Первый человек на Земле
Человек завис. Поворот вышел неожиданный, но логичный. Любовь может быть к чему угодно – хоть к родине, хоть к детям, хоть к деньгам. И, действительно, если ты любишь деньги, исходя из этой логики, ты должен о них заботиться.
– Подожди, – возразил человек, – нельзя ведь сравнивать деньги и человека. Это сравнение и есть главная ошибка.
– С чего это? – удивился Толстый.
– Как с чего? Люди живые. Деньги – это… бумажки. – Человек снова поднял пачку, но уже с другим к ней отношением. Он, неожиданно, почувствовал, что в руках у него не просто пачка, а нечто, чего он, на самом деле, не понимает абсолютно.
– Зачем тебе то, чего ты не любишь? – уточнил Толстый. – Ты себя насилуешь. Зачем?
Человек почувствовал, как по его спине пронесся холодок. Повеяло опасностью. Он собрался.
– Вован, постой. Что-то тебя занесло. Чисто теоретически – это прикольная тема. Меня вставило. Без базара. Но в практической плоскости… – договорить он не успел. Толстый быстрым и точным движением всадил длинный, тонкий стилет ему в висок.
Человек рухнул грудью на свои колени и замер. Он еще думал. Он возмущался тем фактом, что Толстый развел его на базар и тупо замочил, чтобы отжать бабло. Это не по-людски. Если бы христианские проповедники резали всех, кто, по их мнению, не способен принять Христа, были бы сами они христианами? – очень хотелось ему уточнить, но, очевидно уже было поздно.
Это была его последняя мысль. Именно с ней он и отправился к вечности. Вечность глянула на него и не нашла ничего интересного – ни фишки, ни личности, ни разума. Только электрические импульсы в мозгах. Абсолютно такие же, как у всех остальных, которых вечность, точно так же, не посчитала достойными внимания.
Вечность отвернулась от сильного человека, а так как кроме вечности больше нет ничего, он отправился в никуда. Электрическая деятельность мозга затухла. Связи распались. Тело начало подгнивать. Никакой души из тела не вылетело. Портал в рай не открылся. Люк в ад не распахнулся. Жил – был человек. И умер. Ну и всё.
– Раньше, – размышляла вечность, – люди думали о боге. Умирали с верой в бога и убивали за него. Любили и ненавидели с мыслями о нём. Это было просто тоскливо.
Теперь они думают о деньгах. С той же силой и надеждой, как до них те, другие, думали о боге. А вот то уже повтор. Это уже плагиат. Это уже скука!!! Найдите мне ЧЕЛОВЕКА! – воскликнула вечность и, с интересом, посмотрела на Толстого.
Толстый похлопал бездыханное тело его по плечу и объяснил, что содеянное и есть любовь. Не к человеку, конечно, а к деньгам. Как любимую женщину Толстый оберегает их от неправильных рук.
Толстый выпихнул тело из машины и довольный поехал домой. Зашел в квартиру. Аккуратно поставил мешок в угол. Переоделся. Поел. Помылся. Надел белый, стерильный халат, маску и хирургические перчатки. Взял мешок и открыл дверь в другую комнату. Зажег свет и удовлетворением окинул взглядом толстые, высокие штабели упакованных в целлофан денег. Открыл еще одну дверь. Деньги до потолка начинались прямо от порога.
Он высыпал деньги из мешка на стол. Подкатил тележку с утюгом, бутыльками и кисточками и начал свою службу – каждую купюру он промывал, очищал, отпаривал, разглаживал, высушивал и обеззараживал. Получившиеся пачки он запаковывал в вакуумную обертку и укладывал на паллеты.
На лице его, как и в душе, царила абсолютная гармония. И счастье. Счастлив он был не от того, что у него много денег. Как ОНИ могут быть у него?! Это ОН БЫЛ У НИХ. Он служит им. Это его Миссия. Именно поэтому он счастлив. Ведь это и есть счастье – найти свое дело и чувствовать себя на своём месте, разве нет?
