Парня умыли холодной водой и сняли кандалы. Он брел босой по холодному каменному полу Разбойного приказа. Иногда он останавливался и утыкался лбом в железные прутья решеток. Его не торопили, давая прийти в себя для разговора с важными людьми.
Парня завели в маленькую келью для допросов с решетчатым оконцем под потолком и усадили на лавку.
– Ожидай.
Через несколько минут тяжелая дверь с коваными запорами натужно скрипнула, и на пороге появились два человека. Заключенный с трудом поднял голову и пристально посмотрел на вошедших. Один из них был ему хорошо знаком. Именно этот человек в стрелецком кафтане дал указание бросить его в подвал. Второй человек был ему не знаком. Но дородный вид и богатый кафтан говорили, что пожаловала важная птица. И речь пойдет не иначе о его сиротливой головушке, которую черт дернул связаться с раскольниками, засевшими в трактире. Парень мотнул головой и уставился на белую стену, по которой черной точкой, медленно перебирая лапками, ползла большая черная муха.
Боярин Широковатый немедля уселся на лавку подле стола и, подтянув брюхо руками, с прищуром посмотрел на парня. Стрелецкий старшина Емельян Федотович Басаргин, отодвинув тяжелый стул от деревянного стола, деловито уселся на него, опустив локти на стол.
– Начинай ты, Иван Савватеич, – попросил старшина Широковатого.
Широковатый довольно крякнул, хоть какое-то развлечение.
– Значит, о вере говорили с бражниками в трактире? – строго спросил у заключенного Иван Савватеевич.
Заключенный повернул голову в его сторону.
– О вере, батюшка, – сквозь зубы пролепетал парень. – В раскол они подались, или знаются с ними.
– Повтори, – вклинился в допрос старшина.
– Про огненные корабли говорили, про поклоны и двуперстие, – пояснил парень.
Боярин отчаянно прицокнул языком:
– Я что говорил!
– Как величают тебя? – спросил Широковатый.
– Волдарь, – растянуто ответил парень.
– Чей будешь, откуда? – наседал на него старшина.
– С Поморья я.
– Свободный крестьянин, стало быть? – уточнил Иван Савватеевич с легкой иронией.
Парень согласно кивнул.
– А в Москве чего забыл?
– С рыбным обозом приходил, да деньги все пропил.
Широковатый криво усмехнулся:
– Теперь уж не скоро рыбу свою увидишь.
Боярин обратился к старшине с неожиданным вопросом:
– Раскольники на Москве объявились?
– Так они и раньше были, – усмехнулся кривой улыбкой старшина, – только тихо сидели.
– Так я о том толкую, – добавил ему вслед боярин. – Вновь пришла ересь Аввакумова в столицу.
– Стража! – громко крикнул старшина. – Этого забирайте и не бейте больше. У него вся вина на лице написана.
Боярин Широковатый и старшина вышли из здания приказа.
– Ну, что делать будем, а? – спросил старшина.
Иван Савватеевич покосился на старую кремлевскую стену. Местами кирпич выпал, осыпавшись на землю красно-бурыми осколками и песком.
«Неустройство в государстве нашем», – про себя произнес он.
– Ловить будем, как положено. О таком происшествии придется доложить думному боярину Шакловитому. Он указик издаст, матушка подпишет, тебе, Емельян Федотыч, как и положено, искать.
Старшина пристально посмотрел на боярина. Заметив его взгляд, Иван Савватеевич поспешил его успокоить:
– Тебя не забуду, не сомневайся, вместе дознание провели.
Старшина повеселел. Служба службой, а деньги карман в кафтане не оттянут. Не святым же духом питаться.
Глава 3
Преображенские коллизии
Утро в селе Преображенском выдалось пасмурное. Туман лег на верхушки деревьев, и казалось, будто они покрыты огромным пуховым одеялом, а шапки из тугих, косматых облаков готовы вот-вот пролиться первым летним дождем. Где-то на опушке леса куковала кукушка. Сверчок, примостившись в щели бревен темных покатых сельских изб, издавал радостные трели, радуясь теплу и летнему солнцу. На лугу за селом сидела девчушка, на голове которой красовался венок из первых цветов подснежника и мать-и-мачехи, глядя на старшего брата, закинувшего удилище из сосны в яму у изгиба реки.
Единственными звуками, что нарушали эту райскую деревенскую пастораль, были бой пехотного барабана да стук десятков плотницких топоров.
Юный царевич строил свою первую крепость: Престбург.
Потешные гренадеры, пока еще просто бывшие деревенские холопы, упражнялись с деревянными мушкетами в штыковой атаке и строевых маршах.
– На плечо взять! Шагом арш!
Бывшие холопы, не понимая команды, рушили строй, запинались о переднюю шеренгу, наступая друг другу на пятки. Франц Лефорт бегал по полю, где еще несколько лет назад крепостные сажали овес, и орал на будущих солдат.
– О майн гот. Ты есть тупая русский скотина! – брызгал он слюной, выхватив очередного провинившегося рекрута из строя. – Питер, это очень, очень сложно их обучать.
Высокий юноша, стоящий у деревянных, наспех сколоченных ворот крепости, улыбался, глядя на его старания. Он хлопал широкой ладонью немца по плечу, приговаривая:
– Ты уж постарайся, Франц.
Немец вскидывал руки в стороны и плелся обратно к строю. Так повторялось изо дня в день, пока горе-воины не постигли искусства строевого шага. Но и на этом их беды не закончились. В крепость доставили литые пушки, и будущие гренадеры пытались взять крепость штурмом, над деревянными сводами Престбурга раздавались стоны и проклятия. После очередного штурма бывшие холопы выплевывали на траву зубы и утирали кровавую юшку с разбитых носов.
– Петруша развлекается, – глядя в окно деревянного дворца, шептала прислуге Наталья Кирилловна Нарышкина. Она выпивала свой чай и садилась за новую вышивку.
