Килограмм поддержки

«Господи, я прошу не о чудесах и не о миражах, а о силе каждого дня. Научи меня искусству маленьких шагов». Антуан де Сент-Экзюпери, «Молитва»

Самое трудное уже сделано. Мы поверили в то, что выход есть и мы не одни. Мы вышли из оцепенения и сделали первый шаг. Но длинный путь невозможно преодолеть одним гигантским прыжком. А если кто-то говорит, что ему удалось, значит, его путь был значительно короче твоего.

Чем дольше мы оставались в оцепенении и не двигались, тем труднее нам будут даваться первые шаги. Значит, и поддержки потребуется больше. В этом разделе собраны статьи, которые помогут лучше понять сам процесс движения. Мы больше не спрашиваем: можно ли сдвинуться с места? У нас теперь другие вопросы. Благодаря чему я смогу продолжать начатое? Кто и чем может мне помочь? На что я могу опираться, а чего мне лучше избегать?

Возможности гештальт-терапии

Терапия – это про изменения. Желание перемен возникает не на пустом месте. Когда просто живёшь и радуешься, мысли о терапии в голову не приходят. Для этого нужен дискомфорт. У каждого степень этого дискомфорта может быть разной: от лёгкой неудовлетворенности до полнейшего отчаяния и глубокой депрессии. Почему, испытывая дискомфорт и неудовлетворённость, мы продолжаем во всём этом оставаться? Желать изменений и бояться их – это нормально. Ведь не случайно у китайцев даже есть проклятие «Чтоб ты жил во времена перемен!». Чем меньше мы знаем о чём-либо, тем сильнее оно нас пугает. Поэтому я хочу коротко рассказать о сути и возможностях гештальт-терапии, чтобы сделать её более понятной.

Что и как может меняться в ходе терапии?

1. Часто меняется сам запрос на терапию.

В начале человек часто говорит о том, что общение с кем-либо из окружающих стало невыносимым: «Я больше не могу с мамой (с мужем, с детьми, с начальником и т.д.). Т.е. проблема видится в другом, и от терапевта ждут совета, как справиться «с этим нехорошим человеком».

Терапевт помогает человеку, обратившемуся за помощью, увидеть себя и свою роль в создавшейся ситуации. Ведь обвиняя других, мы отдаём им власть над собственной жизнью…

2. Меняется отношение человека к самому себе.

Бывает, что, увидев себя, человек испытывает разочарование и неудовлетворённость и, оставив в покое других, принимается яростно переделывать себя. Часто при этом насильственно и неприязненно относясь к себе, изо всех сил пытается стать другим.

Терапевт своим безоценочным принятием помогает клиенту принять себя самого.

«…изменение происходит тогда, когда человек становится тем, кто он есть, а не тогда, когда он старается быть тем, кем не является. Изменения не возникают посредством принудительной попытки самого индивида или другого человека изменить его, но они происходят, если тот находит время и силы быть тем, кто он есть». Арнольд Бейсер.

3. Меняется представление о «хорошей жизни».

Часто в терапию человек приходит, чтобы избавиться от неприятных чувств и переживаний, таких как боль, гнев, страх, отчаяние, вина, стыд, сомнения, разочарование… Хочется быть довольным, радостным, уверенным в себе, короче – один сплошной позитив. Тем более что «позитивное мышление» сейчас так настойчиво пропагандируется. Терапевт помогает принять и прожить все чувства, эмоции и состояния, которые возникают в ходе терапии, помогает увидеть и пережить их ценность в общении.

«Нет задачи решить все проблемы, есть задача прожить все, что возникает в процессе жизни». Римантас Качюнас.

4. Меняется отношение к терапевту.

Часто в терапевте видят «доктора», которому надо как можно точнее изложить все «симптомы», и тогда он сможет назначить правильное лечение. «Скажите, что мне делать?» Отношение к терапевту как к гуру, всеведущему и непогрешимому, исключает ответственность самого человека за свою жизнь. Терапевт помогает человеку становиться самостоятельным и достаточно компетентным, чтобы самому справляться с собственной жизнью. Происходит это постепенно, в зависимости от состояния и потребностей человека, пришедшего на терапию. Баланс поддержки и фрустрации всё время меняется. В тяжёлые моменты поддержки может быть очень много. Со временем растёт самостоятельность, уверенность и ответственность самого клиента, а роль терапевта, соответственно, сокращается.

