ветер, словно услышав мой зов.
«Жми на тормоз!» – отчаянно просит душа,
но в машине той нет тормозов.
И охватит какой-то смертельный азарт,
потому что я вновь на бобах,
когда мокрый песок метит прямо в глаза
и когда он хрустит на зубах.
Кто же тут виноват? И какой тут скандал?
И кого обвинять тут, кого,
если сам я себе приговор подписал
и привёл в исполненье его?
* * *
Может, я и не понял что-то,
предварительным был анализ:
мы с тобой, моей асимптотой,
бесконечно пересекались.
И теперь я не понимаю,
для чего унеслись в загуле.
Если линия ты прямая,
я — фигура из загогулин.
И не выпустит нас из круга
жанр жестокого детектива,
и чем дальше мы друг от друга,
тем туманнее перспектива.
И не надо шафрана рая —
я лечу по крутым орбитам,
в бесконечности растворяя
то, что всё еще не забыто.
II
…закричать бы счастливым криком…
* * *
Мы маялись от скуки и тоски
и от пустых забот еженедельных.
Мы очень долго были далеки,
как звезды двух галактик сопредельных.
Но знали мы один закон простой:
чтоб отыскать когда-нибудь друг друга,
стать надобно блуждающей звездой,
бегущей из очерченного круга.
И не жалеть, что ты летишь, губя
и прошлое, и собственную силу…
Ну, а теперь… Теперь мне без тебя
и дня уже прожить невыносимо.
А эти дни – как дни большой беды,
когда несёт стремительно теченье,
как если бы у сдвоенной звезды
внезапно поубавилось свеченье.
* * *
Косым дождём был мир изрыт
и пуст, как будто дырка в сыре.
Как будто бы рыдал навзрыд
от беспредельно-мрачной сыри.
Наверно, в мире много драм,
но этой не ищи аналог,
поскольку льёт, как из ведра, —
так сносит дамбу у канала.
Намок твой хлипкий воротник,
лёд размывает под трубою.
И это – счастье, это миг,
наполненный одной тобою.
Рождённый поздним ноябрём
воспоминанием из лета,
сливаясь с ветром и дождём,
он дразнит трепетаньем света.