И тут случилось ЭТО. Дом заколыхался. Толстый упал на пол. "Землетрясение?" – подумалось ему. Он добрался до окна. За окном обнаружился филиал ада – потемневшие небеса опускались вниз. Молнии с грохотом лупили в близкую землю, зажигая всё, во что попадали. Заправка через дорогу взорвалась так, что Толстого обдало выбитым стеклом. А затем на дом налетело торнадо.
Оно выметнулось, будто гопник из-за угла, обняло дом и, без уговоров, всосало. Сразу всю девятиэтажку. Толстый успел заметить, что земля удаляется так, будто он на ракете возносится в небо. Дом разлагался на составляющие – стены отделялись от него и кружились вокруг. Следом выметалось содержимое квартир. Толстый успел заметить кувыркающуюся и уносившуюся вверх соседку в цветастом халате.
Пачки денег высасывало из квартиры и они отбывали так стремительно, будто долго ждали этого момента. Толстый вскрикнул отчаянно и бросился закрывать дверь в ту, полную, комнату! И тут его ноги поднялись в воздух. Он вцепился в ручку, не давая себе вылететь из остатков квартиры, но ручка сдалась и Толстый, отправился в полёт. Правда недолгий. Его закрутило, ударило и он вырубился.
Очнулся от холода. Поднялся и обнаружил себя на ровном слое перетертых, как в мясорубке, обломков. Он рыл этот слой как собака. Он искал. Искал своё божество. Он не верил, что это происходит с ним. Он тёр глаза и щипал себя за уши. Но видимо, бог оставил его. Денег не было. Вообще. Они растворились бесследно в голодном, злом небе.
Толстый упал на колени, воздел руки вверх и залаял яростно: "Дай. Дай. Дай." – но небо молчало.
Злость охватила Толстого. Он вытащил из обломков железный прут и помчался на поиски других. Тех, кто выжил. Он протыкал их прутом, крушил их головы, он вгонял их обратно туда, откуда они выбирались – под землю. «В аду твоё место!», орал он им и бил, бил, бил…
Наконец силы оставили его, но он не мог отключиться. Он словно лежал на дне глубокого колодца и на грудь ему давила тяжелая, черная вода. Не вдохнуть. Ни пошевелиться.
Он бредил. В бреду к нему пришла та, кругломордая. Она опустилась на колени. Она рыдала у него на груди. Она клялась в любви. Он не ответил ей. Ему хотелось сдохнуть, так было тяжело. Тогда она принялась трясти его. Она всё твердила о каком-то пути. О том, что он должен отказаться от привычной траектории. О любви и уроке жизни. Но он не слушал. Что она могла знать о его судьбе?!
Однако, время, действительно, лечит. Сил страдать не осталось. Сдохнуть не случилось. Мысли медленно ворочались, думая ни о чем. И мыслям подумалось, что они ошибались.
– Судьба может быть и злым роком, неодушевленным, неолицетворённым, не конкретизированным. Фатум. Досадная случайность. Никем не спровоцированная неизбежность. Можно ли полюбить такую судьбу? – размышляли мысли.
– Что есть судьба? – думалось им. – Судьба – это жизнь. Любить судьбу, значит, любить жизнь. Что есть жизнь? – снова задались вопросом мысли. И тут же ответили – Я и есть жизнь. Не будет меня – не будет и жизни. Что значит любить жизнь? Любить жизнь – это любить себя!
Толстый сел. Посмотрел в тяжелые, грязные небеса и сказал им спасибо. Увидел неопознанный объект, такой масштабный, что казалось, будто это глюк. И сказал спасибо ему. Погладил себя, вскочил. «Я люблю себя!» – заорал он. И небо ответило. Сверху пал смерч, вобрал Толстого, пометелил и закинул на Монолит.
Оказавшись верхом на скале, с Землей над собой, он не изумился такому положению вещей. Наметил маршрут и пошёл восходить на ближайшую вершину. Восхождение заняло пару дней. Воды и еды не было. Сил тоже. Однако добраться получилось.