«Гештальт-терапия помогает клиентам развить способность к самостоятельности в оказании поддержки желаемому контакту или отказу от обременительного общения». Фриц Перлз.

5. Меняется отношение к жизни в целом.

Человек, не знающий себя и не уверенный в своих силах, воспринимает трудности как помехи.

Внутренняя сила, опирающаяся на знание и принятие себя, позволяет видеть в жизни вызов, а не проблему, отзываться возбуждением, а не тревогой. Ведь тревога, по Перлзу, – это не что иное, как остановленное возбуждение.

В ходе терапии человек лучше познаёт себя и обретает способность творчески относиться к жизни, не игнорируя ничего ни в себе, ни вокруг себя, сохраняя при этом интерес и включённость.

«Жизнь – не проблема, которая решается, а реальность, которая испытывается». Сёрен Кье́ркегор.

P.S. В 2013 году я закончила базовый курс подготовки гештальттерапевтов в Рижском Гештальт институте. Эта короткая статья отражает моё тогдашнее представление о терапии. Как бы я написала сейчас? Цитат было бы поменьше. А в целом? Да, я бы так и оставила, вот только переписала бы первый пункт, тот, который про запрос на терапию… Да, терапия – это про изменения. Но для того чтобы они стали возможными, нужно встретиться с тем, чему предстоит измениться. И терапевт – участник этой встречи, а не наблюдатель. Поэтому я бы добавила, что терапевт не просто помогает увидеть, как именно человек организует свою жизнь. Терапевт сам участвует в этом процессе. И в той его части, которая про «по-старому»; и в той части, которая про «заметь это»; и в той – которая про новый опыт. Раньше у меня акцент явно смещался в сторону «заметь это». Теперь моему сердцу мил новый опыт. А вот проживать то, что и привело человека на терапию… этого хочется избегать, но без него никуда… А какой у тебя опыт? Что помогало, а что не очень?

Терапия травмы

Интересно, что к разговору о последствиях психологической травмы меня подтолкнула статья Б. А. Березовского «Как заработать большие деньги». Вот и цитата оттуда:

«Никогда не говори за людей „нет“, пока они сами тебе его не сказали».

Мудрый и очень практичный совет. Он мог бы пригодиться тем, кто хорошо умеет представлять отказ, так отчетливо разыгрывая в своём воображении сцену неудачи, что идти и выяснять уже ничего не надо: сам спросил, сам ответил, и зачем ещё куда-то идти?.. Но что будет, если такой человек все же преодолеет себя и решит узнать настоящий результат. Есть шанс, что ему всё равно откажут, чему он ничуть не удивится. И даже может гордо заявить: «А я же вам говорил!»

Что зацепило? Вот такой заколдованный круг, дурная бесконечность – это если по-умному. А если по-простому, то «И снова те же грабли!».

Делать – не делать, пробовать – не пробовать, – всё едино! Часто к психологам и психотерапевтам обращаются, когда назрела необходимость что-либо менять в жизни, и менять с чьей-то помощью. Потребность в помощи долгое время может не осознаваться. Так как сначала есть желание справиться самостоятельно, всё понять, проанализировать, учесть, сделать выводы и прекратить уже повторять то, что надоело хуже горькой редьки.

Но если понимание не помогает? Если раз за разом повторяется привычная схема, то человек в отчаянии спрашивает: ну как же так? Почему опять? Мне же всё понятно! И не пора ли уже начать сомневаться в своих умственных способностях? Интеллект тут ни при чём. Скорее всего – вы умный человек, скорее всего, даже очень умный, возможно даже умнее большинства из своего окружения. Но перед очередными «граблями» ум бессилен.

Кстати, ум – это один из диагностических критериев «травматика». Почему именно ум? Травма – это боль. Боль – чувствуют. Когда много, долго и хорошо думаешь, то уже ничего не чувствуешь. Это помогает. Поэтому многие люди, пережившие в детстве психологическую травму, стали очень умными, накачали свой интеллект, как мышцы в спортзале. Что тренируется и нагружается, то и развивается.

