– Вам уж точно извиняться не нужно. Думаю, я тогда здорово напугал вас. Место это для многих таинственное и даже мистическое, а тут я появился, злой как чёрт.
Сказать, что я была удивлена, – это ничего не сказать. От злобного старца, которого я встретила здесь несколько дней назад, не осталось и следа. Сейчас передо мной стоял милый, приветливый дедушка. Он всё время робко мне улыбался, поправляя от волнения козырёк своей тёмно-синей кепки.
Мы прошлись с ним вокруг зданий больничного комплекса, и старик рассказал мне всё о каждом сооружении, вплоть до кладовых.
– Видите ли, Алленберг был одним из самых старых лечебно-профилактических учреждений для душевнобольных в Восточной Пруссии. Желая изолировать пациентов в сельской идиллии, больничный комплекс построили на берегу реки Алле (сейчас уже Лава) в невероятно живописном месте. Здания учреждения расположили в форме прямоугольного корпуса, в четырёх углах которого размещались палаты. На юго-западной стороне – для женщин, а на северо-восточной – для мужчин. Имелись также отдельные здания с одиночными палатами для буйных. С обеих сторон лечебная секция была разделена на три части: спокойные пациенты «из образованных классов», спокойные «из необразованных классов» и возбуждённые пациенты. Также была отдельная палата для смертельно больных и эпилептиков. Двухэтажные здания для пациентов выстроили так, чтобы палаты располагались снаружи и больные могли любоваться приятным видом на окрестности, в то время как коридоры были ориентированы на двор. В зданиях имелись спальни на четыре, восемь и двенадцать коек. В углах зданий располагались комнаты отдыха, бильярдные и музыкальные салоны. На первом этаже находились комнаты для медицинского персонала. Все помещения освещались газом, поставляемым местным газовым заводом, а отапливались с помощью труб, подающих тёплый воздух. Здесь были музыкальные и театральные секции, совместно отмечались праздники[1 - Здесь и далее – описание больничного комплекса Алленберг из статьи Дарьи Бренчевской-Кулеша «Провинциальные лечебно-профилактические учреждения психически больных в Восточной Пруссии как забытое культурное наследие: на примере приюта в Алленберге (ныне Знаменск, Российская Федерация)» (перевод Руслана Мирзоева)]. – Старик ненадолго замолчал и, остановившись, задумчиво окинул взором больничный комплекс.
– Алленберг был удивительной клиникой, – продолжил он, – кстати, она одна из немногих, где активно практиковалась трудотерапия. Здесь находились столярные, кожевенные, слесарные, сапожные и гидравлические мастерские, пекарня и прачечная, а ещё своя ферма, конюшня, огороды, сады. Пациенты исцелялись трудом и сами себя кормили.
– Ничего себе, это же целый город в городе, – удивилась я.
– Да, так оно и было. Поскольку пациентам рекомендовалось проводить больше времени на свежем воздухе, были созданы отдельные сады для каждой палаты. Они располагались за пределами территории, рядом с каждым зданием, и были окружены оградой.
– Просто санаторий какой-то, – улыбнувшись, сказала я.
– Относительно других клиник для душевнобольных так и было. Алленберг – необычная больница.
– Откуда вы всё это знаете? Я столько перечитала про это место, но не нашла ничего подобного.
– Я просто видел это своими собственными глазами.
– Как? – выкатив глаза, спросила я. – Вы были здесь в качестве пациента?
Я была так удивлена словами старика, что до конца не понимала нелепости своего вопроса. На тот момент, с приходом к власти нацистов, русский парень вряд ли мог находиться в Восточной Пруссии, ну если только в качестве узника концлагеря.
– Нет, конечно, я был не в качестве пациента, а в качестве доктора.
– Ничего не понимаю, так вы жили здесь, что ли, вы немец?
– А какое это имеет значение? – вдруг рассердился старик, видимо, уже пожалевший, что так много мне рассказал.
– Совсем никакого, я просто хочу понять вас, – робко произнесла я, боясь снова раззадорить его.
– Русский, немец – разница теперь какая? Главное, что не нацист и никогда им не был. И она тоже… Её отец – тот был нацистом, а она их ненавидела, – тараторил старик, всё больше и больше сердясь.
Он покраснел, а лоб его покрылся испариной, в глазах снова засверкали огоньки злобы, и мне стало не по себе от этого резкого перепада настроения.