Вершину и Землю разделяло несколько метров и он прыгнул. Упал на спину. Полежал. Открыл глаза и обнаружил над собой парящую вниз главами огромную гору. «Водки бы…» – подумал он, встал и пошёл…
Склизкий водоворот подхватил Колю, всосал, протащил и выплюнул. Толстый икнул. Два мерклых зрачка смотрели в бесконечность. Губы дрогнули. Из них посыпались слова.– Ты… мешки… все. Туда… Идти… – дал инструкции Толстый, схватился за воздух, развернулся, но переборщил и снова встретился с Колей
– О! – хлопнул он Колю по плечу, но промазал и заколыхался, как водоросль в прибое. – Били. Тебя. Но. Я! Не дал. За мной! – Толстый снова повернулся, теперь точно угадав направление и, вальсирующей походкой, направился в туман. Коля молча встал и побрел за ним, в полутьму рассвета.
Глава 6. Семя жизни
Они подошли к барже, лежащей как выброшенный на берег кит. Раззявленная пасть совершено не манила в неё заглянуть, но Толстый подтолкнул Колю и войти в глотку пришлось.
Внутренности рыбины были полны большими мешками с надписью “Евроцемент”. Коля потыкал в мешок пальцем: – Тяжелый?
– Кругом! – икнул Толстый. ,
Коля развернулся к мешку спиной.
– Сидеть!
Коля присел.
– Руки вверх!
Коля поднял руки.
– Взять!
Коля взялся за углы мешка.
– Пошёл!
Коля потянул за углы, устроил мешок на спине и, пошатываясь, потащился из рыбины на свет. Подошел к грузовику и скинул мешок в кузов. Коля развернулся и пошел за следующим мешком.
Много раз входил и выходил Коля из пасти рыбы и, наконец, весь цемент был разгружен. К этому времени Толстый проснулся. Машины разъехались. Им досталось шесть мешков. Они забросили их на телегу, рыба захлопнула пасть, ожила, затарахтела, забурлила и отвалила от берега.
Толстый довольно обхаживал мешки на телеге, укладывал их, подвязывал и даже что-то насвистывал. А Коля просто лег на землю и смотрел в небо. Ему очень захотелось упасть прямо в него и он уже даже начал отрываться от земли, но тут его пнул Толстый: «Впрягайся. На Толковище едем». Коля встал и взялся за оглобли. Толстый пошел наваливаться сзади.
– Ну, пошли родимые, – простонал Толстый.
Коля дернул оглобли и потащил. Первую пару шагов было адски тяжело, а потом стало просто трудно. Они тянули, толкали, ругались, хрипели, но двигались вперед. Наконец они нашли оптимальную конфигурацию, как ее определил Толстый: Коля толкал сзади, а Толстый нес оглобли и поворачивал.
Они даже вошли в какое-то подобие ритма, но начался небольшой пригорок и Коля стал пробуксовывать. Ноги скользили по пыли. Телега встала.
Толстый бросил оглобли и суетился вокруг: – Сейчас… Сейчас… Держи родненький… Я камушками сейчас подопру…. – но камней не нашлось. Телега поползла вниз. «Ёбтыть! Ёбтыть! Держать! И еще раз взяли!» засипел Толстый и тоже уперся в задний борт. Послышался стук копыт. «От жешь!» – с ненавистью в голосе хрюкнул он.
«Куда надрываетесь, комрады?» – весело справился Валерчик. Коля попытался оглянуться, но ноги заскользили по сухой пыли. «Держи», – захрипел Толстый. Он уперся в задний борт и надул губы так, что они стали похожи на два вареника. «Ребятки» – зашлепал ими Толстый. – Ну взяли лошадку, бог с ней. Вам нужнее. Но помогите Христа ради. Не одолеем мы сами эту проклятущую горку. Толкните, хреном… богом молю!.
«Уан момент плиз, – услужливо отозвался Валерчик. – Любовь наша ненаглядная, возьми-ка ты плеточку витую, да прибавь сил мужам усталым».
Коля вывернул голову. Валерчик, как обычно, восседал на лошади. Позади к нему льнула и ластилась Ира. «Ты обещал дать пострелять! – надула она губки. – Хочу вот в этих». «Путь у них еще не окончен. – объявил Валерчик. – Щекотни их плёточкой. Ноги сами и вынесут.