Второй критерий – беспомощность, избирательная неспособность реагировать адекватно ситуации. Внешне это выглядит так, как будто взрослый человек вдруг как по мановению волшебной палочки превращается в ребёнка. Жизнь как будто разбита на части: где-то человек сильный, смелый, решительный, уверенный, компетентный, ответственный, а где-то – робкий, испуганный, беспомощный, как будто вдруг поглупевший и лишенный всех своих знаний и способностей. Лучше всего это состояние можно описать словами Взрослый и Ребёнок.. Где-то человек реагирует как взрослый, а где-то превращается в маленького испуганного и беспомощного ребёнка.

Третий признак: расщеплённость. Всё, что знает, понимает и может человек в состоянии взрослого оказывается недоступным, когда тот же человек чувствует себя ребёнком. Если такой человек обращается за консультацией к психологу, то в ходе работы взрослая часть становится ещё более знающей, понимающей и компетентной, но очень часто все эти полезные знания и навыки так и остаются недоступными его детской части. В такой ситуации люди говорят: «Всё знаю, всё понимаю, но ничего не могу изменить…»

Если собрать воедино главные «приметы» травматика, то получится примерно такой портрет:

Наличие некой повторяющейся ситуации, которую человек однотипно воспроизводит с разными людьми, как будто актёры меняются, а роли и сценарий – неизменны. Со временем может возникнуть даже отчаяние, что сколько ни сопротивляйся, пьеса всё равно будет сыграна, пусть и помимо твоей воли.

Развитые аналитические способности. Удовольствие от процесса мышления. Большинство травматиков умны, начитанны, интеллигентны.

Проблемы с границами и здоровым проявлением агрессивности. Травматики часто нечувствительны ни к своим, ни к чужим границам, не умеют их обозначать и отстаивать.

Есть детская беспомощная часть, которая никак не связана со взрослой сильной и успешной частью.

Возможна «анестезированность» чувств, т.е. воспоминание есть, но оно носит описательный характер, отстранённый и безэмоциональный.

Возможно наличие «слепых пятен» – какие-либо этапы жизни как будто начисто стёрты из памяти или вспоминаются очень смутно.

Могут быть и другие признаки, но это – основные.

Теперь пора перейти к самому понятию психической травмы. Важно здесь отделить событие от травмы. Не все «плохие» события приводят к психологической травме. Многочисленные исследования психического состояния людей, переживших насилие и различного рода катастрофы, позволяют сделать вывод о том, что травмирует не само событие, а реакция человека на него, вернее её отсутствие. Когда человек борется за свою жизнь, психика страдает меньше или вообще не страдает. В случае изнасилования сильнее всего страдала психика тех женщин, которые не кричали, не сопротивлялись, которые застыли как парализованные. Физически при этом они могли не пострадать, но для психики это гораздо разрушительнее.

Ещё сложнее бывает в ситуации неявного насилия, когда не понятно, как и на что реагировать. Изучая последствия инцеста, удалось выяснить, что последствия явного инцеста преодолеть легче, чем некие двусмысленные намёки. С кем бороться, кого оттолкнуть, кому или чему сказать нет? На кого разозлиться за нарушенные границы, когда и границ-то никаких нет и вообще ничего не понятно?

И здесь мы уже переходим к тому, что же делать с этой травмой? Как она исцеляется?

При всей важности быть здесь и сейчас как одного из важнейших принципов гештальт-терапии, работа с травмой – исключение. Травма исцеляется там и тогда, где она случилась. Есть смысл вернуться в прошлое, не вспоминать о прошлом, а реально всё заново пережить, но пережить иначе. Есть такой термин «перепроживание» – то есть новое проживание травмирующей ситуации. Если изначально был ступор, важно вернуть себе способность сопротивляться. Если была молчаливая покорность, важно сказать или крикнуть «НЕТ!». Это реально похоже на машину времени: позволив себе в ходе перепроживания прошлого то, что в эпизоде травмы было нам недоступно, мы получаем возможность иначе жить в настоящем. Это важно, и это работает, но не всё так просто, как хотелось бы, ведь терапия – это процесс, а не «процедура». Процесс, в котором важны отношения между терапевтом и клиентом. Если отношения сложатся и возникнет взаимное принятие и доверие, то можно будет работать и с последствиями психологической травмы. Если же отношения не сложатся, то работа будет поверхностной и малоэффективной или вообще прервётся.

