В тех, кого ввысь поднимали крылья
и в глубину влекло, —
в тех, что когда-то в себе открыли
спрятанное тепло.
Ты не жалей, что хворобы душат,
острой тоской садня,
может, согреются наши души
возле того огня?
Станет ли этот огонь помехой
для монументов льда,
или проклюнется слабым эхом
выстрела в никуда?
* * *
В зимнем мире – он захлопнут —
ничего не происходит,
он, как чемодан с вещами —
им давно в утиль пора.
Только замерзают окна,
и мороз совсем не холит,
и часы нам возвещают,
что сегодня – лишь вчера.
Как поверить в то, что верить
невозможно в этом склепе,
задремавшем в нафталине,
где один сплошной покой?
Кто сказал, что тут мой берег?
Я не слышу этот лепет.
Мир опять безбрежно-синий
и нечаянный такой.
И с минуты на минуту.
жду я важного сигнала,
пусть ещё всё очень зыбко,
намечается едва,
я припомню почему-то
ту улыбку, что согнала
с губ беда – твою улыбку
и забытые слова.
В неспокойном мире этом
я не массовик-затейник,
я пришёл сюда учиться
пробуждаться после сна,
исцеляться ясным светом…
Зацветает даже веник,
коль настойчиво стучится
в двери поздняя весна.
* * *
Сиреневый туман…
Нет, это не Париж.
Но горько пахнет март,
курится дым из домны.