Ира спрыгнула с лошади и требовательно протянула руку. Сразу три плети сунулись к ней. «Михася возьму. У него кончик потолще!». – засмеялась Ира.
Коля вжал голову в плечи. Свистнула плеть. Спину ожгло. Ноги отчебучили коленце и понесли его вперед. Ира засмеялась. Снова взвизгнул воздух и Коле показалось, что пятки воспламенились, подбросили ноги и телега бодро поползла к пригорку. Следующий удар пришелся на Толстого. Тот охнул и засеменил быстрее.
– Богиня, – похотливо зажурчал Серенький. – Хочу вечером возлежать с тобой на райском топчане. Не изволь отказать – молю!
– Одному не дам, – игриво засмеялась Ира. Ты оп и на боковую, а мне что? Нет уж. Троих вас жду в своих пенатах. Я оргию желаю продолжать!
Коле увиделась комната с большой кроватью по центру. На черной простыне раскинулся обнаженный Валерчик. Ира, стоя на коленях, сосала его член. Под Ирой лежал Серенький и лизал её гениталии. Михась стоял позади Иры и вдавливал свой толстый член в ее похотливый анус. Коля услышал возбужденное дыхание Иры за своей спиной. Снова свистнула плеть, но вместо боли, его пронзило возбуждение. Ира сладостно застонала и выгнулась дугой. Она заглотила член Валерчика. Валерчик застонал «Ооооо…!». Михась вошел в Иру до конца и шлепнул ее по ягодице. «Умммм….» ответила Ира. Серенький вставил палец ей во влагалище и быстро двигал им. «Ещеее…» – простонал Коля.
Плеть снова огрела его. Ира оторвалась от Валерчика и закричала, извиваясь и насаживаясь на Михася. Коля зарычал: «Еще! Еще! Да! Да!» Михась яростно вонзался в Иру. Она широко раздвинула ноги и опустилась на лицо Серенького. Валерчик жарил Иру в рот.
Телега выскочила на пригорок. Коля бросил её и завертелся, ища Иру. Её не было! Она, обхватив Валерчика, уносилась на лошади вдаль! В ту комнату!!!.
Коля заревел и кинулся вслед за ними. Ноги не поспевали. Они заплелись в узел и Коля полетел вперед. Но ему не нужна была встреча с землей. Ему нужна была она! Коля несся над дорогой. Скорость его увеличивалась. Уже не было видно отдельных кочек или кустов – все слилось в сплошное мельтешение и тут Колю в грудь ударил поток встречного ветра. Он откинул Колю, но не назад, а вверх и подтолкнул его снизу. И Коля, стремительно, как взлетающая птица, понесся к облакам. И тут он заметил Монумент.
Монумент мерцал. Сами скалы оставались скалами, но то, что, на самом деле, составляло его истинную природу – колебалось. Не было какого-то уловимого ритма. Монумент будто проявлялся в реальности то больше, то меньше. Его суть проявлялась то усложняясь, то упрощаясь. «Он к чему-то готовится», – пронеслась мысль, но тут, краем глаза, Коля увидел белое платье Иры.
Он заложил вираж и вошел в стремительное пике.
Как у нашей Ирочки, сзади есть две дырочки.
Сладенькие дырочки, есть у нашей Ирочки.
Сочинилось его желание. Гул рассекаемого воздуха становился все яростнее. Он снова и снова повторял эти строки, разрезая воздух и настигая всадников, как вдруг… Сладостные судороги сотрясли Колю. «Аааоооууу…» заорал он. Семена жизни брызнули и закружили в воздухе. Коля потерял направление. Его закрутило, завертело и понесло. А семена извергались еще и еще. И, вдруг, все они вспыхнули разноцветными брызгами.
Коля словно оказался внутри радужного салюта. Он расслабленно лежал на воздухе и удивленно наблюдал за происходящим. Брызги потухли, но в воздухе осталось какое-то мельтешение. Коля пригляделся и тут с его зрение резко изменилось – он смог видеть то мельчайшее, что ранее было просто незаметно в силу своих размеров.
