сумрак ласкающий лунный,
и, словно сыра нарезку,
в ночь уходящие дюны.
Море вздыхает не сыто —
власть это лунного жезла…
Щедро песок мне отсыпал
грусти о том, что исчезло.
Невосполнима утрата.
Это – как смерть от ковида.
Так же исчезла когда-то
в волнах морских Атлантида.
* * *
Я соврал, что к тебе заглянул по пути —
битый час под дождём сиротливо я мок,
и к тебе я прощаться пришёл, ты прости,
не сердись, но иначе я просто не мог.
Я, остриженный наголо, кепочку снял
(парикмахер меня округлил в аккурат),
но смотрела ты в сторону, мимо меня,
и спокойным был твой невнимательный взгляд.
Твои губы… Зачем они так холодны?
На лице твоем бледность от частых ангин…
И, наверно, ты знала давно, что должны
мы расстаться вот так – ни друзья, ни враги.
Я молчал. Да и ты промолчала в ответ,
отвернувшись. Ещё бы чуть-чуть – и скандал.
А когда уходил, ты смотрела мне вслед,
словно я ненароком тебя испугал.
* * *
Давно такого я не помню шока:
казалось мне, что я совсем оглох,
и застревал в гортани даже шёпот —
он превращался в выдох или вдох.
И что-то пролегало между нами,
и смысл того нас странно огибал,
как будто это не сказать словами,
и мы читаем только по губам.
Пищал в ушах какой-то странный зуммер,
но я на ус тогда свой намотал,
что ничего на свете нет безумней,
когда съедает сердце немо
* * *
Когда утихнет шорох ног,
вне времени уже,
я постучу в твоё окно
на третьем этаже.
Ты, приготовившись ко сну,
предвидеть не могла,
что веткой влажной я коснусь
холодного стекла.