Почему отношения так важны? Потому что травма подрывает основу основ любой психики – базовое доверие к жизни, к миру вокруг и к людям в частности. А что мы делаем, когда доверие утрачено: сбегаем, закрываемся (бегство вовнутрь) или атакуем противника. Терапевт тут не исключение, и от него тоже хочется сбежать, замкнуться или выдать ему по первое число, чтобы не совался куда не следует!

Безопасность и доверие требуют времени. Только надёжный терапевтический альянс, когда человек, обратившийся за помощью, уверен, что терапевт на его стороне, позволяет продвигаться в работе с травмой.

Что ещё здесь важно? Вы, наверное, слышали про «Стокгольмский синдром»? Суть которого в том, что заложники могут становиться на сторону своих захватчиков и даже оказывать сопротивление тем, кто пытается их освободить. Нередки такие ситуации и в ходе работы с последствиями травмы.

Всё дело в том, что те самые «грабли», от которых взрослый человек страдает и, в общем-то, пришёл избавиться, когда-то в прямом смысле спасли ему жизнь. Очень часто то, что мешает нам жить сейчас, когда-то было просто приспособлением, находкой, палочкой-выручалочкой, спасительным способом выживания. Но со временем «спаситель» превращается в «тюремщика» и начинает удерживать и запугивать свою жертву при всякой попытке вырваться на свободу.

В детстве, в ситуации эмоционального насилия стать бесчувственным – это было спасение, но продолжая оставаться анестезированным уже будучи взрослым, невозможно создать близкие отношения. Храня верность спасительной анестезии, человек обрекает себя на одиночество. Можно разыграть эту драму в лицах: Человек, Анестезия, Терапевт.

Человек: я устал от одиночества, моя жизнь пуста и холодна. Я бы хотел близких и доверительных отношений.

Терапевт: Да, это хороший запрос на терапию.

Анестезия: Терапевт опасен, он сделает тебя уязвимым для боли. Ты снова будешь страдать. Он – твой враг. Я твой единственный друг. Ты помнишь, как я тебя спасла от невыносимой боли? И ты хочешь меня предать? Бросить? Ты хочешь избавиться от меня? Ты без меня умрёшь!

Человек: Мне страшно!

Анестезия: Пошли отсюда! Я отведу тебя в безопасное место.

Человек: Но мне одиноко там, в твоём безопасном месте!

Вот тут мы прервёмся. Пьеса интереснейшая. Что будет дальше? Как вы уже поняли, всё зависит от отношений. Если кабинет терапевта будет достаточно безопасным местом, то есть шанс, что человек останется и не пойдёт назад в своё анестезированное одиночество.

Причем раскрою один секрет, Анестезия будет молчать, пока терапевт неэффективен или не слишком близко подобрался к ней. Сопротивление усиливается с приближением к наиболее болезненным воспоминаниям и чувствам. Я много раз видела, как люди начинают защищать и оправдывать то, от чего в начале работы хотели избавиться, как начинают видеть в терапевте врага и злодея, хама или тупицу, садиста, насильника и т. д.

И если кредит доверия не был достаточным, то это трудное место пройти не удаётся. Так бывает. Работа с последствиями психологической травмы действительно тяжёлый процесс. Тяжёлый он ещё и по своей динамике. Нигде, пожалуй, ухудшение состояния не бывает таким ярко выраженным и мучительным. Дело в том, что воспоминание о самой травме и обо всём, что с ней связано, часто до начала работы находится как бы в некоем «коконе», в закапсулированном виде, чтобы слишком токсичное содержание не отравляло психику. Когда «оболочка» растворяется и содержимое выходит наружу, естественно, самочувствие ухудшается и человеку становится гораздо хуже…

Ради чего же все эти мучения? Проработанная травма в отличие от «закапсулированной» позволяет человеку освободиться от власти тех самых «Спасителей-Тюремщиков», которые управляли его жизнью. Человек получает свободу и возможность строить близкие отношения не под диктовку травматичного сценария, а по своему выбору. Близость опасная вещь, и мы раним друг друга порой, никто от этого не застрахован. Но раны заживают и можно жить дальше, сохраняя особую чувствительность, а не бесчувственность избегания жизни.