Коля протянул руку и пощупал, вроде бы пустое пространство перед собой. На самом деле оно было наполнено жизнью. Мельчайшие существа, разнообразных форм и размеров, сновали по его руке. При ближайшем рассмотрении и сама рука и всё тело представляли собой нечто вроде скопища, колонии, множества разнообразных существ.
«Что это?» – удивился Коля и дал сам себе ответ: «Это жизнь». Рядом с ним пролетал ворон. Он сипло каркнул на Колю и презрительно вознесся вверх. Ворон состоял из тех же организмов, которые составляли и Колю. Да, они расположены в другом порядке и их меньше, но они точно такие же!
Коля распахнул руки и почувствовал сопротивление, но не воздуха. На самом деле его держали частицы жизни. Коля не парил в воздухе. Он БЫЛ здесь вместе с ними, потому что он был частью их.
Донесся далекий стон Толстого. Он лежал на земле, держался за сердце и смотрел на Колю. Коля спикировал и опустился на землю.
«Прихватило меня. У тебя водка есть? Глюки начались. Срочно надо. На Толковище. Худо мне». – Он со страхом посмотрел в небо и зашлепал губами.
Коля присмотрелся к существам, составляющим Толстого и обнаружил, что они не согласованы друг с другом и готовы разбежаться в разные стороны. Коле стало их жалко и он подул на них, мысленно заставив их занять положенный природой порядок.
Толстый еще немного полежал, а затем резко сел и ударился лбом об оглоблю. Он потер лоб и удивлено засмеялся. «Отпустило!» – облегченно выдохнул он. – «Вода есть?». Коля отрицательно покачал головой. «Надо срочно на Толковище. Пить хочу. Взяли!».
Коля впрягся в оглобли и потащил телегу дальше. Толстый шёл рядом и удовлетворенно вздыхал. А Коля шел и улыбался. Улыбался не грустно, не неловко и не скованно. А той улыбкой, в которой чуть-чуть не хватает счастья.
Глава 7. Толковище
Они перевалили через очередной холм и Толстый распахнул руки, словно пытаясь обнять раскрывшийся перед ним пустырь: «Ну, как грится, бобро пожаловать. Вот оно – Толковище».
Раньше тут, видимо, был небольшой городок. Но догадаться об этом можно было только по толстому слою кирпичей, лежащим везде. Дома, видимо, не просто упали. После этого они еще долго кувыркались по земле и развалились буквально по кирпичику. Одиноко торчало уцелевшее стропило крыши. На нем болтались старые брюки.
«Ты местом не ошибся?» – уточнил Коля. «Да ты шо?! – изумился Толстый. – Чумадеи на тачках уже уехали. Тут только наша живность осталась. Щас всё выметут!»
Они спустили телегу вниз, по расчищенной дороге и остановились на площадке, освобожденной от остатков катаклизма.
– Толстый не подведет! Они знаешь что мне? Зальешься, грят, ты там и подохнешь как пёс. А я вот! Щас, набегут. Ты голыдьбе-то на шару не давай. Ни пол кружечки. Ни горсточку. Понял? Одному дашь, остальные всё растащат в момент!
– А где дома? – спросил Коля
– Да их снесло нахер когда эта блямба тут образовалась. – Толстый кивнул на Монумент. – Ты шо! Тут такое было… Ураган… Да какой нахер ураган. Смахнуло как ладонью всё что было. Здесь же городок был. 40000 жителей. А знаешь сколько осталось? 362 человека.
– А остальные переехали?
– Ты тупой?! – Толстый зло вперился в Колю.
– Я никто. – успокоил его Коля.
– Кто успел в подвал спрятаться, тот и выжил. Да и то не все – кисло, словно вспомнив что-то, добавил он. – Так и живем – под землей. Приехали военные, конечно, расселим мол, по санаториям. Хрен вам! Здесь я живу и точка!