– Пожалуйста, успокойтесь, – взмолилась я. – Давайте я сбегаю к Андрею и принесу вам воды.
– Нет, мне уже лучше. – Он присел на скамью.
Мы оба молчали. У меня в голове один за другим всплывали вопросы, которые мне очень хотелось задать старику. Снедаемая любопытством, я повернулась к нему и уже открыла рот, готовясь вывалить на него свои «почему?», как тут же осеклась. Я увидела в глазах старика застывшие слёзы и такую тоску, что сердце у меня сжалось. Таких глаз мне не доводилось видеть раньше, такого сосредоточения нестерпимой человеческой муки в одном только взгляде.
Старик смотрел куда-то прямо перед собой, в пустоту. Что он видел там, оставалось только догадываться. Возможно, видел себя молодым и крепким, а может быть, ту, которая «не была нацисткой».
Я не могла знать его мыслей, но именно в этот момент поняла, как сильно могут ранить другого человека наши слова, наши лишние расспросы. Как часто мы своей неделикатностью обижаем и причиняем боль другому. Буквально до дрожи в теле, до сжатия в груди я ощутила свою вину перед стариком.
Мне так хотелось отвлечь его от этих мыслей, развеселить. Недолго думая, я выпалила первое, что пришло мне в голову:
– Вы любите оперу? В субботу в музыкальном театре покажут «Евгения Онегина», может, сходим с вами?
Старик молча повернулся. Он вышел из своего грустного забытья, но, кажется, теперь впал в оцепенение от моего предложения.
– Ну а почему бы и нет? – не унималась я. – Вы там были хоть раз?
– Вы что, меня на свидание зовёте? – сказал он и улыбнулся. – Деточка, я уже слишком стар для этого.
– Да, я зову вас на свидание. Надо же мне как-то отблагодарить вас за такую интересную экскурсию по Алленбергу. А то, что стар, так это неправда. Вы сюда каждый день прибегаете, неужели полтора часа красивой музыки не сможете послушать? Вашу транспортировку беру на себя. Доставлю вас как ценный груз.
– Как бы этот ценный груз не засыпал песком всю ковровую дорожку в театре, – развеселился старик.
– Это ничего, это даже к лучшему, на выходные как раз обещали снова снег и мороз.
Мы рассмеялись вместе, как старые добрые друзья. Через минуту я увидела Андрея, он шёл к нам.
– У вас весело, – сказал парень и расплылся в улыбке.
– Эта очаровательная дама, имени которой я до сих пор не знаю, только что любезно пригласила меня в театр, – рассказал старик, сияя радостью. – И что ж, я с удовольствием соглашусь.
– Надо же, я ведь совсем забыла вам представиться. Меня зовут Лера. Я фотограф и донимаю вас своим присутствием исключительно из-за этого загадочного места, – кивнула я в сторону зданий больничного комплекса.
– Загадка Алленберга, – произнёс старик и задумался.
В глазах его снова появились нотки грусти и какой-то нежности. Он подошёл к административному зданию и, коснувшись его рукой, закрыл глаза, словно вновь погрузившись в свои воспоминания.
– Загадка в том, что он до сих пор хранит память, – тихо сказал старик.
– Память о чём? – спросила я, как и прежде, сгорая от любопытства: что же он недоговаривает?
Только на мой вопрос он не спешил отвечать. Открыл глаза и улыбнулся нам, а потом побрёл в сторону комнаты охраны.
– Удивительный старик, – сказала я Андрею, когда дед отошёл от нас.
– Так я вам это и говорил. Наш Михалыч – дедуля мировой. Мы ему тут всегда рады. Работа охранника по большей степени скучная, а с ним всегда интересно, он как ходячая энциклопедия. Я удивляюсь – столько лет деду, а он всё помнит.
– Что он вам рассказывал про свою молодость в Алленберге?
– А он был здесь в молодости? – удивился Андрей. – Видимо, с вами он более откровенен.
– А вам ничего не говорил?
– Рассказывал больше историю этого места. Он всю жизнь врачом проработал, так у него в арсенале много интересных случаев, вот об этом и рассказывал.
– Мне интересно, что он тут делал в молодости.
– А почему он сюда приходит каждый день, вам больше не интересно? – рассмеявшись, спросил он.
– И это тоже.