P.S. Вот эту статью мне бы хотелось переработать довольно основательно. Работа с людьми, имеющими в своём опыте психологические травмы разной степени тяжести, – это один из базовых навыков каждого психотерапевта. Статья написана в 2013 году. Сейчас – 2021. За эти 8 лет своей работы я не стояла на месте. В своём понимании работы с разного рода травмами я опираюсь на подход Елены Юрьевны Петровой. Кому интересно, поищите её книгу «Замороженная жизнь. Заметки гештальт-терапевта о работе с последствиями психологической травмы». От себя же прямо тут мне хочется сказать, что важно окружение, в котором оказывается человек после травматичного события. И окружение это – не только профессионалы, но и просто близкие люди. Грамотно поддерживающее окружение – это очень важно. Отчасти ради формирования такого окружения я и пишу. Профессиональные книги читают профессионалы. Но есть вещи, которые полезно знать всем. Бывает так, что наш собственный непростой опыт помогает овладеть важными навыками, и способность поддержать может стать одним из них.. Что вспоминается как полезное, поддерживающее, а что – как совершенно бесполезное и раздражающее? Кто, как, когда и чем помогал, а кто – совсем наоборот? Что можно взять в свою «копилку», а от чего лучше избавиться?

Плата за «спасение»

Случалось ли вам пытаться спасти пересоленный салат? Ну, когда ещё подрезать огурчиков, помидорчиков, ещё-ещё-ещё… и? И нифига! Салат всё так же пересолен, а продуктов вбухано немерено, есть невозможно и выбросить теперь уже не всё это, а ВСЁ ЭТО жальче в 10 раз.

Знакомо?

Бывает, что похожие спасательные операции мы и с собой проделываем, усугубляя ситуацию до невозможности.

Итак, представьте, что я получила тройку по математике за контрольную.

Испугалась, что дома будут ругать, и пытаюсь исправить оценку в классном журнале – ну, скажем, 3 на 8, чуть-чуть полукружия дополнить до целых окружностей. И меня за этим застукал одноклассник. Пытаясь спасти себя от разоблачения, я предлагаю ему взятку: не говори никому, я отдам тебе деньги на обеды. Хорошо, деньги отданы, молчание куплено. Но тут учительница меня спрашивает, а ты не будешь обедать на этой неделе? Я вру, говорю, что забыла деньги дома, завтра сдам. Она верит и вносит меня в список, заплатив за меня. Я иду домой и краду деньги у отца из кошелька, чтобы вернуть их учительнице, так как не могу рассказать, что случилось на самом деле. Теперь я трясусь, что он узнает не только о тройке, но ещё и о краже. А одноклассник, за чьё молчание я заплатила, накупил на мои деньги конфет, съел в один присест целый килограмм, покрылся прыщами, и его мама допыталась, откуда деньги. В результате к одной несчастной тройке, которую я захотела скрыть, добавилась подделка документов, подкуп, враньё и воровство. Вопрос: стоила ли эта одна несчастная тройка всего того, что я сдуру наворотила сверху? Похоже, что нет.

То, что такая история могла произойти с ребёнком, понятно. Страх вместе с беспомощностью часто толкает детей на спасение себя дорогой ценой.

Но мы-то, взрослые люди? Вроде да, но бывает, что «спасаем салаты», причиняя себе дополнительный и ненужный вред. Почему? Потому что страшно.

Страх боли заставляет принимать столько и таких «обезболивающих» и так долго, пока «побочка» не начнёт настолько очевидно бросаться в глаза, причинять столько уже собственной боли, что игнорировать это станет совсем невозможно.

Чего же мы так сильно боимся? Уничижительной критики – той, которая не помогает, а стирает в порошок и выжигает на корню всё живое. Боимся «разоблачения», да, представляете, мы не идеальны! Боимся, что таких вот неидеальных оттолкнут, отвергнут и знать не захотят, а потому всё это надо тщательно скрывать любой ценой.