– А цемент зачем? – уточнил Коля
Толстый снова зло глянул на него. Коля отступил на шаг «Строимся мы. У меня два этажа уже». «Но где?» – отчаянно огляделся по сторонам Коля.
Невдалеке распахнулся люк. Оттуда, с трудом, видимо с помощью снизу, выбралась женщина необъятная женщина.
– Людк, а Людк, – крикнула она. – приехал наш горемычный то. Вылазь уж, а, Людк.
Открылся еще один люк. Из него выбралась Людка. Полная, опрятно одетая женщина лет 50.
– Ой вы гляньте люди добрые, кто тут у нас. Шарамыжник наш приехал. Вот-то радости. По кружечке чай продавать будешь, да? Мол вот вам подначка от наших барских плечов, а? – нараспев понесла Людка.
Колю так захватил это почти пение, что он и не заметил, как вокруг собралась уже довольно большая толпа.
– Почем для народа-то? – выкрикнули из толпы
– Пятак кружка. – Надул губы Толстый и подбоченился.
Народ загудел.
– Ой и щедрый у нас мужчинка! Ой и любит нас. Пятак. И всех делов. – ругнулась Людка.
Мужик в первом ряду плюнул в Толстого и попал в Колю. Коля не обратил внимания. Да и его, как будто, никто не замечал. «Как был мент, так и остался барыжником» – заявил мужик.
– Кто?! Я?! – взвился Толстый. А ты сам пошел бы, да потаскал тележку! Лошадку-то оглоеды реквизировали. Да плеточек бы отведал! – он задрал рубаху и показал следы на спине. Бабы заохали. – На мысе Отчаянном ночку бы провел. Чё ж сам-то не пойдешь? А, канешна, Толстый же, барыжник, привёзет. А мы его, всем честным сходом…. – Он всхлипнул и заплакал, утирая слезы рукавом и размазывая по лицу грязь.
– По шо терзаете вы его, а, люди вы или как кто? – пробилась с заднего ряда невысокая, но очень широкая молодка. – За шо жилы из него тягаете? Да если бы не кружечки его… А вы… Давай мне пять кружек – и она протянула мешок.
– Как это тебе?! – заволновались вокруг. Ты где стояла?!
– Где стояла там меня нету уж! Десять давай тогда!
Толстый, всхлипывая, вскрыл мешок и насыпал молодке в ведро десять кружек. Она отдала ему деньги. Толстый ссыпал их в напоясной мешок.
– Вы вместо шоб меня хаять, вон дали бы человеку чем укрыться.
Народ взглянул на Колю и словно только что увидел его. Раздались смешки.
– Людк, глянь! Исхудал мужчинка весь. Вон ципка как болтается. – Со смехом запричитала баба. – Давай ко мне. Я вон кака! – она лихо подбоченилась и глянула на Колю. Их взгляды встретились. Огненный водоворот всосал, протащил и выплюнул прямо тесный коридор. Одинокой лампочке доставало сил светить только для себя. Коля вытянул руки и, ощупывая воздух перед собой, двинулся вперёд.
Оказалось, что столбы можно не обходить, но стены такому фокусы не поддавались. Длинный, извилистый путь вывел в небольшую комнату с несколькими проходами. Коля прислушался, определил направление, откуда доносились невнятные звуки и прошёл туда. Ощутив, что путь заканчивается открытым пространством, он остановился и, снова, прислушался.
– Ты куда полез?! А ну постой. Я тебе что говаривала? Куда направляла? Вынимай. Вынимай сказала! Ишь, торопливый! Я, можа, не расслабилась сщо. А у тебя вон, елдаха кака. Куда ты притыкиваешь-то, а? Вот так-то… Охо-хо…
Людк, а, Людк?
А.
– А гаврики-то последние больно уж шустрые. На цепочку я их посадила покась, но, нужны более сурьезные противодействия. Сбегуть.
Да куда им тут бежать…
А не верят. Не верят, что не куда. Все им свободу подавай. Лучшую долю. На. Слышен звук наливающейся жидкости. Звон стекла.
