нашем «профсоюзе». Можно быть не только избитым, но и оказаться в тюрьме на год-полтора, и такое устраивалось – заодно и хорошая проверка. Своим же я чуть ли не подгузники менял, понимая эксклюзивность нашего квартета и необходимость его сохранности. Дооберегался…
…Вопрос с «Чипом» стоял ребром, к тому же такой носитель информации никому нужен не был. После Греции двоих уже отправили «на тот свет» за гораздо меньшие знания. И в какую ситуацию я попал? С одной стороны чувствовал ответственность за него как человека, которого привлёк, с другой понимал – шансов тем меньше, чем на большее толкало его хмельное эго. Но чтобы попытаться его выручить и самому не «сгореть», оставалось только одно средство – взять все на себя, в противном случае он пропал бы в течении двух дней, скорее всего, обосновавшись на дне Яузы или Москвы-реки в запаянной бочке с цементом, как это было модным в то время. Кстати, подобное захоронение уже никогда не найти.
Всё, что можно было придумать, дав ему шанс, – инсценировать отравление опиатами. Но я не учёл его «убитую» печень и ослабленный алкоголем организм. Переданную мне «отраву» я несколько разбавил, даже отхлёбывал сам на его же глазах. Происходило все в моей машине, напротив магазина «Мегаполис». План якобы состоял в том, что после принятия жидкости и потери сознания его должны были забрать ждущие (разумеется, тщетно) во дворах парни Олега.
Почему нельзя было обойтись без настоящих средств, а просто инсценировать подобное, поговорив с Сергеем? Да потому, что никто не знал, какое решение примет Олег после неудавшегося покушения. Я всегда оставлял возможность утечки информации, тем более в таком случае.
Итак, по моим расчётам, «Чип» просто не должен был потерять сознание, но почувствовать, на всякий случай, себя очень плохо, что в результате и произошло. Через четыре часа общения мы расстались, он пересел в свою «99», купленную мною, и благополучно уехал, чувствуя недомогание. Олегу я сообщил, что ничего не получилось, рассчитывая завтра сказать о том, что Чаплыгин попал в больницу, а дальше попытаться придумать что-нибудь еще. К тому же я надеялся, что этот балбес поймет причины болезни и прибежит с расспросами, где я ему добавлю и жёстко объясню создавшееся положение.
Но… через 10 минут мне позвонили и рассказали об аварии в пятистах метрах от нашего места встречи. Чаплыгин въехал в стоящее на красном сигнале светофора авто, и подчинённые Пылёва забрали его в полуобморочном состоянии. Он ничего умнее не придумал, как «закинуть» в себя сразу после нашего расставания припрятанную бутылку водки. Ситуация вышла из-под контроля, и всё что я мог сделать, это, ссылаясь на огромное количество свидетелей, попросить просто вывезти его в лес, недалеко от военного городка, где он жил, и, надавав тумаков, выбросить в лесополосе. Что можно еще было придумать? Поначалу мысль понравилась Олегу, но сделано было всё с точностью до наоборот. Его завезли в гаражи и только накинули «удавку», как появился патруль ППС и спас его, отвезя в больницу, а молодцов в отделение милиции, откуда их благополучно выпустили через несколько часов.
У пострадавшего хватило ума не говорить или, скорее всего, не было сил говорить, но так или иначе это сыграло роль и заставило поверить в его разумность. Сергей продолжал жить по тому же адресу, и через несколько встреч наши отношения прекратились, несмотря на все его усилия остаться в команде.
На суде он предстал свидетелем, повествующим о своей нелегкой доле, о нищете, которую он испытывал, будучи под моим руководством, о запугивании и о постоянных преследованиях, свалив всё на Александра, которому, кстати, оставался должен 5000 долларов и жену которого, в отсутствие Погорелова, пытался соблазнить, что чуть было не кончилось его преждевременной насильственной кончиной от руки разъяренного мужа.
Та история с отравлением закончилась мирно, я заплатил за ремонт обеих машин, пострадавшим в аварии 4500 долларов, пару раз ещё одалживал ему деньги, но твёрдо отказывал в работе, несмотря на мольбы на коленях взять его обратно, объясняя, что просто чудом удалось сохранить ему жизнь. Это он в конце концов был вынужден признать на суде под градом вопросов моих, адвоката и судьи.
В отношении Чаплыгина мне не за что себя корить и, если раскаяние – это не просто осознание, признание и осуждение своей вины, но и действие наоборот, то это хороший тому пример, который должным образом, наравне с другими, подействовал на присяжных.
Здесь же вспоминается и ещё одна драма, разыгравшаяся сразу после смерти Солоника.
В Греции я познакомился с Юрой, бывшим офицером-десантником, что нас, как обоих бывших кадровых военных, и сблизило, хотя с его стороны, конечно, сыграл роль и меркантильный фактор – он зарабатывал обслуживанием подобных мне, приехавших получить гражданство, посредничеством, поиском недвижимости и устройством других дел. Бизнес шёл неплохо, а главное – стабильно. Дом я приобретать не стал, но в памяти осталось приятное времяпрепровождение.
При моем отлете из Эллады, будучи уже ее гражданином, от благодарности, выраженной в пачке купюр, он отказался, довольствовавшись ранее обговоренным гонораром, и мы расстались приятелями. Он и его жена были очень похожи на тех греков, к образам которых мы привыкли в детстве: белокурые, крепкого телосложения, радушные и всегда в хорошем расположении духа – нечего сказать, красивая пара.
Впоследствии он помогал с очередным комплектом документов братьям, Осе и иже с ними, естественно, понимая и зная, кто они, был знаком близко с Солоником.
Всё вместе послужило причиной вынесения решения по нему нашими «главшпанами».
После смерти «Валерьяна» Юрий приехал в Москву, гонимый необходимостью получения денег – около 100.000 долларов от Пылёвых за два комплекта паспортов. Спешка была оправданной – греки арестовали супругу, на которую был оформлен дом, найдя при обыске патроны, подходившие к пистолетам разных марок и, на самом деле, принадлежащие Солонику. В Москве Юра искал встречу с должниками, но те выставили барьер, составной частью которого стал и я.
Через своего приятеля Андрея «Ботаника», общего нашего знакомца по Греции, российского таможенника, он вышел на меня и попросил о встрече, которая и состоялась в отеле «Олимпик-Пента-Ренессанс».
Всё бы ничего, но он был отчаянно настроен на получение своих денег, вплоть до сообщения в милицию об эллинской трагедии, причём явно понимая, с чьей подачи это происходило. Мы вспомнили общие поездки, поговорили о перспективах, я задавал наводящие вопросы, ответы на которые ждали боссы, отдал застарелый долг в пару тысяч, и мы расстались, договорившись встретиться через неделю, когда всё прояснится.