– Эй, охальник, ты уши-то не распускай. А то щас отрежу то, да пробки заколочу. Хорош уж тут дергушку исполнять. Давай… вот здесь… ласковенько мне… язычком… сюда…. Ты посмотри, Людк, такой сурьезные мужчина, и не ведает дамских секретов. Жена-то у тебя была, сердешный? Не было? По девкам шлялся, шлёндра. Так вот они мы! Самые настоящие дефки! Дальше идти некуда. Всё. Ржет.
– А ты им цепочку в ноздрю продень да и всё.
– Каку таку? А здерут?
– Так куды ж он с драной ноздрёй-то? Сразу любой поймет откуда пришёл. И приведут. Эй, ты спишь чёль?
– Ох, щас. Щас. Погодь. Давай, охальник, давай уж. Давай. Ох, ох и здоров у него елдак-то, Людк. Ооооххх… Взнуздывай меня, заложи! Ох припас бог для меня сладость. Ох припас!
– А вот мне браслет казали…
– Ох, Людк, щас, щас. Осилит он меня. Ахахааааааа…. Ох…. Браслет? Какой такой браслет?
– Так електронный. Отошёл лишку, так руку и отхватило. Врывчатые они.
– Ооооо … Оооо… Лежи сказала. Мастырка. Врывчатые… Ооооо… Боязно. А ну как рядом шарахнет. По случаю мало ли как чё. Людк, к тебе отправить? Хошь?
– А давай! Щас я…
Послышался звук снимаемой одежды.
– На. Вот с этого начни. Так. Да. Медленнее! Может их на любовь подсадить? Каждому с утра по полторашке и вечером по одной. Неделя и всё. Куды бечь, когда всё тут?
– Любовь… Недостойные они любви… Любовь… Сказала тож…
– Твари же божьи. Чё ж недостойные –то?
– Потому как твари и есть. Членоголовые. Уж разве так человек выглядеть должен? Не гордо ли должен звучать?
– Да уж как есть… Ох есть… Ахааааа…
– А что это он мне так не делал. Сдриснул?!
– Да стой ты! Дай меня доведёт жешь. Ох и мастак он языком-то молоть видно был. Ох и мастаааааааааак. АААааах… Аааязыктоунегохорош! Ещчо! Ещчо! Вот так. Так! Так! Ээээх…Кхкх..Мудаки мои позорные. Вот как надо. Вот как. А вы! Страдала я с вами всю свою жизнь. Недоёбыши. Опарыши. Козлищииииииии ААааааААА! Ох, что делается, ахааааха!
– Забрало, а? Забрало?
– Ох, осилил он меня. Ох осилил червь. Давай елдашку свою. Умн… Ты смотришь каков… Умн…Ням! Ха-ха-ха!!!
– А ну итить сюда. И мне так давай. А ну! Люююдк, а, Люююдк, где он так тебе, что тебя аж забрало всю? Вот, понял? Понял?! Давай. Люююдк, здесь?
– Да здесь, здесь. Но ОН же говорил, что всех надо любить, разве нет?
– Это он про людей говорил. С животными другой сказ. Это жешь мешок с органами. Сёдни органы есть, завтра нет. Вот и всё их предназначение. Они даже не животные. Это… Грибы знаешь выращивают на колоде? Вот это такая колода. Грибы мы соберём, а колода в печку пойдёт. Ты шо, мать, ополоумела что ль, колоду любить. Ну ты… Ты… Ох… Ох…
– Язык, да, у него?
– Ох да… Ты, Людк, завтрева всех гони в степь. Много нынче колод бродит по степи. Пока они не расчухали, надо прибрать их. Пущай поскачут. Порыщут. Надо еще голов полтораста и можно отправлять.
– Полтораста?! Где ж взять столько то?!
– А ты ребятишек-то своих поднапряги. Неча им дома то сижывать. А то ишь, приноровилися – на дармовщинку. С каждого по три головы. По три! Кто не приведет – любви не будет, так и передай.
– Ну как-то ты прямо жестока, жестока. Как они без любви-то?
– А вот так. Пущай идут кизяки закуривают. А любви не дам, пока полтораста голов не будет.